Вечерние чтения

К вечернему чаю Лев Николаевич снова появлялся в большом зале, заложив правую руку за ремень, которым была подпоясана его серая рубаха. И редко проходил вечер без того, чтобы в середине беседы с домашними и гостями он не прочитал вслух наиболее интересные моменты из только что прочитанной им книги.

Читал он разное, но всегда это было что-то очень интересное. Я никогда не забуду неповторимую манеру чтения Мастера. Слушая его, я обо всём забывал, и перед глазами стояло только что услышанное.

Читая, Толстой оживлялся, воодушевлялся и совершенно погружался в тему, в действие и передавал слушателю напряжённое состояние своей души. В каждой фразе он подчёркивал одно только слово с одновременно присущей только ему необычайной деликатностью и мягкостью и в то же время проникновенной силой.

Толстой не читал, он вглядывался в душу слушателя, запечатлял в душе слушателя картины и мысли автора.

Великий Томас Эдисон прислал в подарок писателю фонограф. Таким образом, были запечатлены для будущих поколений несколько фраз мыслителя. В 1935 году в Советском Союзе был изготовлен граммофонный диск, который отлично озвучил голос Толстого. Одну фразу я помню, и я отметил определённые слова: "Человек живёт только тогда, когда его судьба трудна. Хорошо помните это и облегчайте вес креста, добровольно подставляя под его свою шею.

Итак. Толстой появляется на пороге малого зала. Он держит большого формата книгу. Это был монументальный том "История России" известнейшего историка С.М. Соловьева (1820 -- 1879).⁽¹⁴⁾ С явным наслаждением Толстой прочитал нам фрагмент из "Автобиографии" раскольного протопопа Аввакума (1610 -- 1682). Этот геройски неутомимый борец против царя и церкви был также подлинно гениальным писателем. Его русский язык неповторим. Последние четырнадцать лет царь держал его в подземелье в Пустозерске, что в устье реки Печоры у Северного Ледовитого океана. У двух его единомышленников отрезали языки. Оттуда не смирившиеся староверы с помощью своих друзей рассылали всюду свои пламенные призывы и обвинительные письма. В конце концов, царь приказал сжечь его вместе с единомышленниками.

-- Первый раз, много лет назад, я прочёл всё его сочинение, -- пояснил Толстой. Ради языка. Теперь я перечитываю. Удивительно красиво.

В следующий раз Лев Николаевич принёс афоризмы Лао-Цзы китайского мыслителя шестого столетия нашей эры. В последующее время он был обожествлён и признан как основатель Таоизма -- одной из трёх официальных религий Китая.

Было видно -- чтение доставляет ему большое наслаждение. Читая, он выделял ключевые фразы.

Искренняя беседа -- неприятна.

Беседа приятная -- неискренна.

Умный -- не обязательно образованный.

Образованный -- не значит умный.

Хороший человек не бывает спорщиком.

У спорящих -- не добрые сердца.

Каким нужно быть? -- Как вода.

Нет преграды -- она течёт.

Появляется преграда -- останавливается.

Разрушилась преграда -- вода течёт дальше.

В квадратной посуде -- вода квадратной формы, в круглой -- круглой.

Вот почему она самая необходимая.

Вот почему она -- сильнее всего.

Нет ничего в мире мягче воды.

Но когда она обрушивается на препятствие.

Нет ничего сильнее её.

Тот, кто изучает других -- благоразумен.

Тот, кто познает себя -- тот могуществен.

В другой вечер он принёс только что вышедшую из печати книгу Джона Раскина на английском языке.

-- Очень интересно! -- сказал Мастер. -- Яузнал из книги много нового о Раскине. Вот эту главу нужно перевести и издать в "Посреднике". Отдельные моменты в книге очень ценные, правда, а в конце книги -- похуже. У Раскина -- вы это знаете? -- общий для всех подобных интеллектов недостаток. Библия производит на них впечатление до такой степени, что свои прекрасные мысли они пытаются привязать к различным довольно туманным высказываниям из этой книги... Хотя иногда это придаёт и особый смысл, так что, в общем, выглядит хорошо.

Следующей книгой была биография Микеланджело, затем "Заметки императрицы Екатерины"; долгие, запрещённые цензурой диалоги Шопенгауэра о религии. Переводчиком этой книги был судья, ревностный почитатель немецкою философа. Этот судья и прислал Толстому пробный экземпляр.

Однажды Мастер пришёл радостно возбуждённый. Он держал в руках книгу Эльцбахера "Анархизм", только что полученную от автора.

-- Вполне достойная книга об анархизме. -- Я думаю, что анархизм вступил в новую фазу, в которой есть место социализму. Что думали о социализме ещё несколько десятилетий назад? Социалистов считали преступниками, весьма опасными людьми. А теперь социализм рассматривается как обычное явление. И вот теперь Эльцбахер подводит анархизм к такой же фазе. Но он -- немец! Смотри-

те: вот нас семь человек, но он сравнивает нас и исследует по двенадцати пунктам! Но, в общем, все совершенно честно. Вот -- табличка, из которой видно, в каких случаях автор допускает насилие. И, смотрите, Толстой исчезает. Остаются только шестеро.

Устав от разговоров и чтения, Толстой усаживался за шахматы. Очень редко, когда приходили важные персоны, играли в "винт". А в одиннадцать -- все расходились.

Общаясь с Мастером, я всегда придерживался строгого правила: никогда не начинал разговор первым. Я даже старался быть незаметным, чтобы не нарушать ход его мыслей. Однако всегда стремился быть поближе к нему. Так, вечером я никогда не покидал зал раньше Толстого. А он очень часто, увидев меня где-нибудь в углу зала, подходил, брал за руку. Нередко, уходя и прощаясь со всеми перед сном, он обращал свои последние слова ко мне.

И ничто в мире не могло изменить этот порядок. Не существовало ни воскресений, ни семейных или официальных праздников, ни отпусков.

Иногда, очень редко, Толстой изъявлял желание отправиться к своей дочери Марии в её имение "Пирогово". Он уезжал после завтрака, закончив и тщательно сложив свою работу, рукописи, книги, все приготовив, чтобы продолжить работу на новом месте.