В поединках с противником

Более двадцати лет знаю я заслуженного юриста республики подполковника Андрея Рапоту. Знаю его как скромного человека, опытного чекиста, который расследовал ряд сложных дел по разоблачению происков вражеской агентуры, изменников Родины.

…Как-то в одно погожее летнее утро я заметил возле газетного киоска группу людей, которые что-то оживленно обсуждали. Оказывается, они только что прочитали сообщение органов государственной безопасности о постыдной миссии подданного Великобритании Андрея Климчука и обменивались мнениями по этому поводу.

– Вы только подумайте, что позволяют себе националисты, – сказала молодая женщина.

– Мало им пролитой крови, – возмущенно промолвил мужчина с орденскими планками на груди.

Услышал я и такое:

– Что ни говорите, а молодцы наши чекисты!

Мне как прокурору уже были известны обстоятельства задержания Андрея Климчука. Вскоре я встретился с ним.

– Ваши претензии к следственным органам? – было моим первым вопросом.

– Что вы, никаких претензий!

Передо мной сидел молодой человек, получивший перед выездом из Англии в СССР задание оуновских зарубежных центров передать по указанным адресам антисоветские материалы и деньги. На вид ему было года двадцать два, не больше. Прыщеватое, удлиненное лицо, чуть раскосые глаза. Он затравленно осматривался вокруг: очевидно, ему долго вдалбливали там, за границей, что в советских следственных органах работают не люди, а звери. И теперь, втянув голову в плечи, он ожидал чего-то страшного.

Внешне Андрей Климчук никак не был похож на «сильную личность» в духе западных боевиков. На первый взгляд могло показаться, что это скромный, неопытный молодой человек. В действительности же он очень хорошо понимал, на что идет.

Вместе со следователем Рапотой мы начали первый допрос. Когда он был закончен, я невольно усмехнулся. Мой коллега удивленно спросил меня:

– Почему вы улыбаетесь, товарищ прокурор?

– Знаете, о чем я сейчас подумал? Неужели там не нашлось никого другого, кроме этого, не имеющего и малейшего понятия об Украине, паренька, кому можно было бы поручить такую ответственную миссию, как «освобождение» украинского народа?

Андрей Рапота засмеялся, а сидевший напротив Климчук, услышав перевод этих слов, покраснел. Возможно, он впервые почувствовал, в каком жалком и глупом положении оказался.

Андрей Климчук родился в графстве Гемпшир на юге Англии в семье Михаила Климчука – украинца по национальности. Его мать англичанка. Судьба мальчика была заранее определена. Он должен стать инженером, решили родные. В детстве отец часто рассказывал Андрею о далекой и незабвенной Украине.

Мальчик сначала не понимал, почему же тогда отец выехал оттуда? А тот, в свою очередь, считал, что сыну рано знать о всех зигзагах его, скажем откровенно, неблаговидной жизни.

Михаил Климчук рос в зажиточной семье и сызмальства воспитывался в националистическом духе. Когда ему было уже около тридцати, пошел добровольцем в дивизию СС «Галичина», которая была сформирована гитлеровцами при помощи националистических заправил и с благословения главы униатской церкви Андрея Шептицкого на оккупированной территории западных областей Украины. Михаил Климчук верой и правдой служил захватчикам.

Ознакомившись с родословной Андрея Климчука, в частности, установив, что его отец служил в дивизии СС «Галичина», я вспомнил некоторые факты из истории этого янычарского военного формирования. Добровольцами в него шли только сынки кулаков и униатского духовенства, оуновские головорезы и уголовные преступники.

Летом 1944 года юго-западнее Брод войска 1-го Украинского фронта окружили и разгромили восемь фашистских дивизий, в том числе дивизию СС «Галичина». Ее жалкие остатки были оттянуты гитлеровцами дальше на запад, где использовались в карательных акциях против партизан. В мае 1945 года в Альпах несколько подразделений галицких эсэсовцев разоружили англичане.

