Предисловие автора к русскому изданию 28 страница

витых муравьев. Лущение дымом, подвешивание при помощи крюч

ков, вонзаемых в тело, испытание огнем и т. д. Несомненно,

второстепенным мотивом в этих обычаях может служить стремление

удостовериться в храбрости и выносливости новопосвящаемых - ис

пытать их мужество, убедиться, способны ли они выдержать боль и

хранить тайну. Главная первоначальная цель, которую преследуют

при этом, - мистический результат, совершенно не зависящий от их

воли: речь идет о том, чтобы установить партиципацию между ново-

посвящаемым и мистическими реальностями, каковыми являются са

ма сущность общественной группы, тотемы, мифические или

человеческие предки. Путем установления сопричастности посвящае

мому дается, как уже говорилось, новая душа. Здесь появляются не

преодолимые для нашего логического мышления трудности,

вызываемые вопросом о единстве или множественности души. Между

тем для пра-логического мышления нет ничего проще и легче, чем

представить себе то, что мы называем душой, как нечто одновремен

но и единое, и множественное. Как индейский охотник Северной

Америки, постясь 8 дней, устанавливает между собой и духом медве

дей мистическую связь, которая даст ему возможность выследить и

убить медведей, так и испытания, налагаемые на посвящаемых, ус

танавливают между ними и мистическими существами, о которых

идет речь в данном случае, необходимый контакт, без которого сли

яние, являющееся целью всех этих церемоний, не осуществилось бы.

Важна не материальная сторона испытаний. Она столь же безразлич

на сама по себе, как боль, которую испытывает пациент нашего вра

ча, безразлична для успеха хирургической операции. Способы и

средства, применяемые первобытными людьми для того, чтобы при

вести посвящаемых в состояние надлежащей восприимчивости, дейст

вительно очень болезненны. К ним прибегают, однако, не из-за

болезненности, но от них не думают и отказываться по этой причине.

Все свое внимание они устремляют на тот момент, который единст

венно и имеет значение: на состояние особой восприимчивости, в ко

торое надлежит привести посвящаемых, чтобы осуществилась

желанная партиципация.

Состояние восприимчивости заключается главным образом в свое

го рода деперсонализации, потере сознания, вызываемой усталостью,

болью, истощением нервных сил, лишениями, одним словом, в мни

мой смерти, за которой следует новое рождение. Женщинам и детям

(которым запрещено присутствовать при подобных церемониях под

страхом самых суровых наказаний) внушают, что новопосвящаемые

действительно умирают. Это убеждение внушают и посвящаемым, са-

ми старики, возможно, в известном смысле разделяют такую веру.

<Цвет смерти белый, и новопосвящаемые выкрашены в белый цвет>.

Если, однако, мы вспомним, чем являются смерть и рождение для

пра-логического мышления, то увидим, что это мышление должно

было так представлять себе состояние, делающее возможными парти-

ципации, в которых и заключается посвящение юношей. Смерть от

нюдь не полное и простое упразднение и уничтожение всех форм

деятельности и существования, составляющих жизнь. Первобытный

человек никогда не имел ни малейшего представления о таком пол

ном уничтожении. То, что мы называем смертью, никогда не воспри

нимается им как нечто законченное и полное. Мертвые живут и

умирают, и даже после второй смерти они продолжают существовать,

дожидаясь нового перевоплощения. То, что мы называем смертью, со

вершается в несколько приемов. Первая стадия смерти, подражание

которой дают испытания посвящения, не что иное, как перемена ме

ста, перенесение души, которая мгновенно покинула тело, оставаясь,

однако, в непосредственном соседстве с ним. Это начало перерыва со

причастности. Оно ставит личность в совершенно особое состояние

восприимчивости, родственное сну, каталепсии, экстазу, которые во

всех первобытных обществах являются постоянными условиями об

щения с невидимым миром.

Таким образом, прибегая для посвящения к приемам, которые вы

зывают своего рода смерть (в том смысле, какой имеет это слово для

пра-логического мышления), это мышление следует своим привыч

ным путем. Оно, как всегда и всюду, проявляет себя в поведении, со

ответствующем его коллективным представлениям.

