Отрывок из книги «Единственная»

Ричард Бах

…..В метре от старца над землей беззвучно пульсировал столб ослепительного солнечного света.

— …и в мир отдашь ты то, что было тебе передано, — донесся удивительно добрый голос. — Отдашь тем, кто жаждет познать правду о том, откуда мы приходим сюда, зачем мы существуем, узнать о том пути, который мы должны пройти по дороге к нашему вечному дому.

Мы остановились в нескольких метрах от старца, ошеломленные этим зрелищем. Однажды, много лет назад, я уже видел этот сияющий свет. Тогда я был поражен, случайно, краешком глаза увидев то, что по сей день я называю Любовью. Сейчас мы видели точно такой же свет, он был настолько ярок, что мир вокруг казался призрачным видением.

А затем свет погас. На том месте, где он полыхал, на земле лежал свиток золотистой бумаги.

Старик безмолвно стоял на коленях, не догадываясь о том, что мы были рядом.

Лесли шагнула вперед и подняла с земли мерцающий манускрипт. Мы ожидали увидеть руны или иероглифы, но слова были написаны по-английски очень красивым почерком. Конечно, подумал я. Старик прочтет этот свиток по-французски, а перс на фарси. Значит, он содержит в себе откровение — доносит до нас не слова, а идеи.

«Вы — существа света», — прочли мы. «Из света вы пришли, в свет вы уйдете, и каждый пройденный вами шаг озаряет свет вашей бессмертной жизни».

Она перевернула страницу.

По вашему собственному выбору сейчас пребываете вы в мире, вами же созданном. Что держите в сердце своем, исполнится, чему поклоняетесь, тем вы и станете.

Не бойтесь и не приходите в смятение, увидев призраков тьмы, личину зла и пустые покровы смерти — вы сами выбрали их себе в испытание. Они — камни, на которых оттачиваете вы остроту граней вашего духа. Знайте, что реальность мира любви незримо всегда подле вас и в любой момент вам даны силы, преобразить ваш собственный мир тем, чему вы научились.

Страниц было очень много, несколько сотен. Мы в благоговении перелистывали свиток.

Вы — сама жизнь, находящая новые формы. И пасть от меча или долгих лет вы можете не более, чем погибаете вы на пороге, переходя из одной комнаты в другую. Каждая комната дарит вам свое слово — вам его высказать, а каждый переход свою песню — вам ее спеть.

Лесли посмотрела на меня, ее глаза светились. Если эти слова так тронули нас, пришедших из двадцатого века, подумал я, как же сильно они могут подействовать на людей, когда на дворе какой-то там… век двенадцатый!

Мы вновь обратились к рукописи. Никаких ритуалов, никаких указаний, как надо поклоняться, нет обещаний ниспослать огонь и разрушение на врагов и всякие напасти на неверующих, нет жестоких варварских богов. Нет и упоминания о храмах, священниках, прихожанах, хорах, богоугодных одеждах и святых днях. Этот свиток был написан для исполненного любовью существа, живущего в каждом из нас, и только для него.

Если эти идеи выпустить в мир в этом веке, подумал я, дать ключ к осознанию нашей власти над миром иллюзий, освободить от пут силу любви, то ужас исчезнет. и тогда мир сможет обойтись без Темных Веков в своей истории!

Старик открыл глаза, заметил нас и встал. В нем не было страха, будто он уже успел прочитать этот свиток. Он глянул на меня, потом пристально посмотрел на Лесли.

— Я — Жан Поль Леклерк, — сказал он. — А вы — ангелы. Не успели мы прийти в себя от изумления, как услышали его радостный смех.

— А вы заметили, — спросил он, — Свет?

— Наитие! — сказала моя жена, вручая ему золотистые страницы.

— Воистину, наитие. — Он поклонился, словно вспомнил ее, и она, по меньшей мере, была ангелом. — Эти слова — ключ к истине для любого, кто их прочтет, сама жизнь — для тех, кто их услышит. Когда я был еще совсем маленьким, Свет обещал, что этот свиток попадет ко мне в ту ночь, когда придете вы.

— Они изменят этот мир, — сказал я.

Он с удивлением посмотрел на меня.

— Нет.

— Но они были даны тебе…

— …в испытание, — закончил он.

— Испытание?

— Я много путешествовал, — сказал старец, — изучал писания многих верований, от Китая до земель викингов. — Его глаза блеснули. — И несмотря на все мои изыскания, кое-чему я все же научился. Каждая из великих религий берет свое начало из света. Однако утверждать свет могут только сердца. Бумага не может.

— Но в ваших руках… — начал я. — Вы должны это прочесть. Это прекрасно!

— В моих руках бумага, — сказал старец. — Если выпустить эти слова в мир, их поймут и полюбят те, кто уже знает их истинность. Но перед тем, как подарить их миру, мы должны их как-то назвать. А это их погубит.

— Разве дать название чему-то прекрасному — значит погубить?

Он удивленно посмотрел на меня.

