Примечания

Глава двадцать третья ЭЛЛИНИЗМ В РИМЕ 1. См.: Плутарх. Фабий Максим, III, Ливий, XXII. 2. Ливий, XV, I. 3. Овидий. Фасты, IV, 290-298, см.: Дж. Фрэзер. Золотая ветвь, с. 386сл. 4. Плутарх. Катон, III. Пользуясь данными Плутарха о Катоне, необходимоиметь в виду полемический характер источников, которыми пользовалсяписатель. См. М. Сергеенко. Из заметок о Катоне.-ВДИ, 1976, Э 3, с. 157-159. 5. Имя Катона в деле о Вакханалиях не упоминается. Но есть всеоснования думать, что он был одним из инициаторов их преследования. См. Н.Бодянский. Римские вакханалии и преследование их в VI веке от основанияРима. Киев, 1882, с. 172. 6. Ливий, XXXIX. Основные сведения о процессе содержатся в этой частисочинения Ливия. См. также: Цицерон. О законах, II, 15; В. Максим, 1, 3; VI,3; Тертуллиан. Апологетика, VI; 6л. Августин. О Граде Божием, VI, 8; XVIII,13. 7. Медная доска с эдиктом этим была найдена в XVII в. Перевод его дан вуказанной выше книге Н. Бодянского, с. 12. 8. См.: И. Маяк. О запрещении Вакханалий в Риме. - "Советскаяархеология", т. 28, 1958, с. 261. 9. Бл. Августин. О Граде Божием, VII, 34. 10. Ливий, IX, 29; Аврелий Виктор. О знаменитых людях, III, 3. 11. См. Ф. Зелинский. Рим и его религия, с. 59 сл. По мнениюитальянского исследователя Э. Перуцци, находка могла содержать и подлиннеетекстыНумы (Е. Реruzzi. Origini di Roma, 1973, р. 114 ss). 12. См.: А. Геллий, XV, 2, Афиней, XII, 68; Элиан, IX, 12. 13. Труды Карнеада не сохранились. Источником для знакомства с еговзглядами служат произведения других авторов. См.: Р. Рихтер. Скептицизм вфилософии, т. I. СПб., 1910, с. 80 сл. 14. Плутарх. Катон, XXIII. 15. Там же, XXII. 16. Полибий, VI, 2 сл. См. С. Утченко. Политические учениядревнего Рима III-I вв. до н. э. М., 1977, с. 145 сл. 17. Полибий, I, 4. 18. Плутарх. Тиберий Гракх, IX. Глава двадцать четвертая ПОПЫТКИ СИНТЕЗА Италия, 120-80 гг. до и. э. Вначале философию терпели как неизбежное зло, а впоследствии в ней стали искать опору для римской религии. Т. Моммзен Эллинизация и наплыв инородцев, казалось, несли гибель латинскому духу.Тем не менее он выжил, найдя себе опору в римской интеллигенции. Ее лучшиепредставители, хотя и прошли школу греков, были непохожи на тех, кто, пословам современника, "становится тем хуже, чем лучше знает эллинский язык".Серьезные вдумчивые люди-публицисты, историки, ораторыуже поняли, чтоэллинская религия не оправдала надежд и не в силах оздоровить общество.Оттого, что Юпитера стали называть Зевсом, мало что изменилось. Зато нафилософию греков, видимо, можно было рассчитывать. Впрочем, образованные римляне не хотели слепо копировать чужое, астремились создать собственное мировоззрение на основе сплава эллинства илатинства. В этом им помогли стоики, которые в то время вели повсюдуэнергичную пропаганду своего учения. Мудрецов, одетых в ветхие плащи,поборников умеренности и воздержания, можно было встретить в домах консулови в тавернах, на базарах и в школах. Они как бы намеревались исправить зло,которое причинили Риму их соплеменники, посеявшие в нем безверие ираспущенность. Доктрина Стои была удивительно родственной римскому складу мышления ижизненным принципам латинства. Старинные идеалы верности, доблести исамообладания именно у стоиков и обретали философский смысл. Казалось, чтомногие римляне были последователями Зенона, даже не слыхав его имени. Индивидуализм и космополитизм стоиков в эпоху империи уже не казались вРиме одиозными; ослабела общая подчиненность законам, изменились взгляды наокружающий мир. Словом, учение финикийца, занесенное из Греции, быстроукоренилось в Риме и стало классическим выражением национального духалатинян. Первым проповедником стоицизма в Риме был грек Панеций (185-110),уроженец острова Родос (1). Талантливый ученый и мыслитель, он стал почетнымгостем в столичных салонах, где собирались просвещенные эллинофилы.