Отношение к жизни

Кирилло–мефодиевская традиция не ставила акцент на таких характерных чертах Византийской церкви, как монашество, безбрачие духовенства, обязательное богослужение на греческом языке. Деятельность братьев–просветителей подготовила почву для общей христианизации Древней Руси. Кирилл и Мефодий сумели наилучшим образом адаптировать, или контекстуализировать, проповедь христианства к древнерусскому мышлению и культуре. Н. К. Никольский называет ранний период русского христианства, или период болгарского влияния, христианством, проникнутым «светлым» и возвышенным оптимизмом мировой религии[209]. Литературные памятники времен княжения Владимира, по его мнению, носят черты, свободные от монашеской аскезы и негативного отношения к реальной жизни. К ним относятся начальная летопись, Жития Владимира, Иаков Мних, Писания киевского митрополита Иллариона, переводы толкований на пророка, Толковая Палея.

Под влиянием проникающей византийской традиции постепенно изменяется облик русского христианства. В частности, аскетические традиции обретают своих сторонников и в Киеве[210]. В правление Ярослава Мудрого (1019–1054), по свидетельству летописи (под 1037 год) "черноризцы стали умножаться, и монастыри появляться … " (курсив наш). «Апология монашества, начатая Нестором Летописцем, активно продолжалась и позднее. Используя многообразие агиографических сюжетов, нередко авантюрно–любовных, особенно привлекательных для простых верующих, печерские книжники усиленно проповедовали идею превосходства церковного над светским, духовного над мирским»[211].

Интересно, что контраст между жизнелюбивым христианством князя Владимира и его окружения и последующим аскетическим христианством печерских монахов сказался даже на отношении Церкви к князю, крестившему Русь: «Естественно, что в светской среде и, прежде всего, в великокняжеском окружении с самого начала выявилась идейная оппозиция печерской доктрине. Предметом испытания стал вопрос о религиозном статусе личности Владимира Святославовича. Парадокс состоял в том, что Церковь, охотно причислив к лику святых Ольгу и братьев–мучеников Бориса и Глеба, тем не менее всячески противилась канонизации крестителя Руси… Стремясь придать своим действиям видимость объективности, печерские старцы выдвигали в качестве аргумента тезис о том, что за Владимиром Святославовичем не числится никаких посмертных чудес. С этого возгорелась искра полемики между двумя группировками»[212].

Характерной чертой византийского богословия являлась уверенность в том, что крещение — достаточный факт для спасения. Вот почему так рьяно сторонники Византийской церкви стремились крестить Русь. На Руси же христианство до крещения Владимиром отождествляло милостыню со спасающей силой. Владимир, вдохновленный словами Иисуса о сокровищах истинных и о милостыне бедным, снаряжал телеги хлебами, мясом, рыбой, медом, квасом, и приказывал возить их по городу, спрашивая: «Где больной, нищий или кто не может ходить?»[213] И раздавали тем все необходимое. Отличительной чертой русского «владимирского» христианства была проповедь об активной любви к ближнему. Эти и другие черты христианства раннего периода на Руси были лишены мрачного переживания и подчеркивания тленности мирского. В подобной модели монахи вряд ли могли претендовать на роль главных идеологов христианства[214].