Глава шестнадцатая

На следующее утро, в девять часов, когда Хит и Рук поднимались к выходу из метро на 18-й, над Челси висела морозная дымка, укрывшая дома и улицы, словно холодное, грубое шерстяное одеяло. Они пересекли 7-ю авеню, направляясь на запад, к офису агента, вместе с пестрой толпой начинающих артистов и молодых танцоров, которые, должно быть, шли принимать участие в массовке для военного фильма. Когда они добрались до 8-й авеню, Рук заявил, что устал считать синие береты.

Они поднялись пешком на третий этаж офиса агентства шоу-бизнеса «Шаг сюда» и вошли в кабинет. Фил Подемски сидел за своим рабочим столом и ел овсянку, купленную на вынос в кафе. Скинув с дивана старые журналы и газеты, чтобы освободить место для посетителей, агент внимательно оглядел Никки и сказал, что с такой фигурой и личиком из нее может получиться что-нибудь приличное.

– Придется, конечно, раздеваться. Не для меня – я такими делами не занимаюсь – я имею в виду, на сцене.

– Весьма признательна за предложение, – ответила Никки, – но мы здесь по другому вопросу.

– О… – Подемски оценивающе осмотрел Рука и подергал себя за рыжие усы в стиле Неуправляемого Сэма.^[109] – Конечно, понятно; думаю, вам мы выдадим ковбойский хлыст и шляпу. Будете у нас Индиана Обнаженс. А может, взять научную фантастику? У вас есть что-то общее с тем парнем, который болтался в открытом космосе, все по нему с ума сходят.

– Малькольм Рейнольдс?^[110] – переспросил Рук.

– Как?.. Нет, я вот что придумал: наденете шлем от скафандра и ковбойские штаны с дырой на заднице – назовем ваш номер… «Время обнажиться».^[111]

Здесь Никки вмешалась и объявила, что они пришли поговорить о Хорсте Мюллере. Подемски, положив пластмассовую ложку в чашку, перестал жевать и нахмурился.

– Вы копы?

Не желая лгать, Никки уклонилась от прямого ответа:

– Вы уже говорили с одним из моих подчиненных, детективом Раймером?

Этого, видимо, оказалось достаточно, и она продолжила. Хит пока не знала, что именно она ищет, однако была уверена в том, что капитан Монтроз вряд ли прибег бы к такой хитроумной уловке, чтобы оставить ей посмертное послание, указывающее на агентство Подемски, если бы это не было важно. Он также предупредил ее об опасности; но ей самой агент показался скорее чудаковатым, нежели опасным, – этакий забавный прожектёр прямиком из «Бродвей Дэнни Роуз».^[112]

Никки сообщила Подемски, что находилась рядом с его клиентом, когда в того стреляли, но что Хорст не желает сотрудничать с полицией.

– Вы не знаете, почему он отказывается говорить с нами?

– А, этот парень… Понятия не имею. С тех пор как помер его бойфренд, он стал сам не свой. Его выступление в роли Пушистика Ханса – моя большая удача. Но он подлым образом сбежал от меня после смерти его приятеля Алана, даже не сказав, куда переехал.

Никки уже знала обо всем этом из отчета Раймера, и ее план состоял в том, чтобы выудить из Фила Подемски еще какие-нибудь сведения о покойном возлюбленном стриптизера. Его смерть, очевидно, сильно повлияла на Мюллера. Хит открыла блокнот.

– Расскажите мне об этом бойфренде. Алан, а дальше?

– Барклей. Неплохой был мужик. Старше Хорста – ему было около пятидесяти. Был еще в хорошей форме, но с таким бледным лицом, с темными кругами под глазами, такие видишь в домах престарелых.

– Или в магазинах здорового питания, – вклинился Рук. Никки строго посмотрела на него. – Попробуй доказать, что это не так.

Она повернулась к Подемски:

– У него были какие-то проблемы с сердцем, верно?

– Ага, потому он и сыграл в ящик. Трагедия. – Агент помешал ложкой остывшую овсянку и покачал головой. – Так я и не получил свой рекламный ролик, который он якобы сделал для моего агентства.

– Так он занимался рекламой?

– He-а, был оператором. – Фил поднял руки. – Прошу прощения, видеографом.