Племянник Сципиона Старшего, Сципион Эмилиан, годами не разлучался с ним ивозил с собой во время дипломатических путешествий по Востоку. Как философ Панеций был скорее эклектиком, но в целом склонялся кстоицизму. Под влиянием пирронистов и академиков он отверг как недоказуемыестарые понятия Стои о Боге и бессмертии души. По его мнению Провидение неуправляет миром и человек свободен от влияния потусторонних сил. На этомосновании Панеций считал спорной и веру в предсказания (2). Бог и Вселенная, учил Панеций, едины и вечны. Логос, внутренний законмироздания, пронизывает все, в том числе и человека. Гармоничной являетсяжизнь, которая соответствует космическому строю, Логосу. Когда наступаетсмерть, все элементы человека возвращаются в круговорот природы и толькопамять потомков хранит его образ. В отличие от Зенона, Панеций не требовал от своих учеников абсолютногобесстрастия. Идеал "стоической нирваны" он считал чрезмерно суровым.Добродетель, по его убеждению, заключается в полном раскрытии сил человека,в сочетании аскезы с разумным употреблением естественных благ. "Жить нужносогласно желаниям, вложенным в нас природой",повторял он вслед за киниками.При этом Панеций проводил различие между желаниями, которые соответствуютприроде, и желаниями противоестественными (3). Счастье мудреца-в равновесии,он должен ценить дары природы, а в час испытаний сохранять спартанскуюневозмутимость. Эта светская философия с ее рационализмом и пуританской этикой быланаетоящим открытием для римских интеллектуалов. Оказывается, латинская"доблесть"-не просто наследие отцов, а нечто осмысленное, совпадающее сучением знаменитого мудреца. Не здесь ли сходятся Восток и Запад, Рим иЭллада? Члены кружка Сципионов не были бы настоящими римлянами, если быоставили в стороне вопрос о религии. Без нее они не мыслили возрожденияобщества. Между тем Панеций, как и прочие философы-греки, относился кнародным верованиям пренебрежительно, а его друг историк Полибий открытозаявлял, что религия создана для того, чтобы держать толпу в повиновении. Римляне же не могли отмахнуться от этой проблемы. Им нужно было ясное ипоследовательное ее разрешение С одной стороны, они вполне разделялифилософскую критику мифологии, а с другой-опасались слишком резко порвать сритуальными институтами нации. В результате возникла мысль о механическом соединении "под однойкрышей" нескольких типов веры. Сформулировал ее Квинт Муций Сцевола,человек, близкий к Сципионам, юрист и писатель, избранный в 95 году надолжность верховного жреца Рима. Сцевола выдвинул понятие о triplex religiae, "тройственной религии",которая включает народную, философскую и государственную. Народная, илипоэтическая, религия есть область красивых вымыслов и грубых суеверий, ееследует предоставить невеждам. Философская-учит о Высшем на основанииразума, а государственная-сводится к официальному культу. На первый взгляд эта концепция кажется близкой к индийскому плюрализму.Именно в Индии считали, что Божество по-разному постигается людьми, стоящимина различных духовных уровнях. Однако, в отличие от индийцев и орфиков,Сцевола и его единомышленники не желали отыскивать сокровенный смысл мифов.Они резко нападали на "поэтическую религию", высмеивали рассказы о богах игрубое идолопоклонство. Друг Панеция и Сцеволы Луцилий отзывался о людях,чтущих кумиры, с нескрываемым презрением. "Они похожи,-писал он,-намаленьких детей, которые воображают, будто все бронзовые статуи-живыесущества, и принимают их за людей; и они же также видят действительность вчистых фикциях и предполагают, что в этих медных фигурах скрывается душа.