В большинстве известных нам низших обществ есть лица, кото

рые подвергаются дополнительному посвящению; это колдуны, зна

хари, шаманы-<доктора)>, - словом, все лица подобного рода, какое

бы название они ни носили. В момент половой зрелости они под

вергаются испытаниям, обязательным для всех молодых людей, но,

кроме того, чтобы стать способным исполнять важные функции, ко

торые будут на них возложены, они должны пройти новые испыта

ния, продолжающиеся месяцы, а иногда и годы под наблюдением

учителей, т. е. колдунов и шаманов. Сходство между испытаниями

посвящения колдунов и шаманов и испытаниями новопосвящаемых

членов племени бросается в глаза. Несомненно, обычное посвящение

обязательно для всех, оно носит сравнительно публичный характер

(если не считать женщин и детей) и необходимо совершается через

довольно регулярные интервалы. Напротив, посвящение колдунов,

<medicine-loan> или шаманов распространяется лишь на определен

ных лиц, которые имеют <призвание>, окружено известной тайной

и происходит лишь тогда, когда оказываются налицо такие люди.

Что же касается отдельных подробностей испытания и достигаемого

ими действия (мнимой смерти и нового рождения), сходство доходит

иногда до полного тождества. <Во время посвящения кандидатам со

вершенно не позволяют отдыхать... их заставляют стоять или ходить

до полного изнеможения, их доводят до такого состояния, что они

не знают уже, что с ними происходит. Им не дают ни одной капли

воды, запрещают есть чтобы то ни было. Их на самом деле доводят

до состояния полного остолбенения>. Когда это состояние доходит до

пароксизма, можно сказать, что они мертвы. Другими словами, духи

(ирунтариниа), которые руководят посвящением, убивают их и за

тем возрождают. <На рассвете один из интараин приходит к входу

в пещеру и, найдя человека (кандидата) спящим, поражает его не

видимым копьем. Копье пробивает шею сзади, проходит сквозь

язык, проделывая в нем отверстие, и выходит через рот. Еще одно

копье пронзает голову от одного уха к другому: жертва падает мер

твой и тотчас же уносится в глубину пещеры (где пребывают духи).

Ирунтариниа вынимают все внутренние органы из тела кандидата

и заменяют их другими, совершенно новыми (операция тождественна

той, которой подвергаются посвящаемые члены племени во время

мнимой смерти)... Тогда кандидат возвращается к жизни, но в состо

янии безумия (подобно посвящаемым членам племени)... В течение

нескольких дней кандидат продолжает вести себя более или менее

странно, пока, наконец, утром люди замечают, что он поперек верх

ней части носа нарисовал широкую полосу из золы, смешанной с жи

ром. Все признаки безумия тогда исчезают, и люди знают, что у них

есть новый medicine-man>.

Так же обстоит дело в Южной Америке. <Пайе (колдун) становит

ся таковым по собственной воле. Он обязан с юных лет готовиться к

своему опасному ремеслу. Он должен удалиться в недосягаемые деб

ри, поститься, соблюдать молчание и подвергать себя всякого рода

воздержанию в продолжение ряда лет... он должен исполнять дикие

и разнузданные пляски до полного изнеможения. Он обязан также,

подобно юношам, проходящим испытания в период половой зрелости,

подвергать себя укусам больших муравьев>.

Часто те же испытания с их следствием в виде мнимой смерти -

необходимое условие посвящения не только в колдуна или шамана,

но и просто в звание члена тайного общества, в которое хочет войти

кандидат. Так, у абипонов, когда мужчина хочет подняться до звания

хочери, <испытывают сначала его мужество: его оставляют одного в

жилище в течение трех дней, причем он должен хранить молчание и

воздерживаться от еды и питья... В день, предшествующий посвяще

нию, все женщины толпятся у его палатки. Они срывают с себя одеж

ду до пояса, распускают волосы, выстраиваются в длинный ряд

гуськом (все это знаки траура), оплакивают предков того, кто завтра

будет облечен воинским званием... Назавтра посвящаемый проделы

вает бег в направлении четырех стран света. Затем начинается цере

мония, во время которой старуха отрезает ему волосы (как

новорожденному). После этого он получает новое имя>. Нет сомне

ния, что он прошел в этой церемонии через смерть и новое рождение.

У клалламов (индейского племени, живущего на побережье материка

против южной оконечности острова Ванкувера) новопосвящаемый,

желающий быть допущенным в определенное тайное общество, <дол

жен поститься три дня и три ночи, оставаясь один в приготовленной

для него таинственной хижине, вокруг которой пляшут и поют ранее

посвященные члены общества. По окончании этого периода, когда

ветхий человек должен уже считаться умерщвленным в нем, <его вы

таскивают словно мертвого>, погружают в холодную воду, имеющую

ся поблизости, и просто моют до тех пор, пока он не возвращается к

жизни. Это то, что называют <омывать покойника>. Когда он доста

точно приходит в себя, его ставят на ноги. Тогда он бегом спасается

в лес и вскоре появляется уже в качестве полного знахаря с тре

щоткой в руках, имея на себе разные знаки своей профессии>.