– И что за видео он снимал?

– Реалити-шоу. Вы случайно не смотрите «Обратный отсчет»?

Рук выпрямился:

– Обожаю его.

Никки, впервые услышавшая это название, пожала плечами.

– Никогда не смотрела? Супер. Каждую неделю они берут какого-нибудь несчастного человека, которого кто-нибудь обидел: любовник, друг, автослесарь и так далее, – и мстят гаду, снимая его на скрытую камеру, а потом приглашают обоих в студию и показывают это видео прямо перед толпой зрителей, которые неистово вопят: «Так тебе и надо!»

– Я многое потеряла, – усмехнулась она. – Итак, а другое видео этот Алан Барклей не снимал? Может, порно или садо-мазо? – Вероятность удачи была мала, но Никки была обязана спросить – ведь дело началось именно с секс-клуба.

– Порно? Да вы что! Совершенно уверен, что он ничем таким не занимался.

– Почему? – спросила Никки.

– Он был очень религиозным. Верующий католик. Алан даже уговаривал Хорста бросить стриптиз и серьезно заняться хореографией: поступить в театр Элвина Эйли^[113] или в Джульярдскую школу. Этот парень отнимал у меня доход, мир праху его. Даже пытался уговорить своего пастора обратить Хорста на путь истинный.

Рук выпалил вопрос прежде, чем Никки успела открыть рот.

– Вы не знаете, кто был приходским священником Алана Барклея?

– Конечно знаю. Это же его убили. Про него во всех новостях говорили на следующий день после нашего с ним знакомства.

Хит и Рук обменялись взглядами, и она спросила:

– А где вы с ним познакомились?

– Да прямо здесь. Утром в день убийства. Когда я пришел на работу, он сидел в коридоре. Сказал, что Хорст Мюллер договорился с ним здесь встретиться ровно в девять утра, и я его впустил. Я еще все мучился: как, черт возьми, мне развлекать священника? Но Хорст пришел почти сразу. Естественно, я спросил, где он все это время болтался, а он ответил, что это не мое дело, – он был очень нервный, даже какой-то напуганный. Потом они со священником ушли. Это был последний раз, когда я видел Хорста, а после услышал, что в него стреляли.

Хит быстро перебрала в памяти события прошедшей недели и спросила:

– А почему вы не рассказали обо всем этом в беседе с детективом Раймером?

– Послушайте, не надо на меня злиться, я делал только то, что велел мне тот, другой коп: он сказал никому ничего не говорить.

У Хит сердце едва не выпрыгнуло из груди.

– Какой другой коп сказал вам это, мистер Подемски?

– Тоже детектив. Ну, который покончил с собой.

– Капитан Монтроз? – пробормотала Хит.

– Монтроз, точно. – Подемски выудил из кучи писем, громоздившихся на столе, визитную карточку капитана. – Он появился здесь через пару часов после того, как Хорст ушел с этим священником. Спросил, не знаю ли я, куда они направились и не оставили ли мне чего-нибудь, ну, знаете, чтобы я спрятал или сохранил.

– А он не сказал, что это должно было быть? Деньги, какой-то предмет? – спросил Рук.

Подемски покачал головой.

– Он просто попросил меня позвонить в случае, если кто-нибудь еще придет ко мне с вопросами, и никому ничего не говорить, даже другим копам.

– Ну, и кто-нибудь еще интересовался этой штукой? – продолжил Рук.

– Не-а.

Никки заговорила:

– Могу я спросить – а почему вы рассказываете обо всем мне?

– Потому что я сейчас как раз сообразил, что вы – именно та девушка-детектив с обложки. Если уж вам нельзя довериться, тогда все, пиши пропало.

Когда вышли на улицу, Рук буквально подпрыгивал на месте от возбуждения.

– Все, он наш. Говорю тебе, Ник, этот немец влип, это он убил.

– С чего ты взял? – спросила она.