Оставшись после окончания войны за границей, Михаил Климчук несколько раз менял свое местожительство. Конечно же, оуновские зарубежные центры не выпускали его из поля зрения. Наконец, женившись на англичанке, он стал подданным Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии. Когда Андрею исполнилось семь лет, родители разошлись. Отец поехал в Лондон и начал работать контролером на железной дороге, а мать второй раз вышла замуж. Вскоре у Андрея появился младший брат Стивен и сестра Диана. Андрей успешно закончил школу и, сдав экзамены, поступил в высшее учебное техническое заведение. Через год он оставил его, намереваясь продолжить учебу в педагогическом колледже на севере Англии. Под влиянием отца Андрей сблизился с ровесниками, родители которых были выходцами с Украины. Им тоже изо дня в день прививали зоологическую ненависть ко всему советскому, к социализму. И вот Андрей Климчук стал членом СУМа (так называемого Союза украинской молодежи).

– Почему бы тебе, Андрей, во время летних каникул не побывать в одном из спортивных лагерей украинской молодежи? – однажды предложил ему отец. – Познакомишься с украинцами…

– Какие же они, папа, украинцы, если родились в Англии и знают лишь отдельные украинские слова…

– Не говори так, сынок. Ты еще многого не понимаешь. Вот поэтому и советую тебе поехать в один из молодежных лагерей. Побудь там, присмотрись…

В «спортивных» лагерях, где проводили каникулы сынки оуновцев и бывших гитлеровских колаборационистов, Андрею вскоре тоже начало казаться, что украинский народ «порабощен», что не существует никакой настоящей украинской культуры, поскольку ее насильно русифицируют и т. д.

Рано или поздно Андрея намеревались отправить на Украину, но сначала он должен был посетить ряд других стран. Так, во время очередных каникул Андрей ездил во Францию, ФРГ, Швейцарию, Польшу… Конечно, для этого нужны были немалые деньги, но те, кто делал на него ставку, не скупились.

1977 год. В Европе наблюдается потепление политического климата. Советский народ новыми трудовыми свершениями готовится отметить славное 60-летие Великого Октября. Чтобы отвлечь внимание мировой общественности от успехов СССР в коммунистическом строительстве, от достижений социалистических стран, апологеты империализма пытаются во что бы то ни стало оживить призраки «холодной войны». Наши недруги поднимают шум по поводу «нарушения прав человека» в Советском Союзе.

Именно тогда вспомнили об Андрее Климчуке его опекуны. В свое время лондонская газета «Гардиан» и некоторые другие буржуазные издания опубликовали материалы, разоблачающие работу специально созданного при английском МИД так называемого «отдела исследования информации». Этот засекреченный отдел (теперь его переименовали на «отдел зарубежной информации». – Б. А.), укомплектованный «специалистами по Восточной Европе», которые сбежали на Запад после окончания второй мировой войны, занимался подрывной антикоммунистической деятельностью. Его сотрудники и решили использовать Андрея Климчука в своих целях.

Под видом туриста он должен был посещать социалистические страны и налаживать контакты с предателями и отщепенцами, действующими под маской «борцов за права человека». Рекомендуя Андрея своим хозяевам, Диксон (псевдоним одного из националистических руководителей. – Б. А.), очевидно, отметил:

– Этот парень может справиться и с более сложным заданием. На вид неказистый, одевается скромно, уравновешенный. К тому же, воспитан в духе любви к земле его предков. Стремится как можно лучше овладеть украинским языком. Внешне похож скорее на венгра, чем на англичанина…

– Будем иметь в виду эту кандидатуру, – пообещал один из шефов Диксона.

Андрей Климчук закончил второй курс колледжа.

Он уже подумывал, что было бы неплохо и этим летом куда-нибудь поехать. Но, когда приблизительно прикинул возможные расходы, стало ясно, что на собственные деньги поездку не осуществить. Он решил провести летние каникулы со своей девушкой на морском побережье в Англии.

– Алло, Андрей! Как поживаешь? Давно не виделись, куда собираешься на каникулы? – однажды спросил его по телефону отец.