Все это-не более как изваяния, а остальное ложь и химера" (4). Впрочем,подобным мыслям предпочитали не давать широкой огласки. Историки и ученые Рима начинают с этого времени систематизировать иисследовать мифы, подходя к ним как к пережиткам прошлого. Первое местосреди светских знатоков народной религии занимал филолог Варрон (116-27),который слыл языческим "богословом". Его книги о верованиях греков и римлянбыли целиком построены на теории "тройственной религии". Он собирал легендыс интересом антиквара и этнографа. Когда же Варрону приходилось оцениватьмифологию по существу, он прямо заявлял, что в ней "многое измышленопротивное достоинству и природе бессмертных" (5). Истинная вера длянего-лишь в "философской религии" стоиков, но, по мнению Варрона, она малопригодна для масс и о ней "уместнее слушать в стенах школы, чем на форуме". И Сцевола, и Варрон считали, что общественный культ необходим какважное государственное установление. Старые обряды нужны не богам, а самимлюдям, ибо церемонии содействуют прочности политического порядка. Этотвзгляд целиком разделял и Цицерон-типичный представитель республиканскойинтеллигенции. "Что бы мы ни думали об ауспициях, говорил он,-их необходимосохранять, чтобы не оскорблять народных убеждений, а также ради тех услуг,которые они могут оказывать государству" (6). В своих публичных выступленияхЦицерон восхвалял отеческую религию, а в частной жизни оставался скептиком.Настоящей религией была для него политика, по отношению к которой культиграл служебную роль. Изучив книги Платона, он пересказывал его аргументы впользу бессмертия души, но из писем Цицерона видно, что сам он едва ли верилв вечную жизнь. Трудно освободиться от ощущения, что в такого рода взглядах был оттенокцинизма. И вообще, компромиссная теория "тройственной религии" не могладолго удержаться. Сам рационализм подрывал основы философской веры.Поскольку рассудок был признан единственным орудием познания, естественно,приходили к мысли, что о Боге человек имеет право создавать лишь гипотезы.Ведь внутренняя достоверность мистической интуиции была чужда и непонятнаримским просветителям. В конце концов стали возникать все новые и новые сомнения. Зачем нужныметафизические домыслы о Боге, когда проще признать вечную мать-природуединственной причиной всего? Если самое лучшее для человека-следоватьестественным побуждениям, не правильнее ли будет перейти в лагерь Эпикура?Многие выдающиеся деятели конца республики так и поступали. Да и в народенабожность явно шла на убыль, превращаясь в некое узаконенное лицемерие.Писатели тех лет часто говорят о равнодушии граждан к богам, о пустующих,заброшенных храмах. Такое положение дел пугало даже Варрона. Общий дух секулярности, стяжательства, практического материализма былна руку адептам вульгарного эпикурейства. Нередко случалось, что молодыелюди, никогда не читавшие Эпикура, начинали называть себя его приверженцами.Проводя ночи среди танцовщиц и флейтисток, изобретая все новые видыразвлечений, они шокировали добропорядочных людей фривольными шутками исчитали это истинным эпикурейством. По их вине римляне старого закалаокрестили эпикурейство "философией свинарника". Но у афинского учителя были и подлинные последователи, среди которыхнаиболее прославился Лукреций Кар (99-55)-страстный апостол материализма. Юность Лукреция совпала с сулланским террором в Риме, и всю своюнедолгую жизнь он был свидетелем гражданских войн, потрясавших империю (7)."Сады Эпикура" явились для молодого поэта надежным укрытием от тревог мира.Обряды старины внушали ему отвращение, а народные суеверия вызывалинастоящую ненависть. Религия, которую он знал, была набором бессмысленныхцеремоний, обременяющих жизнь. Он готов был видеть в них причину едва ли невсех страданий человечества. Быть может, как и сам Эпикур, Лукреций с детства испытывал тайный страхперед неведомыми силами. Говорили, что он нередко мучился припадкамидепрессии и подавленности. Он надеялся найти спасение в философии Эпикура,которая утверждала, что боги далеко и нс вмешиваются в земные дела. Знаменитая поэма Лукреция "О природе вещей"-это гимн во славу Эпикура.В ней он изображен как мессия-избавитель, снявший с людей иго ложныхверований. Тем не менее смутные страхи, видимо, до конца не оставляли поэта.Та ярость, с какой он нападал на религию, показывает, что внутреннего мира,к которому звал Эпикур, Лукреций достичь не смог. Создается впечатление,что, споря с противником, он спорил с самим собой. Особенно невыносима была ему мысль о бессмертии и воздаянии за гробом.