– Да ладно; смотри: Мюллер дерется с Графом в стриптиз-клубе, он же уводит священника в неизвестном направлении утром в день убийства, опять-таки убегает от тебя… Если хочешь знать, почему он прятался и перестал работать в клубе, то я отсылаю тебя к Джорджу Майклу и его теории насчет того, что виновный не может танцевать как следует.^[114]

– Рук, вспомни нашу временную шкалу и скажи мне вот что. Мюллер ушел из агентства Подемски с отцом Графом в начале десятого, так? Если убийца священника именно Мюллер, как тогда получилось, что вполне живой Граф появился в штаб-квартире «Justicia a Guarda» полтора часа спустя?

Как ни в чем не бывало Рук ответил:

– Верно. Одна голова хорошо, а две лучше. Так у тебя есть какие-нибудь другие идеи?

– Идей пока нет, но есть вопрос. Я хочу знать, что такое могло быть у стриптизера, что понадобилось Монтрозу и из-за чего уже убили несколько человек. Хочу еще раз поговорить с Хорстом Мюллером.

– Отлично, поехали в больницу.

– Попозже.

– Разумеется, попозже, – подхватил Рук, быстро сбавив обороты. – А почему?

– Потому что Мюллер – крепкий орешек. Я должна его допросить, но хочу встретиться с ним, зная несколько больше, чем сейчас, – объяснила Хит. – Так что давай-ка включим мозги и используем ниточку, оставленную нам Монтрозом. Он отправил нас к этому агенту не просто так. Поскольку про Мюллера мы знали уже давно, думаю, капитан хотел указать нам на его любовника, видеографа. Посмотрим, что удастся выяснить насчет Алана Барклея.

Рук поймал такси, и по дороге в Куинс, в «Джемстар студиос», где делали шоу «Обратный отсчет», Хит позвонила в дом священника, миссис Борелли. Экономка не только подтвердила, что Алан Барклей был прихожанином церкви Невинно Убиенных Младенцев, оказалось, что две недели назад Граф служил по нему заупокойную мессу, на которой произнес трогательную хвалебную речь.

– Значит, они хорошо знали друг друга? Были друзьями?

– Ну, я бы не стала называть это дружбой, – сказала старушка. – У Алана был душевный кризис, и отец старался ему помочь. В последние дни жизни несчастного мистера Барклея они в кабинете отца Джерри разговаривали на повышенных тонах.

– Вы не слышали, о чем они спорили, миссис Борелли?

– К сожалению, нет, детектив. Я, конечно, любопытна, но не имею привычки подслушивать под дверью.

Хит сказала охраннику, что подождет продюсера в вестибюле, – главным образом, для того, чтобы избежать необходимости показывать жетон. Если «Обратный отсчет» был «страхом и ужасом» – как возвещал гигантский постер на стене студии, – то быть копом без жетона было не менее ужасно. Бородатый мужчина в спортивной куртке и джинсах, появившийся из-за двойных стеклянных дверей, представился линейным продюсером; это означало, что обязанностью Джима Стила являлась организация процесса съемок, в том числе найма операторов. Он осведомился, не жаловались ли местные жители на повреждения или шум во время съемок, и заметно успокоился, когда Никки заверила его, что дело совсем не в этом.

– Я просто хотела задать несколько вопросов насчет одного вашего бывшего сотрудника, Алана Барклея.

Стил на миг прикрыл глаза и сказал, что вся съемочная группа до сих пор скорбит о нем.

– Если вы живете правильно, если вам повезет, вы получаете шанс работать с таким человеком, как Алан. Он был одним из лучших сотрудников. Очень трудолюбивый, настоящий художник. Профессионал.

Никки пояснила:

– Его имя всплыло в процессе расследования одного преступления, и мне очень нужно узнать о его прошлом.

– Я мало что могу вам рассказать. Алан работал у меня с тех пор, как пришел в качестве фрилансера снимать программу «Не забудь пригнуть голову».

– Отличное шоу, настоящий трэш, – заметил Рук.

Продюсер бросил на него осторожный взгляд и продолжил:

– Это было, по-моему, в две тысячи пятом. Алан оказался таким талантливым, что я взял его в «Обратный отсчет» после заключения контракта на продажу шоу.

– А до этого, – спросила Хит, – он работал в каком-то другом шоу?

– Нет; на самом деле, нанимая его, я некоторым образом шел на риск, потому что раньше он работал в новостях.

– В какой-то сети или на местном канале? – спросил Рук.