Наконец, в области Нижнего Конго существует весьма распрост

раненный институт, называющийся нкимба', обряды посвящения здесь

доверены нганга (человеку-фетишу, колдуну), который живет со сво

ими помощниками в особом огороженном месте близ каждого селе

ния. Всякий желающий вступить в общество теряет сознание среди

собрания, принимая предварительно наркотическое средство. Его тот

час окружают нганга и помощники и уносят к себе. Распускают слу

хи, что он умер, ушел в мир духов, откуда скоро будет возвращен к

жизни силой великого нганга. Новопосвященный живет с нганга в те

чение долгого периода, длящегося иногда несколько лет. Он научает

ся новому языку (вероятно, древнему, архаическому языку банту),

его посвящают в тайны общества. <Ни одной женщине не разрешает

ся смотреть в лицо людям нкимба, которые ходят по лесам и по всей

округе, распевая странные и дикие песни, предупреждая непосвящен

ных о своем приближении>. Когда посвященный приводится в родное

селение, где его представляют под новым именем, <он делает вид, что

все производит на него впечатление неожиданности, как на явивше

гося из другого мира. Он не узнает никого, даже мать и отца, родст

венники встречают его как воскресшего. В продолжение нескольких

дней ему разрешается брать все что ему угодно в селении. С ним об

ращаются с величайшей снисходительностью, пока он не освоится

якобы с новой средой. После этого он решает, стать ли человеком-

фетишем или вернуться к жизни всех окружающих>.

Можно привести много аналогичных фактов. Но и этих, несомнен

но, достаточно для установления того, что обычаи посвящения кол

дунов, шаманов, людей-фетишей, знахарей и т. д. или членов тайных

обществ воспроизводят и в своих общих чертах, как и в самых мел

ких деталях, церемонии публичного посвящения, обязательные для

юношей племени в момент достижения ими половой зрелости. В от

ношении цели, которую хотят достигнуть при помощи церемоний

посвящения колдунов, шаманов и т. д., не может быть никаких со

мнений: речь идет о том, чтобы сделать кандидатов сопричастными

мистическим реальностям, приобщить их, или, точнее говоря, прича

стить их определенным духам. Ведь сила и способность колдуна, ша

мана проистекает именно из того, что он владеет привилегией

сноситься, когда ему угодно, при помощи средств, секретом которых

владеет только он, с тайными силами, в отношении которых обыкно

венный смертный является лишь пассивным объектом. Следователь

но, не может быть никакого сомнения касательно цели, которую

преследуют обычаи, составляющие общее публичное посвящение

юношей племени. Это магические операции, долженствующие приве

сти кандидатов в состояние экстаза, <смерти>, необходимое для того,

чтобы они стали сопричастными мистической реальности, своим то

темам и предкам. Раз такая сопричастность осуществлена, кандидаты

становятся уже совершенными членами племени, тайны которого им

открыты. С этого момента полные мужчины - совладельцы всего то

го, что есть наиболее ценного у общественной группы, и чувство от

ветственности их больше никогда не покидает. <Они живут, так

сказать, двойной жизнью: с одной стороны, ведут обычный образ

жизни, общий всем мужчинам и женщинам, с другой стороны, отде

ляются от повседневной жизни тем, что приобретает для них все

большее значение: той частью своей жизни, которая посвящена тай

ным и священным вещам. По мере того как множатся их годы, роль

тайных к священных вещей становится все более и более значитель

ной, и под конец данный аспект жизни занимает наиболее важное

место в их мыслях>. Затем приходит смерть, и цикл, основные этапы

которого я попытался здесь наметить, начинается снова.

Глава VII

БЕЗРАЗЛИЧИЕ ПЕРВОБЫТНОГО МЫШЛЕНИЯ В ОТНОШЕНИИ

ЕСТЕСТВЕННЫХ ПРИЧИН

Ум первобытного человека, имея дело с чем-нибудь интересую

щим, беспокоящим или пугающим его, следует не по тому пути, ко

торый свойствен нашему уму. Он сейчас же устремляется по

совершенно иной дороге.