В полемике против нее чувствуется горечь разочарования, тоска несбывшихсянадежд. Лукреций на все лады доказывал невозможность бессмертия. Своюапологию небытия он довел до логического конца, покончив жизньсамоубийством. Неверие Лукреция меньше всего походит на легкомысленный скепсис Лукианаили Вольтера. Он силился изобразить себя оптимистом, но тщетно. Вымученныевосторги по поводу достижений разума не могут скрыть глубокой меланхолииЛукреция. Он был одним из первых, кто создал теорию прогресса цивилизации начинаясо времен дикости, но тем отчетливее видна безнадежность его взгляда набудущее людей. Впереди только закат и разложение. Рожденная из хаоса атомов,земля обречена снова вернуться в него. Признаки же этой мировой осениЛукреций замечал повсюду: Да, сокрушился наш век, и земля до того истощилась, Что производит она едва лишь мелких животных, а прежде Всяких давала она и зверей порождала огромных И виноградарь, смотря на тщедушные чахлые лозы, Век злополучный клянет и на время он сетует горько, И беспрестанно ворчит, что народ, благочестия полный, В древности жизнь проводил беззаботно, довольствуясь малым, Хоть и земельный надел был в то время значительно меньше, Не понимая, что все дряхлеет и мало-помалу, Жизни далеким путем истомленное, сходит в могилу. (8) Пессимизм Лукреция нельзя объяснять только его характером. Мрачностьбыла присуща самой доктрине атомистов. Если мир-просто случайная играстихий, то всему, что существует, неизбежно придет конец. Роптатьбесполезно, да и не на кого. Так пусть же разум научит нас спокойно смотретьв надвигающуюся тьму... Этот скорбный титанизм, родственный идеям раннего Рассела, знал исвоего рода "благочестие". Оно сводилось к печально-умудренному созерцаниюувядающего бытия. Лукреций пишет: Нет, благочестье не в том, что пред всеми с покрытой главою Ты к изваяньям идешь и ко всем алтарям припадаешь, Иль повергаешься ниц, длани свои простирая, Молишься храмам богов, иль обильною кровью животных Ты окропляешь алтарь, или нижешь обет на обеты, Но в созерцаньи всего при полном спокойствии духа. (9) Немало утомленных душ искало утешения в подобных мыслях. Другие же сголовой уходили в политическую борьбу, заглушая этим духовную жажду. Но тот,кто искал в философии ответов на основные вопросы бытия, не мог долгоостанавливаться на материализме. После Платона и Аристотеля наука о сущем продвинулась достаточнодалеко, чтобы увидеть изъяны материализма. Рано или поздно начиналипонимать, что он основан не на разуме, а на вере в материю, атомы ислучайность. Но разве имела эта вера преимущества в сравнении с чувствомосмысленности мира? Философия разрушения и смерти, даже облеченная впрекрасные стихи Лукреция, неизбежно теряла своих сторонников одного задругим. В середине последнего века перед Рождеством Христовым в Риме намечаетсяперелом, возникают новые умственные искания. Даже светский стоицизм Панецияперестал удовлетворять мыслящих римлян. Им нужны были уверенность и надежда,которых не могли дать печальная философия Лукреция и стоический рационализм. Поэтому, когда ученик Панеция Посидоний Апамейский (135-51) предпринялреформу Стои, снова сблизив ее с религией, у него нашлось большепоследователей, чем у всех других мыслителей того времени. Посидоний был сирийским греком. Он родился недалеко от Антиохии ипрошел курс наук в Афинах. На Востоке он познакомился с мистериями иазиатскими культами, проникся духом таинственного и священного. ПоэтомуПосидонию оказалось по силам построить универсальный философский синтез. Все книги Посидония утрачены, но известно, что писал он много,обращаясь к самым разнообразным темам: теологии и естествознанию, психологиии военному делу; из-под его пера вышел обширный исторический труд; философвычислял расстояние от Земли до Солнца, исследовал океанские приливы иоккультные явления. Платон и Аристотель, Ксенофан и Зенон нашли свое место всистеме Посидония. Он выступил во всеоружии знаний своей эпохи и как быподытожил основные идеи античной мысли (10). Жители Родоса, где поселился философ, гордились им. Слава о Посидониигремела по всем эллинистическим городам. На остров отовсюду съезжались люди,желавшие слушать его лекции. Среди них были и известные политики, такие, какПомпей и Цицерон. На многих производило впечатление, что столь ученыйчеловек защищает идеи Бога и бессмертия. Посидонии стал основоположником религиозного стоицизма, который достигсвоего апогея в поздней римской философии и повлиял на неоплатоников.