– Ни то ни другое. Он сотрудничал с одной из компаний, предоставляющих услуги операторов-фрилансеров скромным местным телеканалам. Ну, знаете, таким, которые не могут заставить членов профсоюза сидеть по ночам и ждать, когда можно будет заснять аварию или ограбление. Вместо этого при необходимости они покупают ролики у фрилансеров.

– Вы не помните, на кого тогда работал Алан Барклей? – спросила Хит.

– «Готэм аутсорс». – Смартфон Стила зажужжал, и он взглянул на экран. – Послушайте, мне надо идти работать. Это все, что вы хотели узнать?

– Конечно. Спасибо, – сказала Никки.

Продюсер поднялся и, прежде чем уйти, спросил:

– Вы мне не объясните одну вещь? Вы, ребята, разве не делитесь друг с другом информацией?

– Простите, не понимаю, о чем вы, – произнесла Никки.

– Где-то неделю назад здесь был один из ваших детективов и задавал мне точно такие же вопросы.

Специалист по найму из «Готэм аутсорс» держался раздраженно, как диспетчер такси. Не отворачиваясь от монитора, окруженного динамиками и несколькими десятками всяких жужжащих приборов, из которых непрерывно доносились голоса, он бросил:

– Я уже рассказывал все это вашему человеку десять дней назад, вы же знаете.

– Капитану Монтрозу, верно?

– Ага, тому мужику, который сам себе устроил «десять-восемьдесят», – хмыкнул он, имея в виду полицейский радиокод, означающий «отмена».

Хит захотелось дать ему по голове с такой силой, чтобы наушники впечатались в его куриные мозги. Рук, либо почувствовав ее настроение, либо сам разделяя его, вмешался:

– Так расскажите снова, это займет всего пару минут. Долго Алан Барклей у вас работал?

– Начал в две тысячи первом. После Одиннадцатого сентября мы удвоили штат и среди прочих наняли его.

– Вы были довольны его работой? – спросила Хит, усилием воли сдерживая ярость.

– Был, но до определенного момента.

– Объясните, – попросила она.

– Этот парень оказался моим лучшим оператором. Прекрасное видео, отличный работник, не боялся приближаться к опасным объектам. А потом он просто взял и кинул меня. Adios. ^[115] Даже не пришел, не сообщил, что увольняется, не сказал «поцелуй меня в мою красную королевскую задницу». Исчез, и все. – Он поцокал языком. – Фрилансеры. Эти гады ничем не лучше папарацци.

Хит не терпелось поскорее расстаться с этим убожеством, но ей нужно было узнать еще кое-что.

– А вы не помните дату его неожиданного исчезновения?

Тот раскинул руки в стороны, показывая на комнату, забитую полицейскими рациями и телевизионными мониторами.

– Я что, похож на человека, запоминающего даты?

– А вы все-таки попробуйте вспомнить, – сказал Рук.

Менеджер усмехнулся:

– Вы не коп. Копы не носят таких дорогих часов. Вы из меня ничего не вытянете.

Рук вскочил, пронесся мимо Никки, сорвал с парня наушники и, развернув его в кресле, приблизил к нему лицо.

– Послушай, Эд Мэрроу,^[116] подумай, какие убытки ты понесешь в случае, если я звякну в соответствующее заведение и городские инспекторы на несколько ночей запрут твои фургоны в гараже? – Он помолчал. – Так и думал, что тебя это заинтересует. – Затем Рук записал на бумажке свой номер и сунул ее в нагрудный карман менеджера. – Начинай вспоминать.

Проснувшись, Хорст Мюллер разинул рот от удивления: над больничной койкой стоял Рук, помахивая перед лицом немца огромным шприцем.

– Не волнуйтесь, герр Мюллер, – нежно произнес он, – я не сделаю вам ничего плохого. Но теперь вы видите, как легко будет нехорошим людям убить вас во время сна? – Рук снова поводил перед Мюллером шприцем. Тот следил за ним широко распахнутыми круглыми глазами, делавшими его похожим на кота с часов «Кит-Кэт».^[117] – Вы лежите в больнице, и ликвидировать вас – проще простого. Я слышал о наемных убийцах, которые переодеваются медбратьями и вводят яд в капельницу жертвы. – Мюллер на ощупь принялся искать кнопку вызова медсестры. Рук, улыбнувшись, взял пульт свободной рукой. – Для того чтобы остаться в живых, нажмите «один».