– Остаюсь в Англии. Не хватает денег.

– Могу помочь твоему горю.

– Буду только благодарен.

Но вскоре с Андреем встретился не отец, а сам Диксон.

– Поедешь в Советский Союз, на Украину. Там, на Львовщине, у вас есть родственники, ты с ними встретишься. Но это не главное. Ты должен передать нашим единомышленникам некоторые вещи, в частности туфли.

– И все поручение?

– Не спеши, сделай сначала это. Скажешь им, что необходимо активизировать агитацию против Советов, особенно перед их праздником.

Теперь давай обсудим, как тебе лучше добраться во Львов. Поедешь с большой группой туристов. Так надежнее. Советы в последнее время расширяют туристский обмен со многими странами, и этим необходимо воспользоваться. Когда прибудете в Москву, группа будет разбита на несколько меньших. Ты окажешься в той, которая поедет на Украину. Побываешь во Львове. Именно там и состоится твоя встреча с нужными людьми. Как ты смотришь на это?

– Согласен.

– Отец передаст тебе подарки для родственников. Особенно береги туфли, ясное дело, стараясь не привлекать к ним внимания.

– Я все понял, но ведь это же опасно.

– Тебе нечего беспокоиться. В случае, если там что-то пронюхают, постарайся отказаться от всех вещей, дескать, они не твои. Если и это не поможет, скажи, что незнакомые люди попросту попросили тебя их передать. О нашей встрече никому ничего не говори.

– Когда отправляться в поездку?

– В начале августа. Хорошенько подготовься. Возьми с собой фотоаппарат. Документы будешь оформлять на общих основаниях вместе с остальными туристами. Постарайся поближе познакомиться со своими спутниками.

Вскоре в составе большой туристской группы Андрей Климчук вылетел в Советский Союз. Когда он прибыл в Киев, откуда его путь уже непосредственно пролегал во Львов, то сделал в своем дневнике такую запись: «Люди здесь серьезные, оказывается, им мы не нужны, но мне кажется, что в общем они приветливые».

1 августа 1977 года, находясь уже в конечном пункте своего путешествия, Андрей Климчук явился по указанному адресу и через несколько минут был задержан.

Да, плохи дела наших идейных противников, если им приходится всерьез рассчитывать на климчуков и им подобных «поборников прав человека» и «освободителей порабощенной нэньки», которых они засылают в нашу страну.

Во время моей очередной встречи с Климчуком следователь Рапота, который вел дело, спросил его:

– Кто такой Джеймс Диксон?

– Не знаю. Он мне вручил туфли и деньги на поездку в СССР. Вещи я должен был передать по указанному адресу, что я и сделал.

– Вам заранее было известно, что в туфлях – пленки и советские деньги? – спрашиваю его.

– Да, и я об этом говорил Диксону, но он меня успокоил, что все будет хорошо.

– Вам было известно о том, что на фотопленке тексты антисоветского содержания, призывающие к подрывной деятельности против нашей страны?

– Известно.

– Есть ли у вас какие-либо просьбы?

– Прошу дать указание доставлять мне свежие газеты на английском языке.

Подполковник Рапота тут же сделал соответствующую запись и сказал:

– Книги, газеты на английском языке вы будете получать.

– Вы удовлетворены ответом?

– Да.

На мой вопрос: «Как вы расцениваете свои действия в нашей стране?» Климчук ответил:

– Виноват.

– Подумайте, у вас есть время. Если возникнут вопросы к прокурору, можете мне написать.

– Мне уже сказали об этом.

Находясь под арестом, Андрей Климчук, обдумав свои действия, решил написать открытое письмо тем, кто заслал его на Украину.

В нем, в частности, говорилось: «…Вы втянули меня в такое нелепое мероприятие (авантюру), через которое я могу потерять десять лет своей молодой жизни. Я провел в СССР несколько месяцев и увидел настоящую демократию, действительно свободную Украину, счастливых людей».