У нас существует постоянное ощущение интеллектуальной уве

ренности, столь прочной, что кажется: ничто не в состоянии ее поко

лебать. Ибо если даже предположить, что мы внезапно наткнулись на

какое-нибудь таинственное явление, причины которого сначала со

вершенно ускользают от нас, то мы все же убеждены в том, что наше

неведение - временно, что причины данного явления существуют и

раньше или позже будут вскрыты. Таким образом, природа, среди ко

торой мы живем, заранее <интеллектуализована>, умопостигаема: она

вся - порядок и разум, как и ум, ее мыслящий и среди нее движу

щийся. Наша повседневная деятельность, вплоть до самых незначи

тельных деталей, предполагает полную и спокойную веру в

неизменность законов природы.

Абсолютно иное умонастроение у первобытного человека. Приро

да, среди которой он живет, представляется ему в совершенно ином

облике. Все предметы и существа этой природы вплетены для перво

бытного человека в целую сеть партиципаций и взаимоисключений

мистического характера: именно партиципации и взаимоисключения

лежат в основе всего сцепления явлений и их взаимозависимости. На

них прежде всего устремляется внимание первобытного человека, и

только они его удерживают. Если он заинтересован каким-нибудь яв

лением, то не ограничивается пассивным восприятием, а реагирует на

него, повинуясь своего рода умственному рефлексу; он сейчас же по

думает о какой-нибудь таинственной и невидимой силе, выражением

которой служит данное явление. <Каждый раз, когда уму африканца

представляется какая-нибудь из ряда вон выходящая вещь, - гово

рит Нассау, - африканец смотрит на нее с точки зрения колдовства.

Его мышление, не ища объяснения в том, что цивилизованные люди

назвали бы естественными причинами, обращается непосредственно к

сверхъестественному. И действительно, сверхъестественное - столь

постоянный фактор жизни, что дает первобытному человеку столь же

быстрое и разумное объяснение всего происходящего, как и наше об-

ращение к познаваемым силам природы>. Дж. Филин замечает по по

воду суеверий бечуанов: <Когда туземцы находятся еще в состоянии

неведения (т.е. до того, как они были просвещены миссионерами),

всякая вещь, которая им неизвестна и которая для них окутана тай

ной (т. е. для объяснения которой недостаточно простого восприятия),

служит предметом суеверного почитания: вторичные (естественные)

причины им неведомы, их место занимает невидимое влияние>.

Такой же вывод продиктован Турнвальду изучением мышления

туземцев Соломоновых островов: <В лучшем случае они никогда не

идут дальше простой регистрации фактов. У них совершенно отсутст

вует, по существу, представление о глубокой причинной связи между

явлениями. Непонимание этой связи - вот источник их страхов и их

суеверий>.

Здесь, как бывает очень часто, следует отделять сообщаемый факт

от примешанного к нему истолкования. Факт заключается в том, что

первобытный человек, будь то африканец или кто иной, совершенно

не пытается отыскивать причинные связи, которые не очевидны сами

по себе, и немедленно обращается к мистической силе. В то же время

наблюдатели, миссионеры или другие дают свое объяснение этому

факту: если первобытный человек сейчас же прибегает к мистиче

ским силам, то делает это потому, что не думает о подыскивании

причин. Однако почему он ими пренебрегает? Объяснение должно

быть как раз обратное. Если первобытные люди не думают о том,

чтобы доискиваться причинных связей, если они, даже замечая при

чинные связи или воспринимая их под влиянием посторонних указа

ний, все же не придают им никакого значения, то это - естественное

последствие прочно установленного факта, что их коллективные

представления непосредственно вызывают у них мысль о вмешатель

стве мистических сил. Поэтому причинные связи, которые выступают

для нас самой основой природы, фундаментом ее реальности и устой

чивости, в их глазах имеют весьма мало интереса. <Однажды, - го

ворит Бентли, - Уайтхед увидел одного из своих рабочих сидящим

в дождливый день на холодном ветру. Он предложил ему войти и пе

реодеться. Человек, однако, ответил: <От холодного ветра не умира

ют, это неважно: заболеть и умереть можно только от козней

колдуна>.

Так же один миссионер пишет относительно Новой Зеландии:

<Меня посетил туземец, находившийся в очень плачевном состоянии.