На лице Хорста выступили капельки пота. Хит постучала по плечу Рука и сказала:

– По-моему, он все понял.

– Точно. Хватит крутиться вокруг да около… О, прошу прощения, мистер стриптизер… Это было слишком жестоко, даже для меня.

– Чего вы от меня хотите? – выдавил Мюллер.

Никки пододвинула к кровати стул и села.

– Хотим дать вам понять: если вы не поможете нам поймать тех, кого так боитесь, я не смогу защитить вас от них. Никто не сможет. Вы никогда не будете в безопасности. Нигде. – Она подождала, пока смысл ее слов дойдет до него. – Итак, у вас есть выбор: ждать, пока они придут, или же помочь мне поймать их прежде, чем они до вас доберутся.

Мюллер перевел взгляд с детектива на Рука, стоявшего у нее за спиной. Журналист показал шприц и подмигнул.

– Ну ладно, – вздохнул немец. – Хорошо.

Хит достала блокнот.

– Кто в вас стрелял?

– Я не знаю, правда.

– Это были те же самые люди, которые вас пытали?

Он поджал губы.

– Я не видел, кто в меня стрелял, другие были в масках.

– Сколько их было?

– Двое. Двое мужчин.

– Почему, Хорст? Что происходит, что им нужно?

– Не знаю, кто они такие, но им нужна какая-то вещь. Они думают, что она у меня, но у меня ничего нет. Правда.

Она взглянула в его умоляющие глаза и решила поверить. Для начала.

– Давайте поговорим о том, что же им было нужно. – Немец снова спрятался в свою скорлупу, и Никки решила ему помочь. – Это имеет какое-то отношение к вашему бойфренду, верно? К Алану? – Никки заметила, как резко изменилось выражение лица Мюллера, и обрадовалась тому, что они с Руком прощупали почву, прежде чем устраивать этот допрос.

– Ja, это верно.

– И что же это такое, Хорст? – Бывший танцор молчал, и поэтому Никки снова пришлось подсказывать. Она хотела выудить из него как можно больше информации, пока он был в настроении говорить; к тому же Мюллер еще не оправился после ранения и быстро утомлялся. – Это деньги? – Он покачал головой. – Но это ведь какая-то ценная вещь. – Он кивнул. – Никки перечислила свои варианты: драгоценности, произведения искусства, наркотики – и получила в ответ то же покачивание головой. И наконец Хит задала свой последний вопрос, к которому и хотела его подвести. – Это видеозапись, так?

Мюллер пошевелился, и Хит поняла, что оказалась права. Она предположила, что Алан, оператор, мог, скорее всего, держать у себя именно видеозапись, представлявшую ценность для некоторых людей – в зависимости от того, что на ней было.

– Скажите мне, что на этом видео, Хорст.

– Вы должны мне поверить, я не знаю. Алан специально не стал мне говорить, вы понимаете почему. Он сказал, что это слишком опасно. Вот почему он держал запись в секрете столько лет. Сказал, что есть люди, готовые ради нее на убийство. И вот… – Во рту у Мюллера пересохло, и Никки протянула ему стакан с водой, чтобы он смог попить через соломинку.

Она спросила:

– Значит, кто-то убил Алана из-за этой записи?

– Нет, у него было больное сердце: врожденный порок. Несколько недель назад у него случился приступ, и ему пришлось лечь в больницу.

Никки записала.

– И что же стало причиной этого приступа?

Выражение лица больного снова изменилось. Что это было: признание вины? Нет, Хит множество раз приходилось видеть на допросах такой взгляд. Это была покорность, отказ от борьбы.

– Вы ведь все равно заставите меня сказать, правда?

Хит молча ждала; Мюллер прикрыл глаза, затем снова открыл.

– Хорошо. Да, один полицейский детектив расспрашивал его. Его зовут Монтроз.

Никки отметила про себя, что он сказал «зовут», а не «звали».

– О чем он расспрашивал?