10 октября 1977 года он написал заявление прокурору:

«В канун шестидесятилетия Великой Октябрьской социалистической революции я хотел бы просить у вас разрешения на подачу мной Советскому Правительству просьбы о помиловании. Я сознаю свою вину и признаю себя виновным. Я никогда больше не совершу ничего подобного. Я готов выступить на пресс-конференции, если мне будет предоставлена такая возможность, чтобы разоблачить подрывную деятельность ОУН за рубежом, по вине которой я был арестован».

Вскоре Климчук написал заявление в адрес Советского правительства, в котором, кроме просьбы о помиловании, говорилось:

«…Я увидел, что при Советской власти люди не бедные, в СССР высокий жизненный уровень, люди здесь высокообразованные. В одном из колхозов, который я посетил, одиннадцать человек с высшим образованием, почти вся молодежь получила среднее образование. Это большой контраст по сравнению с досоветским периодом, когда неграмотность здесь была обычным явлением. Оуновская литература призывает, чтобы на Украине поднять восстание против Советской власти. Это очень грустная ошибка. Я уверен, что украинская советская нация, которая входит в состав Советского Союза, не поддержит подобных призывов. Во время своей поездки я не заметил никакой „подпольной деятельности“, кроме мрачной вражды к ОУН. Говоря „мрачной“, я имел в виду, что люди, как правило, при слове „ОУН“ сразу становятся „мрачными“.

Лично я верю в демократическое мирное сосуществование на земле».

И далее:

«…Если Советское Правительство проявит гуманность по отношению ко мне, я обещаю у себя дома рассказать о действительном положении вещей, которое существует на Советской Украине, рассказать о кровавых действиях ОУН после окончания второй мировой войны. ОУН использовала меня как орудие в преступлениях. Теперь я понимаю и знаю намного больше об украинцах. Я обвиняю Организацию украинских националистов в том, что она втянула меня в эти антисоветские действия, которые привели к моему аресту».

Между следователем Рапотой и арестованным Климчуком сложились официальные отношения, предусмотренные законом. Спокойный тон, логическая последовательность вопросов, настойчивость при выяснении деталей привели к цели. Работники следственных органов убедились, что перед ними неопытный молодой человек, воспитанный в духе ненависти к Советскому государству. Правда победила. Климчук сам убедился в пагубности пути, на который его толкнули оуновцы.

В тот январский вечер в помещении Львовского Дома ученых собрались писатели, журналисты, деятели культуры из разных областей Украины. Арестованный – подданный Великобритании Андрей Климчук попросил разрешения встретиться с ними, чтобы сделать свое заявление.

Ответственный секретарь Союза журналистов Украины Владимир Стадниченко открыл пресс-конференцию и предоставил слово Климчуку. Последний зачитал заявление. В нем он подробно рассказал о том, как получил задание от представителя ОУН в Англии Джеймса Диксона, как пытался его выполнить. Климчук говорил, что в СССР к нему отнеслись гуманно, что он сознает свою вину, что никаких претензий к следственным органам Советского Союза не имеет, ибо они действовали согласно закону. Климчук также заявил, что ему была предоставлена возможность обстоятельно познакомиться с жизнью советских людей, их материальным положением, с образованием и культурой на Украине, побывать в селе Перетятичи, у земляков отца. Он посетил также музеи, театры и на основании личных наблюдений и впечатлений решительно заявляет, что его мнение о Советской стране коренным образом изменилось.

Климчук заявил, что осуждает свои преступные действия против Советского государства, что он просил Советское правительство отнестись к нему гуманно, простить ему преступление, что он никогда больше не будет заниматься подрывной деятельностью против СССР.

Писатели и журналисты обратились к нему с вопросами.

После этого руководитель пресс-конференции показал присутствующим вещественные доказательства виновности задержанного: изъятые у Климчука пленки с антисоветскими текстами, десять тысяч рублей крупными купюрами, обувь, в которую были вложены деньги и пленки. Затем он заявил:

– Поступило сообщение, что Президиум Верховного Совета СССР, руководствуясь гуманными чувствами и учитывая искреннее раскаяние Андрея Климчука, освободил его от уголовной ответственности с последующим выдворением за пределы Союза Советских Социалистических Республик.