Он простудился и совершенно не следил за собой. Эти дикари абсо

лютно не догадываются о причинах своих болезней. Все страдания

они обыкновенно приписывают Атуа (некоему духу). Туземец, о ко

тором я говорю, сказал мне, что в его теле сидит Атуа, который его

грызет>.

Для направленного таким образом мышления, целиком поглощен

ного мистическими прздассоциациями, все, что мы называем причи

ной и что для нас осмысливает и объясняет происходящее, все это в

лучшем случае лишь повод или, говоря *очное, орудие, средство для

таинственных сил. Повод мог быть иным, орудие могло оказаться

другим. Но событие все равно произошло бы. Для этого достаточно,

чтобы какая-нибудь таинственная сила начала действовать, не встре

чая сопротивления со стороны другой, более высокой силы такого же

рода.

Из всего количества примеров, имеющихся в нашем распоряже

нии, возьмем наиболее известные. Везде, во всех низших обществах

смерть объясняется не естественными причинами, а чем-то совер

шенно иным. Согласно неоднократным замечаниям наблюдателей,

каждый смертный случай производит на туземцев такое впечатле

ние, как если бы они видели это впервые и до сих пор никогда не

наблюдали ничего подобного. Европеец задается 'всегда вопросом:

мыслимо ли, чтобы эти люди не знали о неизбежности смерти для

каждого человека? Первобытный человек, однако, никогда не рас

сматривал факты с такой стороны. На его взгляд, причины, неиз

бежно приводящие человека к смерти через известный промежуток

времени, не превосходящий определенных границ, как то: изнаши

вание органов, старческое перерождение, замедление функций орга

низма, отнюдь не непременно связаны со смертью. Разве не

существует дряхлых стариков, которые продолжают жить? Если в

известный момент наступает смерть, то это происходит потому, что

в дело вмешалась таинственная сила. Впрочем, и само старческое

ослабление, как всякая болезнь, обязано происхождением отнюдь не

тому, что мы называем естественными причинами; и оно должно

быть объяснено действием мистической силы. Короче говоря, если

первобытный человек не уделяет никакого внимания естественным

причинам смерти, то это происходит потому, что он уже знает, по

чему приключилась смерть, а раз он знает <почему>, то, как все

происходит, ему безразлично. Мы оказываемся перед лицом своего

рода априори, на которое опыт не может оказать никакого воздей

ствия.

Приведем несколько примеров из быта низших обществ, на кото

рых еще не сказалось влияние белых. В Виктории (Австралия)

<смерть всегда приписывается туземцами действию человека. Когда

умирает туземец, безразлично - молодой или старый, предполагает

ся, что ночью какой-нибудь враг сделал ему надрез на боку и срезал

у него жир с почек. Даже самых сметливых туземцев не удается убе

дить в том, что смерть всегда происходит от естественных причин>.

Ни тело больного, ни труп его после смерти не имеют на себе ни

каких следов надреза, тем не менее австралиец не считает это осно

ванием для каких-либо сомнений. Какие другие доказательства

нужны, раз налицо сама смерть? Разве могла смерть случиться, если

бы кто-то не срезал почечного жира? Впрочем, это верование отнюдь

не предполагает представления о какой-то физиологической роли,

приписываемой жиру, речь идет исключительно о мистическом дей

ствии, которое осуществляется из-за присутствия органа, являющего

ся проводником этой силы.

То же самое говорит В. Э. Рот, со слов Томаса Петри: <В течение

первых лет европейской колонизации в округе Брисбена почти все бо

лезни и недомогания приписывались действию кристалла кварца, ко

торым владели некоторые знахари (турреан). Кристалл якобы

наделял владельца сверхъестественной силой. Дух туррвана якобы за

ставлял кристалл входить в тело жертвы. Жертву в состоянии исце

лить лишь другой знахарь, который может извлечь кристалл путем

высасывания. Таким образом, знахарь считался способным на рассто

янии вызвать у человека болезнь и обречь его на смерть>. <В округе,

прилегающем к бухте Принцессы Шарлотты, все болезни серьезного

характера, начиная с малярии и кончая сифилисом, приписываются

действию некоего талисмана, представляющего собой заостренный

осколок малой берцовой кости человека, прикрепленный воском к

тростниковому копью. Туземцы верят, что когда такое копье бросает

ся в направлении намеченной жертвы, то древко остается в руках кол

дуна, а осколок кости проносится по воздуху и проникает в тело (рана

сейчас же закрывается, не оставляя рубца) и вызывает появление

болезни>.