Сенека, Эпиктет и Марк Аврелий шли по пути, проложенному Посидонием. Из всехфилософских систем, кроме Платоновой, это учение оказало наибольшее влияниена христианских мыслителей. Климент Александрийский и Тертуллиан, Киприан иАмвросий излагали богословие и этику в терминах поздней Стои (11). Источником идей Посидония была интуиция высшего духовного Бытия,которое пребывает за видимостью преходящего. Но это Бытие, в отличие отНирваны буддистов, связано с материей. Вслед за Платоном Посидонии считалВселенную целостным организмом, "живым, разумным, одушевленным иумопостижимым" (12). Она насквозь пронизана "жизненной силой" Божества, или"огненной пневмой" Мировой Души. Как Бог является внутренней сущностьюкосмоса, так и дух человека есть посланец Логоса, гость из нездешних сфер вцарстве природы. Он родствен всемирному Духу и лишь временно связан с телом.Человек познает и Сущее и Вселенную именно в силу своей причастности имобоим. Душа, как и Божество, бессмертна, но еще в этой жизни она можег найтиизбавление от оков грубого вещества. Созерцая вечность, человек обретаетсвою духовную родину и изначальную свою свободу. Поэтому мудрец долженстремиться победить в себе страхи и привязанности, вожделения и страсти.Одолевая их, он достигает равновесия, избавляется от бурь обманчивого мира иуподобляется бессмертным. Он сохраняет благородное мужество вопреки всему.Ему надо только проникнуться мыслью, что зло это иллюзия или простонедостаток добра. Когда в старости Посидония мучили приступы боли, онговорил: "Напрасно ты трудишься, я все равно не признаю тебя злом..." В этой философии соединились и римская стойкость, и восточнаяотрешенность, и платоновская идея "двух миров". Посидоний привлекал людейтем, что ставил перед ними возвышенную цель, открывал широкие просторы духа,закалял волю в борьбе за освобождение личности. Но в то же время в позднейСтое мы видим зачаток того радикального дуализма духа и плоти, который ипривел к возникновению гнозиса и манихейства, считавших материю созданиемсатаны. Посидоний не разделял взглядов Панеция на Провидение. Он учил, чтоЛогос действует в мире целесообразно, и, подобно библейским пророкам,отрицал случайность в истории. Он доказывал, что преступление рождаетпреступление, и говорил римлянам, что их бедствия-это возмездие зажестокость по отношению к грекам и поверженному Карфагену. Изучая прошлое,Посидоний пришел к выводу, что порча нравов неизбежно ведет к пагубнымполитическим последствиям. Эта мысль, подтвержденная многими примерами изжизни народов, была особенно дорога тем римлянам, которых заботила судьбареспублики (13). Тут предостережения греческого ученого полностью совпадалис высказываниями греконенавистника Катона. Как смотрел Посидоний на будущее человечества и мира? Космос представлялся ему столь же незыблемом, как и само Божество. Еслив природе и бывают перемены, они касаются лишь частностей; в принципе же мирстатичен и пребудет таким, каков он есть, до самого своего конца. Но еслидля Лукреция закат природы предвещал падение в бездну вечного мрака, тоПосидоний верил, что Вселенную и людей ждет слияние с Божественным огнем, изкоторого они и вышли. Впоследствии же все снова возродится. Таким образом, у Посидония, как и у отца Стои Зенона, космическаяиерархия существ подчинена закону круговорота. И в этом философ осталсяистинным сыном язычества. Стремясь соединить науку и религию, Посидонийсохранил в своей системе и древний миф о мировых циклах. Динамика вселенского вращения, по мнению философа, всецело зависит отБожества, Которое одновременно есть Судьба. "Судьба,-говорит Посидоний,-этонепрерывная