Когда эту фразу перевели Андрею Климчуку, он вздрогнул и опустил глаза.

На этом пресс-конференция закончилась.

Да, издавна понятие гуманности отождествляется с такими понятиями, как чуткость, сочувствие, доброжелательность, одним словом – с человечностью.

Государство, его правительство могут проявить гуманность к любому человеку, совершившему преступление против государства или отдельного лица. При этом принимаются во внимание поведение преступника, то, как он лично оценивает свои действия, учитывается общая политическая обстановка, последствия преступления.

После пресс-конференции следователь не мешкая подготовил постановление об освобождении Климчука из-под стражи и о прекращении уголовного дела. Надо было видеть, с какой надеждой и вниманием вслушивался он в каждое слово этого документа, зачитываемого Андреем Никифоровичем.

После отъезда горе-туриста в Англию в газете «Дейли телеграф» была напечатана статья Ричарда Бистона о деле Андрея Климчука и деятельности украинских националистических центров в Великобритании. При этом журналист особо подчеркнул, что в беседе с ним А. Климчук «не жаловался на плохое отношение к нему во время следствия». Легко представить себе, с каким злорадством наши идейные враги использовали бы в подрывных и провокационных целях факт малейшего нарушения законности, даже самую незначительную погрешность, допущенную следователем в ведении этого неприглядного дела одураченного националистическими заправилами юнца. Но чекисты не дали им такого шанса.

…В одном из пограничных сел на Львовщине был задержан некий Аполлон Барчук, пробиравшийся к границе.

Через некоторое время следователь Андрей Рапота встретился с нарушителем.

В кабинет вошел мужчина лет двадцати пяти.

– Садитесь, Барчук, – предложил чекист. – Давайте познакомимся. Я буду вести следствие по вашему делу. Моя фамилия Рапота. Надеюсь, понимая свое положение, будете вести себя разумно. Пока что вы задержанный, но, согласно закону, я обязан решить вопрос о вашей дальнейшей судьбе. Если будут основания, я должен взять санкцию у прокурора на ваш арест или освободить вас. Зачем вы пробирались к границе?

– Об этом долго рассказывать.

– И все же…

– Хорошо, скажу откровенно, хотел перейти границу.

– Зачем?

– Это длинная история, но придется рассказать…

– Слушаю.

– Родом я с Ровенщины. Там же окончил среднюю школу, после чего завербовался на работу на стройки Донбасса. После службы в рядах Советской Армии работал в Харькове на заводе, там поступил на вечерний факультет политехнического института.

– Значит, вы учились в институте?

– Да, учился, но недолго. Если говорить откровенно, учеба тяготила меня, поэтому я бросил институт и продолжал работать. Потом поехал в Киев, удалось устроиться. Неплохо зарабатывал, жил в хорошем общежитии. И все же в поисках легкой жизни я решил нелегально перейти границу и остаться там.

– Значит, у вас созрело решение покинуть, вернее, изменить Родине?

– Да.

– Что ж, давайте сегодня на этом нашу беседу закончим, вы не возражаете?

– Согласен.

Так следователь Рапота познакомился с Барчуком.

После первого допроса Андрею Никифоровичу не давала покоя одна мысль: «Кто перед ним – обыкновенный человек, который случайно споткнулся, или враг, притворяющийся таким вот простачком теперь, когда его задержали?»

На следующий день следователь был у прокурора.

– Заканчивается срок предварительного заключения Барчука, вот материалы, прошу дать санкцию на арест. На первом допросе задержанный заявил, что решил изменить Родине, перейти границу. Жду вашего решения, товарищ прокурор.

Прокурор, обстоятельно ознакомившись с материалами дела, сказал Рапоте:

– Перед тем, как санкционировать арест, Барчука допросит заместитель прокурора области, а потом решим этот вопрос окончательно.