– О том видео. Через столько лет этот Монтроз смог выйти на Алана! Вы можете в это поверить? Он сказал, что поговорил с каким-то сторожем, который видел Алана в ту ночь, когда было снято видео. Алан, мой Алан… он все отрицал и послал копа подальше, но дорогой Алан был напуган. Он так расстроился. Мы отправились в постель, а полчаса спустя мне пришлось звонить «Девять один один», из-за его сердца. Ему стало плохо. В больнице его соборовали.

– Отец Граф?

Мюллер кивнул.

– Тогда он и исповедался в грехе – в том, что скрывал это видео. Священник сказал: «Нет-нет, Алан, ты должен искупить свой грех, отнести это в полицию». Но Алан отказался. Я знаю, что они много раз спорили из-за этого потом, после того как Алан вышел из больницы. Думаю, священник связался с полицией, хотел прощупать, получится ли у него передать им видео как бы от имени Алана, но мой друг не собирался его отдавать. И он отказался освободить отца Графа от соблюдения… как же это…

– Тайны исповеди? – подсказал Рук.

– Точно. Церковного закона, что велит священнику держать исповедь в секрете, несмотря ни на что. Но когда Алан умирал от второго сердечного приступа, он велел мне передать видео отцу Графу, чтобы тот сделал с ним все, что посчитает нужным.

– А почему отец Граф просто не отнес его Монтрозу? – спросил Рук.

– Он и собирался это сделать. Но прежде я должен был отдать ему эту штуку. Я ждал несколько дней – потому что тоже боялся. Наконец мы встретились с ним в офисе моего агента, где я передал ему видео; я думал, что с этим покончено.

Теперь Никки поняла, зачем Монтроз и отец Граф звонили друг другу и зачем капитан обыскивал дом священника. После того как Граф сообщил Монтрозу, что он собирается забрать видео у Мюллера в офисе агента, кэп принялся его искать, подобно тем, другим…

– Куда пошел отец Граф после того, как вы передали ему видео?

– Не знаю. Я ужасно боялся за свою жизнь, я побежал прочь, понимаете? – Из-за сильного волнения акцент усилился, и слов немца почти невозможно было разобрать.

– Однако они вас все-таки нашли, так? – заговорил Рук.

– Я сделал ошибку: вернулся в нашу старую квартиру, где мы жили с Аланом. Я думал, что теперь, избавившись от злосчастного видео, я могу рискнуть. У меня там было несколько фотографий Алана, которые мне хотелось забрать. Мне так его не хватает. – Никки снова протянула Мюллеру стакан с водой, но он покачал головой. – Они меня там ждали.

– Эти люди напали на вас? – Она показала ему фото Торреса и Стелджесса.

– Трудно сказать. Они были в трикотажных масках. Включили музыку на полную громкость и привязали меня к кровати. Потом начали пытать какой-то электрической штукой, которая жгла тело. Поймите меня, это была жуткая боль. Жуткая.

– Хорст, как вам удалось от них сбежать?

– Когда они вышли в другую комнату, чтобы позвонить кому-то по телефону, я сумел высвободиться. Понимаете, когда-то в Гамбурге я работал ассистентом фокусника, Залмана Великолепного. Я вылез в окно, спустился по пожарной лестнице и убежал.

– Но почему они прекратили пытку и отправились звонить?

Никки закрыла блокнот и пристально взглянула на Мюллера. Тот неловко пошевелился под ее взглядом и пробормотал:

– Эта электрическая штука – самое ужасное, что мне приходилось испытывать в жизни, понимаете? Видите, у меня до сих пор остались шрамы.

Никки знала, почему он снова заговорил о боли. Она не могла его судить, но и не собиралась отвечать за него, поэтому просто молча ждала.

– Они мучили меня снова и снова, понимаете. – На глазах у Мюллера выступили слезы, и он шмыгнул носом. – Это ужасно, я сожалею об этом, но… я им рассказал. Я сказал, что отдал видео… Отцу Графу.

И Мюллер, закрыв глаза, всхлипнул от стыда.

В Трайбеку Хит и Рук возвращались в мрачном молчании. Когда они проехали полпути, Рук заговорил:

– На его совести смерть отца Графа. Должно быть, тяжкое бремя.