цепь причин сущего, или Разум, согласно которому управляетсямироздание" (14). Рок действует с помощью закона всеобщей симпатии, то естьвзаимосвязи всех частей космоса. Поскольку же она охватывает каждый уровеньбытия, то движение небесных тел должно сказываться на событиях, происходящихна земле. Отсюда оставался один шаг до признания астрологии, шаг, которыйПосидоний и сделал. Учением о "симпатии" он оправдывал демонологию, ворожбуи искусство предсказания. Эти воззрения нашли в Риме вполне готовую почву. Халдейская астральнаярелигия уже давно распространила в эллинском мире культ светил (15). Римскийдекрет 139 года, направленный против вавилонских астрологов, лишьсвидетельствует о силе их притягательности (16). Люди проникались ощущением,что земными делами правят высшие непостижимые законы. "Астрологиговорят,-писал Диодор,-что иногда звезды предсказывают сильные бури; вдругих случаях они предсказывают сильный дождь или засуху, появление комет изатмения солнца и луны, землетрясения и даже всякую перемену на небе,счастливую или несчастную, не только для народов и стран, но даже для царейи толпы" (17). Граждане все меньше могли влиять на ход событий, и поэтомуфатализм стал своеобразной общей религией. Посидоний только укрепил ее,говоря о воздействиях, идущих из мировых пространств. Когда главнокомандующего Суллу называли "Счастливым" - в это прозвищевкладывали особый смысл. На "счастье" смотрели как на дар светил и Рока. СамСулла, который, не смущаясь, грабил храмы, верил в свою звезду и нерасставался с талисманами. А его соперник Марий повсюду возил за собойсирийскую прорицательницу. В авгуров больше не верили, но зато верили вмагию и гороскопы. Синтез, предложенный апамейским ученым, не смог заменить Риму религии,хотя, по-видимому, претендовал на это. Доктрина Посидония была слишкомотвлеченной. Но и как философия она обнаружила некоторую двусмысленность.Посидоний начал с разума и свободы, а пришел к иррациональному фатализму. Онпроповедовал божественный Промысел, а кончил апологией оккультизма исуеверий. Глубокая сама по себе мысль о связи космоса с жизнью Земли в еготолковании обернулась жестоким детерминизмом, убивающим свободу человека. Нравственный идеал Посидония, хотя и оказал влияние на римлян, в концеконцов оказался доступным лишь узкому кругу философской братии, людям,способным, подобно индийским аскетам, отвернуться от жизни. Не удавалось и "согласие" (concordia)-тот общественный синтез, которыйхотел создать Рим, привлекая греческие идеи. Гармоническое сочетаниедемократии, олигархии и монархии, столь любезное Полибию, оказалосьпризраком. Империя неуклонно шла по проторенному пути, наращивая военнуюсилу в страхе перед войнами и восстаниями. В 90 году "союзники", недовольные тем, что им не дают римскогогражданства, начали борьбу против Рима. Их едва удалось усмирить. Еще доэтого консул Марий ввиду опасного положения провел реформу, в результатекоторой граждан-ополченцев заменили профессиональные солдаты, вербуемые изпролетариев. Они уже не были "защитниками римского народа", а жили пособственным законам. Состоя на жалованье, подчиняясь только своимначальникам, легионеры были готовы идти куда им прикажут-в далекую Африкуили на Рим,-лишь бы после победы получить в награду право на грабежи.Случалось, что солдаты диктовали свою волю полководцам и заставляли ихотказываться от намеченных планов. Естественно, что политики заискивали перед армией: каждый хотелзаручиться ее поддержкой. В этом соперничали две партии: сенатская и"народная". Ясных платформ у них не было; склоки враждебных лидеровсводились, как говорили тогда, к "борьбе честолюбий". Многие из сенаторовмечтали о железном кулаке, который пресек бы бесконечные раздоры инеурядицы. На эту роль они выдвинули Корнелия Суллу, который обещал "спастиРим от тиранов", то есть сторонников Мария. В 88 году его солдаты вторглисьв город, как во вражеские владения, и заставили марианцев бежать. Чтобы укрепить свои позиции, Сулла вынужден был начать войну с новымгрозным