После допроса арест был санкционирован, и Барчуку в тот же день было предъявлено обвинение в попытке перейти границу…

Рапота внимательно рассматривал изъятую у нарушителя нарисованную схему, на которой были обозначены населенные пункты, старательно нанесены их названия и еще какие-то пятизначные цифры, знаки, неразборчивые записи.

«Довольно странный план», – думал Андрей Никифорович. И вдруг его словно осенило: «Не номера ли это воинских частей? Правда, здесь много и других пометок. Необходимо посоветоваться со специалистами», – решил следователь.

Специалисты пришли к выводу: «На схеме не только значатся номера воинских частей, но и нанесен план расположения одного из военных объектов, технических средств его охраны».

И снова встреча с Барчуком.

– Сегодня мы будем беседовать об обнаруженных у вас документах. Объясните каждую цифру, каждый знак и вот этот план.

– Это мои личные записи. Они не представляют для вас интереса.

– Вы, Барчук, хитрите.

– Нет. Просто, когда шел, записывал населенные пункты, отмечал расстояния…

– А что это за объект, – Андрей Никифорович пододвинул схему с планом поближе к нарушителю.

– Сейчас точно не припомню. Кажись, плантация хмеля.

– Говорите, хмель? А может, что-то другое?

– Нет, хмель.

– В таком случае, отложим нашу беседу на некоторое время. Я должен выяснить, есть ли в этом районе плантации хмеля.

– Не надо выяснять, это военный аэродром. Я несколько часов наблюдал за ним.

Во время следующего допроса Андрей Никифорович не спешил задавать вопросы, которые, казалось, напрашивались сами собой: зачем арестованный чертил план военного аэродрома, отмечал населенные пункты около него, кому намеревался передать эти сведения. Он избрал другую тактику, а именно – выжидания. Уяснив особенности характера арестованного, Рапота понял, что тот не сможет долго молчать, дабы побыстрее избавиться от неопределенности своего положения, со временем сам даст все объяснения. Так оно и случилось. Через несколько дней, во время очередного допроса, на котором и не упоминалось о схеме, Барчук неожиданно сказал:

– А знаете, ведь все мои записи предназначались для западных разведслужб.

– Следовательно, вы, Барчук, собирали сведения, представляющие собой государственную тайну, с целью передачи их нашим врагам?

– Выходит, так.

– Что же толкнуло вас на это.

– Можно, я отвечу на этот вопрос в следующий раз, сейчас не могу, голова болит.

– Пожалуйста.

Следующая их встреча состоялась через день.

– Так на чем мы остановились в прошлый раз? – спокойно спросил Андрей Никифорович.

– Почему я стал шпионом и предателем Родины.

– Совершенно верно. Вы, очевидно, за это время хорошо продумали ответ.

– Конечно.

– Тогда я слушаю.

– Прежде всего вы, очевидно, удивлены, почему я без лишних запирательств, так легко сознался в своем грехопадении.

– Давайте, Барчук, уточним: преступлении.

– Да, преступлении. Дело в том, что мои родственни на Ровенщине когда-то симпатизировали бандеровцам. С временем, когда я подрос, прошлое моих родителей, знаком ство с националистической литературой, сохранившейся дома, повлияли на меня определенным образом, начало расти мое недовольство Советской властью.

Как я уже говорил, закончив десятилетку, поехал работать на Донбасс, начал понемногу избавляться от тех настроений, лучше узнал жизнь, вступил в комсомол. Затем служба в рядах Советской Армии. После демобилизация, работая в Днепропетровске, в Харькове, а затем в Киеве, жаловаться ни на что не мог, но, включая транзисторный приемник, ва внимательнее прислушивался к зарубежным радиоголосам. Наслушался я этих передач, а тут еще ссора с любимой женщиной. Все это, как говорится, подействовало на меня отрицательно. Вспомнил я снова о старом и решил готовиться к побегу. Я думал: допустим, появлюсь за границей без ценных данных – кому я нужен? Вот и решил собирать сведения о различных военных объектах. Даже двинувшись в путь, продолжал вести записи. И вот я перед вами. Теперь я должен отвечать. Пребывая под арестом, я многое передумал и пришел к выводу, что совершил большую глупость. Не знаю, как отнесется к моему искреннему раскаянию правосудие, но я хочу откровенно рассказать обо всем этом на суде.