— Нет беды в том, что мы даем название какой-нибудь вещи. Но дать название этим идеям — значит создать новую религию.

— Почему же?

Он улыбнулся и протянул мне манускрипт.

— Я вручаю этот свиток тебе…

— Ричард, — подсказал я.

— Я вручаю этот свиток, явленный самим Светом Любви тебе, Ричард. Желаешь ли ты, в свой черед, отдать его миру, людям, жаждущим знать, что в нем написано, тем, кому не дана была высокая честь пребывать в этом месте, когда вручен был сей дар? Или ты хочешь оставить это писание лично для себя?

— Конечно, я хочу отдать его людям!

— А как ты назовешь свой подарок человечеству?

«Интересно, к чему он клонит, — подумал я. — Разве это важно?».

— Если его не назовешь ты, его назовут другие. Они назовут его «Книга Ричарда».

— Понимаю. Ладно. Мне все равно как его назвать… ну хотя бы просто: свиток.

— А будешь ли ты хранить и оберегать Свиток? Или ты позволишь людям по-своему его переписывать, изменять то, что им непонятно, вычеркивать то, что им не по душе?

— Нет! Никаких изменений. Эти слова даны нам Светом. Никаких изменений!

— Ты уверен? А может строчку там, строчку здесь — ради блага людского? «Многие этого не поймут?», «это может оскорбить?», «здесь неясно изложено?»

— Никаких изменений!

Он вопросительно поднял брови.

— А кто ты таков, чтобы на этом настаивать?

— Я был здесь в тот момент, когда они были даны, — ответил я. — Я видел, как они появились, видел сам!

— Поэтому, — подытожил он, — ты стал Хранителем Свитка?

— Почему именно я? Им может стать любой, если поклянется ничего в нем не изменять.

— Но кто-нибудь все равно будет Хранителем?

— Кто-нибудь, наверное, будет.

— Вот тут и начитают появляться служители святого Свитка. Те, кто отдает свои жизни, чтобы защитить некий образ мыслей, становятся служителями этого образа. Однако появление новых мыслей, нового пути — это уже само по себе изменение, и оно приносит конец миру, сложившемуся до него.

— В этом Свитке нет угроз, — сказал я. — В нем любовь и свобода!

— Но любовь и свобода — это конец страху и рабству. — Конечно! — воскликнул я с досадой. К чему же он клонит? Почему Лесли молчит? Разве она не согласна с тем, что…

— А те, кто живет за счет страха и рабства, — продолжал Леклерк,

— обрадуются ли они, узнав об истинах, заключенных в этом Свитке?

— Наверно, нет, но мы не можем допустить, чтобы этот… свет… угас!

— И ты обещаешь оберегать этот свет? — спросил он.

— Конечно!

— А другие Свиткиане, твои друзья, они тоже будут его защищать?

— Да.

— А если наживающиеся на страхе и рабстве убедят правителя этой земли в том, что ты опасен, если они нападут на твой дом с мечами в руках, как ты будешь защищать Свиток?

— Я убегу вместе с ним!

— А если за тобой будет погоня, и тебя загонят в угол?

— Если потребуется, я буду сражаться, — ответил я. — Есть принципы дороже самой жизни. Есть идеи, за которые стоит умереть.

— Вот так и начнутся Войны за Свиток, — старик вздохнул. — Доспехи, мечи, щиты и знамена, лошади, пожары и кровь на мостовой. И войны эти будут немалыми. Тысячи истовых верующих придут к тебе на подмогу. Десятки тысяч умных, ловких и смелых. Но принципы, изложенные в Свитке, опасны для всех правителей, чья власть зиждется на страхе и невежестве. Десятки тысяч выступят против тебя.

И тут я начал понимать то, что пытался сказать мне Леклерк.

— Чтобы вы могли отличить своих от чужих, — продолжал он, — тебе понадобится особый знак. Какой выберешь ты? Что начертаешь на своих знаменах?

Мое сердце застонало под тяжестью его слов, но я продолжал отстаивать свою правоту.

— Символ Света, — ответил я. — Знак Огня.

— И будет так, — продолжал он эту еще не написанную историю, — что знак Огня встретит знак Креста на поле брани во Франции, и Огонь победит. Победа будет славной, и первые города знака Креста будут сожжены дотла твоим святым огнем. Но Крест объединится с Полумесяцем, и их огромное войско вторгнется в твои пределы с юга, запада, востока и севера. Сотни тысяч воинов против твоих восьмидесяти тысяч.

Пожалуйста, хотел я сказать, остановись. Я знал, что случится дальше.

— И за каждого крестоносца, за каждого янычара, которого ты убьешь, защищая свой дар, имя твое возненавидят сотни. Их отцы и матери, жены и дети, все их друзья возненавидят свиткиан и проклятый Свиток, погубивший их возлюбленных, а свиткиане будут презирать всех христиан и проклятое распятие, всех мусульман и проклятый полумесяц за то, что они погубили их родных свиткиан.

— Нет! — вырвалось у меня. Каждое слово было истинной правдой.