– Мне жаль его, Рук. Кто знает, как бы мы повели себя, оказавшись на его месте. – Они снова помолчали. Проехали квартал, и у нее зазвонил телефон. – Таррелл, – сказала Никки, взглянув на экран. – Привет, Тэрри, что у тебя?

– Парочка новостей, которые наверняка тебя заинтересуют. Во-первых, твой парень Девэйн действительно позвонил. Криминалисты сейчас спускают воду из резервуара на крыше «Грейстоуна» и готовятся искать пулю. Каньеро присматривает за ними.

– Отлично. Будем надеяться, что где-нибудь там найдется наша пуля.

– А сейчас у меня есть еще одна потрясающая новость. В свободное время, оставшееся после поддержания порядка на рабочем столе, я проверил финансовые дела отца Графа.

«Бог мой, – подумала Хит, – как же я люблю этих Тараканов!»

– И представь себе, что я нашел? Помнишь ту папку «Эмма» в его почтовом ящике? Оказалось, что у Графа был общий счет в банке с некоей Эммой Кэрролл. Сейчас на нем всего несколько сотен, но за последний год там появлялись суммы в двадцать-тридцать тысяч.

– Тэрри, ты лучший. По крайней мере, будешь таковым, если у тебя найдется адрес этой Эммы Кэрролл. – Таррелл продиктовал адрес, и, закончив разговор, Никки наклонилась к водителю такси: – Прошу прощения, планы меняются. Перекресток Парк-авеню и Шестьдесят шестой.

Оглядев ближайшие многоквартирные дома с верхнего этажа любого здания на Манхэттене, можно обнаружить одну-две застекленные террасы. Эмма Кэрролл встретила их именно на такой террасе, и Никки поразилась тому, как тепло и светло здесь было, несмотря на то что снаружи стоял трескучий мороз. Тем не менее лицо женщины совершенно не соответствовало веселой обстановке. Эмма Кэрролл была довольно привлекательна – кое-кто сказал бы, что она похожа на женщину-вамп. Однако глаза у нее опухли, взгляд погас – либо от успокоительных, либо от горя, либо от того и другого.

– Я все никак не могу в это поверить, – сказала она, когда они сели. – Отец Граф был превосходным священником и прекрасным человеком.

– Вы были близки? – Хит оценивала ее, размышляя о том, не замешана ли здесь запретная связь, но не заметила никаких признаков; ошибалась Никки редко. Она гордилась своим внутренним радаром, реагирующим на ложь.

– Да, но, пожалуйста, не подумайте ничего такого. Нас с отцом объединяли взгляды на церковь и ее роль в защите прав человека и социальной справедливости. – Эмма отпила глоток спиртного, звякнув кубиками льда. – И зачем нам было портить себе жизнь какими-то непристойностями?

– Мне известно, что у вас с отцом Графом также был общий счет в банке. Время от времени на него поступали крупные суммы денег, – заметила Хит.

– Разумеется, был. Ведь я являлась не только жертвователем, но и казначеем; деньги предназначались для благотворительных целей, это были пожертвования в организацию по защите прав человека, деятельность которой мы поддерживали.

– Которая называется «Justicia a Guarda»? – уточнил Рук.

Эмма Кэрролл впервые проявила какие-то признаки жизни.

– Да. Я так рада, что вы о них знаете.

– На самом деле мы знаем совсем не так много. – И – снова ради Хит – Рук добавил: – У нас, так сказать, общение по электронной почте.

Никки не обратила внимания на этот намек насчет Паскуаля Гусмана и спросила Кэрролл:

– Итак, вы занимались сбором средств для дела этой организации и одновременно были ее банкиром?

– Ну, так все начиналось. Но с недавних пор я немного отошла от административных вопросов, в основном ищу новых жертвователей. Я почти не пользуюсь этим банковским счетом, а направляю людей прямо к человеку, связанному с организацией. Мне кажется, они довольны тем, что имеют возможность передать деньги из рук в руки, и администратор «Justicia» – очень приятный человек.

Никки открыла блокнот.

– Могу я узнать его имя?

– Конечно. Его зовут Алехандро Мартинес. Произнести по буквам?

– Нет, – сказала Хит. – Я знаю, как это пишется.