– Расскажите там правду и только правду, – посоветовал Андрей Никифорович.

Суд, рассматривавший дело, учел смягчающие вину обстоятельства: раскаяние подсудимого и то, что он фактически не успел причинить вред нашему государству. Сейчас Барчук отбывает наказание.

Если Андрею Рапоте пришлось потратить немало времени на расследование дела Барчука, то дело по обвинению Степана Недалекого он провел быстро.

…Рабочий день в таможне приближался к концу. Вдруг на КПП остановились «Жигули», из машины вышел средних лет мужчина и быстро направился к административному корпусу. Когда декларация была прочитана, дежурный инспектор Константин Пелехатый, взглянув на приезжего, предложил принести вещи для досмотра. Вещи были принесены, и таможенник сказал:

– А теперь пройдемте к автомашине.

Турист умоляюще посмотрел на него и тихо промолвил:

– Прошу автомашину не досматривать. Вы понимаете, меня многие знают, мне неудобно, я отблагодарю…

Инспектор окинул приезжего изучающим взглядом и вместе с пограничником пошел досматривать машину.

– Что-то заднее сидение слишком твердое.

– Пружины такие.

– Тогда давайте вместе посмотрим.

Турист молчал. Когда вынули спинку заднего сидения, на лице сержанта-пограничника отразилось неподдельное удивление:

– О, да здесь целый склад! – воскликнул он. – Смотрите, чего тут только нет: платки, парики…

Из-под сидения вытащили еще много контрабандных товаров.

– А теперь снимите запасное колесо.

– Там нет колеса, в чехле – вещи, – едва слышно ответил приезжий.

Действительно, вместо колеса в чехле лежали японские платки. Их было много. В багажнике автомашины лежали коробки. Под ними нашли отрезы дорогого материала… Наконец контрабандные товары были выгружены из автомашины.

– Перенесите товар в зал таможни, – приказал туристу инспектор.

– Не буду переносить.

– Вы обязаны это сделать.

– Я знаю свои обязанности.

Затем добавил уже другим, умоляющим тоном:

– Не позорьте меня перед народом.

Пелехатый настоял на своем, и турист сам перенес выгруженные вещи.

– Мы вынуждены передать дело следственным органам, – заявил начальник таможни…

Перед Андреем Никифоровичем Рапотой сидел человек, который когда-то закончил тот же факультет того же университета, что и он. И ему было особенно неприятно встречаться с ним при таких обстоятельствах. Следователь прекрасно понимал, что Недалекий совершил преступление, и он должен как можно тщательнее расследовать это дело.

– Вы обвиняетесь в контрабанде. Получена санкция прокурора на ваш арест, познакомьтесь с постановлением и распишитесь.

– Вы меня арестовываете?

– Да, вынужден это сделать, поскольку вы совершили преступление.

– Я не согласен.

– Вы же юрист, должны понимать…

– Следствие еще не разобралось во всех деталях, а вы санкционируете содержание под стражей. Надо сначала расследовать дело, а затем арестовывать.

– Вы не будете отрицать тот факт, что перевозили в большом количестве и на большую сумму контрабанду на собственной автомашине?

– Нет.

– А для чего вам понадобилось столько дефицитных вещей?

– Вы хотите меня обвинить в намерении перепродать товары?

– Да, кроме контрабанды вам будет предъявлено еще и обвинение в спекулятивных намерениях. Подумать только, одних женских париков – пятьдесят восемь штук. Зачем вам столько?

– Заказывали знакомые.

– Сколько же у вас найдется таких знакомых?

– Не считал, но вы необъективны, я буду жаловаться, прошу разрешения на встречу с прокурором.

– Постановление об аресте подписано прокурором, но коль вы требуете, то мы предоставим вам возможность переговорить с ним.