врагом республики Митридатом Понтийским*. Потомок персидскихмонархов и Селевкидов, этот царь считал себя новым Александром ивознамерился сокрушить римского орла. ------------------------------------------------------------------------ * Понт (греч. Понтика) эллинистическое государство на юго-восточномпобережье Черного моря (включало часть Малой Азии, Колхиду, а потом Боспор) Митридат еще при жизни стал человеком легенды. Исполинского роста,отважный и дерзкий воин, он был не чужд эллинской образованности, знал многоязыков, писал книги, но при этом сохранил коварство и свирепостьнеобузданного варвара. Казалось, боги ограждали его от всех опасностей: вдетстве он избежал руки убийцы, а став царем, месяцами переодетый скиталсяпо стране и возвращался в свой дворец невредимым. Митридат задумал возглавить восстание греческого Востока против Рима, ипервого его знака было достаточно, чтобы в Азии рухнула власть империи. Заодну ночь там перебили десятки тысяч римлян; потом поднялась и Греция.Армения и крымский Боспор также покорились Митридату, сделав его тем самымхозяином Черноморья. Стремительный контрудар, нанесенный Понту армией Суллы, на времяостановил Митридата. В 85 году он подписал с республикой мир. А Сулла сновадвинулся на Рим, который в его отсутствие перешел в руки "народной" партииМария. Марианцы во второй раз бежали, и сенат вручил Сулле неограниченныеполномочия. На террор противников диктатор ответил жесточайшими репрессиями."Черные списки" лишили защиты закона тысячи граждан. Политическиепреследования превратились в ширму для грабежа и сведения личных счетов... Спокойствие, достигнутое такими мерами, оказалось, разумеется, мнимым.Новая конституция Суллы пыталась сковать больной организм римского общества,но излечить его была не в состоянии. В любой момент здание, возведенноедиктатором, могло дать трещины. Сулла тратил миллионы на раздачу хлеба и народные гуляния. Однако нитеррор, ни демагогия не могли стать выходом из создавшихся политических трудностей. Эллинский путь полисной демократиибыл для Рима закрыт: военно- бюрократическая империя и принцип демократииплохо совместимы. Республике нужна была сильная централизованная власть, асенат раздирали противоречия. Словом, Риму предстоял выбор: либо свобода,либо порядок. Порядок был предпочтен, и Сулла явился основателем единоличнойтирании в Италии. Он же предсказал будущее некоему молодому человеку,которого пощадил в дни террора. Этого юношу звали Гай Юлий Цезарь. Те, кто, подобно Цицерону, мечтали о возврате старых добрых времен,убеждались, что законность и свобода обречены. Хотя римляне всегда заявляли,что навязать им чужую волю нельзя, политики без труда подкупали мятежнуютолпу болтунов, состоявшую в основном из пролетариев. "Народ,- писал позднееСаллюстий,-который был господином и повелевал всеми остальными племенами,пришел в упадок; вместо разделяемой всеми власти каждый в отдельности создалсебе рабство" (18). Как это обычно бывает, разрушение устоев переживалось апокалиптически."Необъяснимые ужасные явления,-говорит Аппиан,-наблюдаемы были многими, иотдельными лицами, и массами по всей стране. Стали вспоминать об ужасныхстаринных предсказаниях. Было много чудес: мул разрешился от бремени,беременная женщина родила змею вместо ребенка, бог послал сильноеземлетрясение, в Риме рухнули некоторые храмы. Все это римляне восприняли стяжелым настроением" (19). В довершение всего на Капитолийской скале по неизвестной причиневспыхнул пожар, уничтоживший храм Юпитера, символ величия Рима, в огнепогибла и большая часть книг Сивиллы. Сулла отправил на Восток комиссию,которая привезла новые рукописи Сивиллиных пророчеств. Передаваемые из уст вуста, они волновали людей больше, чем в минувшие годы. Уже прямо сталиговорить о гневе богов и гибели всей Италии. И не только Италии. Те десять веков, которые, согласно Сивилле, начались с Троянской войны,истекали в 83 году (20). Для римлян это означало конец человеческого рода,последний акт драмы, предначертанной вечными звездами.