Вообще, когда человек умирает, то это происходит потому, что он

был обречен (doomed) колдуном. <Жертва, обреченная на гибель, мо

жет отправиться в нормальном состоянии на охоту... и вдруг она по

чувствует что-то у себя на ноге или на руке, увидит, как змея кусает

ее. И что поразительно, эта странной породы змея тотчас исчезает,

но само исчезновение для укушенного - свидетельство, что некий

враг околдовал его и что смерть неизбежна. На самом деле он уже и

не пытается лечиться. Он теряет всякое присутствие духа и ложится,

чтобы умереть>. Человек может, таким образом, быть обречен и на

то, чтобы его поразила молния, убило падающее дерево, поранила ко

лючка, вонзившаяся в ногу, заразила отвратительная болезнь или

пронзило копье. Змея, молния, копье и т. д. не являются действи

тельными виновниками указанных последствий: они, так сказать,

только довершают акт обречения. Последнее может быть выполнено

живыми людьми при содействии духов мертвых и без оного... Врагами

выступают либо покойники, либо духи природы)>.

Спенсер и Гиллен сообщают рт же самое: <Все болезни, от самых

простых до самых серьезных, приписываются зловредному влиянию

врага в облике человека или духа>. <Они могут представить себе, -

говорит Гоуитт, - смерть от несчастного случая, хотя почти всегда

приписывают действию злых чар то, что мы назвали бы результатом

случайности. Туземцы отлично знают, что такое насильственная

смерть, но, даже когда становятся очевидцами ее, они думают (речь

идет о племенах близ Мариборо в Квинсленде), что если в одном из

ритуальных боев какой-нибудь воин умирает от удара копья, то это

происходит потому, что в результате злых чар какого-нибудь "Лена

его собственного племени он потерял свою ловкость, необходимую

для того, чтобы отразить копье или увернуться от него. Я сомнева

юсь, однако, чтобы где-нибудь в Австралии туземцы в своем перво

начальном состоянии (т. е. до прихода белых миссионеров) могли

представить возможность смерти как результат болезни. Во всяком

случае подобного сознания нет у курнаев. <Если человек падает уби

тым в сражении или умирает от раны, то туземцы думают, что он

был околдован>. Хотя нарриниери часто подвергаются укусам ядови

тых змей, они не имеют никакого целебного средства на этот случай.

Суеверие побуждает их думать, будто укус змеи и смерть от него -

результат порчи, колдовства>.

Это предрасположение ума свойственно не только австралийским

племенам. Мы встречаем его в низших обществах, весьма удаленных

одно от другого. Единственный изменяющийся элемент в коллектив

ных представлениях подобного рода - таинственные силы, действию

которых приписывается болезнь или смерть: то виновником выступа

ет колдун, то дух покойника - более или менее определенные или

индивидуализированные силы, причем мы наблюдаем здесь переходы

от самого смутного представления до определенного обожествления

такой болезни, например, как оспа. Но что остается схожим или даже

одинаковым, тождественным - это предассоциация между болезнью

и смертью, с одной стороны, и невидимой силой, с другой; отсюда и

ничтожное внимание, уделяемое тому, что мы называем естественны

ми причинами, даже тогда, когда они режут глаза.

Я приведу лишь несколько знаменательных свидетельств столь

распространенного сходства воззрений.

<Туземцы, - говорит Чомерс, - никогда не думают, что их бо

лезни могут произойти от других причин, кроме духовных, что

смерть (кроме случая убийства) может приключиться от чего-нибудь

иного, кроме гнева духов. Когда в семье появляется болезнь, то все

члены семьи заняты одним вопросом: что это должно означать? Если

больному не становится лучше, то они заключают, что надо что-то

сделать. Делается приношение: берут немного пищи и кладут ее в

священное место, затем пищу берут обратно и делят среди друзей

больного. Если болезнь продолжается, то к священному месту приво

дят свинью, которую убивают ударом копья и приносят в жертву ду

хам>. Так же делается и в германской Новой Гвинее. <По словам каи,

никто не умирает естественной смертью>.

У арауканцев <все смертельные исходы, за исключением смерти

на поле битвы, считались следствием сверхъестественных причин или

колдовства. Если кто-либо умирал в результате несчастного случая,

то туземцы полагали, что виновники происшедшего - хуокву, или

злые духи: они так напугали лошадь, что она сбросила всадника, они

оторвали камень от скалы, для того чтобы он сорвался и раздавил не