Встреча состоялась, и прокурор подтвердил:

– Вы совершили тяжкое преступление и привлекаетесь к уголовной ответственности. Предварительные меры – содержание под стражей – приняты законно.

Сидя под арестом, Недалекий лихорадочно думал, как сбить следователя с правильного пути. И вдруг ухватился за мысль, которая показалась ему спасительной: а что, если я встретил, конечно, случайно, земляка на территории Польши и он попросил меня отвезти обивку для мебели знакомым. Записал мой адрес, телефон, я, в свою очередь, его, но потерял бумажку. Зовут моего земляка Федор Ефимович…

Но это была только первая часть версии, сочиненной Недалеким. Дальше он брался утверждать, что оставил у Федора Ефимовича машину, и тот загружал ее без него. Утром, мол, наш горе-турист выехал в направлении границы и только в таможне узнал, что его земляк передал знакомым не ткань для обивки мебели, а большое количество кристалона, парики, японские платки и другие товары. Следовательно, он всего лишь жертва собственной доверчивости и человеческого коварства. Пусть ищут «Федора Ефимовича» на территории Польши.

Рапота до конца выслушал доказательства задержанного:

– Вы долго думали над этим? – спросил следователь.

– Почему вы задаете этот вопрос?

– Долго ли вы думали над этой версией?

– Это правда.

– Что же, придется проверить.

– Вы необъективны.

– В чем выражается моя необъективность? В том, что буду проверять выдвинутую вами версию?

Недалекий молчал.

– Вы знаете фамилию того, кто загружал товары в Катовице?

– Нет.

– И вам все это доверили?

– Как видите.

– Значит, вы знали, что перевозите?

– Не знал.

– Вы просили таможенника не досматривать машину.

– Это неправда.

– Но при этом присутствовали и другие лица.

– Это неправда.

– Тогда придется вызвать их и устроить вам очную ставку.

– Согласен.

Затем Недалекий заявил:

– Прошу дать мне лист бумаги, хочу написать заявление на имя прокурора области, чтобы вас отстранили от следствия по моему делу. Вы ведете расследование с предубеждением.

– Прошу объяснить, в чем вы усматриваете мою необъективность?

– Вы придираетесь ко мне.

– Нет, арестованный, не придираюсь, я изобличаю вас вашими же заявлениями. Если хотите, вот вам лист бумаги, пишите.

Через день заявление Недалекого лежало на столе прокурора, а вскоре обвиняемый получил ответ: «Оснований для отвода следователя по вашему делу нет. Следствие ведется объективно».

На очередном допросе Рапота спросил:

– Скажите, обвиняемый, вы и сейчас настаиваете на версии относительно случайного знакомства в Катовице?

– Настаиваю. Кстати, я хочу внести дополнение: то, что я встретился с мужчиной в Катовице, может подтвердить Екатерина Трепехальская, находившаяся в то время в Польше. Она видела меня с ним вместе.

– Хорошо, допросим Екатерину Трепехальскую, а также через польских коллег попытаемся разыскать и вашего знакомого.

Вызванная на допрос Трепехальская дала обстоятельные показания о своих дружеских отношениях с семьей Недалеких.

– Вы ездили с Недалеким в Катовице?

– Я его встретила в Катовице, но ездила туда поездом.

– Где именно вы встретили Недалекого?

– На одной из улиц, случайно.

– Вы видели его одного?

– Да, он был один.

– И никто посторонний, когда вы беседовали, к вам не подходил?

– Нет, никто. Правда, какой-то гражданин попросил у Недалекого прикурить – и больше ничего.

– Возможно, между ними произошел какой-то разговор?

– Нет, никакого разговора не было.

Во время очной ставки Трепехальская подтвердила свои показания.

Из Польши пришло сообщение, что никакого «Федора Ефимовича» там не было и в помине.

По делу Недалекого были проведены очные ставки, собраны данные в отношении того, где он лично покупал товары, и виновный предстал перед судом.

Суд признал Степана Недалекого виновным и определил ему меру наказания – лишение, свободы сроком на восемь лет.