— А во время священных войн появятся алтари и вознесутся к небу шпили соборов, увековечивающих величие Свитка. И те, кто искал духовного роста и нового знания, найдут вместо них тяготы новых предрассудков и ограничений: колокола и символы, правила и псалмы, церемонии, молитвы и одеяния, благовония и подношения золота. И тогда из сердца свиткианства уйдет любовь, и войдет в него золото. Золото, чтобы строить храмы еще краше прежних, золото, чтобы выковывать новые мечи и обратить неверующих и спасти их души.

— А когда умрешь ты, Первый Хранитель Свитка, потребуется золото, дабы вознести в века лик твой. Появятся величественные статуи, огромные фрески и картины, воспевающие эту нашу встречу своим бессмертным искусством. Представь роскошный гобелен: здесь Свет, вот Свиток, а там разверзлась твердыня неба и открылся путь в Рай. Вот коленопреклоненный Великий Ричард в сверкающих доспехах, вот прекрасный Ангел Мудрости со Священным Свитком в руках, а вот старый Леклерк у своего костерка в горах,свидетель явленному чуду.

«Нет! — подумал я. — Это невозможно».

Но это было неизбежно.

— Отдай в мир этот свиток, и появится новая религия и еще один клан священников, снова Мы и снова Они, опять брат пойдет на брата. Не пройдет и сотни лет, как ради слов, написанных здесь, погибнет миллион человек. А за тысячу лет — десятки миллионов. И все ради этой бумажки.

В его голосе не было ни горечи, ни сарказма, ни усталости от жизни. Жан Поль Леклерк был исполнен знанием, накопленным всей его жизнью, спокойным принятием того, что он в ней встретил. Жан Поль Леклерк был исполнен знанием, накопленным всей его жизнью, спокойным принятием того, что он в ней встретил.

Лесли поежилась.

— Дать тебе куртку? — спросил я.

— Спасибо, дорогой, — сказала она. — мне не холодно.

— Не холодно, — эхом отозвался Леклерк. Он вытащил из костра горящую веточку и поднес ее к золотистым страницам. это вас согреет.

— Нет! — Я отдернул свиток. — Сжечь истину?

— Истина не горит. Она ждет каждого, кто пожелает найти ее, ответил он. — сгореть может только этот свиток. Выбор за вами. Хотите ли вы, чтобы свиткианство стало новой религией в этом мире? — Он улыбнулся. — А вас объявят святыми…

Я глянул на Лесли, в ее глазах, как и в моих, мелькнул ужас.

Она взяла веточку из рук старца и подожгла края манускрипта. В моих руках распустился золотистый огненный цветок, я бросил его на землю. Свиток, догорая, вспыхнул и угас.

Старик облегченно вздохнул.

— Воистину благословенный вечер! — молвил он. — редко нам выпадает случай спасти мир от новой религии!

Затем он, улыбаясь, повернулся к моей жене и спросил с надеждой:

— А мы спасли его?

Она улыбнулась в ответ.

— Спасли. В нашей истории, Жан Поль Леклерк, нет ни слова о свиткианстве и войнах за Дар Света.

Они простились долгим взглядом. Затем старец слегка поклонился нам и ушел в темноту.

Охваченные пламенем страницы все еще полыхали у меня перед глазами, откровение, обращенное в пепел.

— Но те, кому необходимо знание, скрытое в этом свитке, обратился я к Лесли. — Как им… как нам узнать то, что там было написано?

— Он прав, — ответила она, глядя старцу вслед, — те, кто ищет свет и истину, могут найти их сами.

— А я в этом не уверен. Иногда нам нужен учитель. Она повернулась ко мне. — А ты попробуй, — предложила она. — Представь, что честно и неистово жаждешь узнать, кто ты, откуда ты пришел и почему ты вообще здесь. Представь, что ты готов без устали искать ответ на эти вопросы.

Я кивнул и представил, что я в поисках знаний не покладая рук копаюсь в библиотеках, хожу на всякие лекции и семинары, веду дневник, записывая в него свои мечты и размышления, образы, пришедшие ко мне во время уединенных медитаций на горных вершинах, все то, что подсказали мне сны, совпадения и случайные слова незнакомцев — словом, представил все то, что мы делаем, когда нам дороже всего в нашей жизни становится познание нового.

— Ну, а теперь?

— А теперь, — сказала она, — можешь ли ты представить, что ты не найдешь всего этого сам?

«Ух ты, — подумал я. — как ей удается так здорово открывать мне глаза!»

Я поклонился в ответ.

— Моя Леди Леклерк, Принцесса Знаний.

Она присела в медленном реверансе.

— Милорд Ричард, Принц Огня.

Мы безмолвно стояли рядом, и я обнял ее. Звезды ярко горели в чистом воздухе гор, но они были не над нами, а вокруг нас. Мы стали единым целым со звездами, с Жаном Полем Леклерком, со свитком и наполняющей его Любовью, с Пай, Тинк и Аткином. Живущими одной-единственной жизнью со всем, что есть, было и будет. Одной-единственной.