Стригольничество

"Егда пастуси вьзволчатся, тогда подобаеть овци овца паствити". Эта фраза из Слова о лживых учителях кратко и емко выражают самую суть движения стригольников.

В XIII — XIV вв. господствующая церковь начинает открытое наступление на общества "простцов". В особенной степени противоборство проявило себя в Пскове, где церковные приходы по прежнему располагали значительной свободой, а священники не составляли особого сословия, поставлялись из мирян и не порывали с миром. Стригольничество, или движение "простцов" также отмечается в Твери и Новгороде, в Москве и в других городах. Стоит остановиться подробнее на этом отрезке истории, поскольку, вследствии идеологической цензуры нам мало что известно о реальном состоянии церкви и общества в тот период. В то же самое время так называемое "движение стригольников" может пролить некоторый свет на те настроения, которые царили вне официальной русско–византийской церкви того времени.

Уже большинство дореволюционных русских исследователей склонны были считать стригольническую движение произведением русской почвы.[346] Другие исследователи (Н. К. Тихонравов, А. Н. Веселовский, Ф. И. Успенский, В. Ф. Боцяновский) допускали влияние западноевропейских (флагелланты) или византийских (богомильство) течений.[347] В историографии советского периода, как правило, акценты делались на подчеркивании антицерковного характера движения стригольников. Н. М. Никольский впервые предложил рассматривать ересь стригольников в качестве протестантски–реформационного движения, аналогичного лютеранству.[348] Концептуальное оформление указанная трактовка получила в трудах Н. А. Казаковой, академика Б. А. Рыбакова и А. И. Клибанова.[349] В западной литературе широко распространено мнение о том, что «стригольничество» следует рассматривать как своеобразную вариацию богомильства на русской почве.[350]

Рассмотрим кратко историческую обстановку возникновения этого движения.

«Утверждение Москвы как нового православного и политического центра русских земель происходило на фоне активной деятельности других русских княжеств…Самую значительную страницу в культурном творчестве этого времени все‑таки следует отвести Новгороду».[351] Во многих отношениях Новгород в ту пору сохранял за собою лидирующие позиции.[352] «Здесь удалось сохранить культурную традицию, существовавшую до нашествия Орды на Русь. Благодаря Новгороду и Пскову Русь смогла стать не только военным, но и культурным барьером между Европой и Востоком, сохраняя при этом европейскую культурную ориентацию. Теперь Новгород развивал ее, опираясь на диалог с Западной Европой и Византией. В результате здесь начинают развиваться процессы, схожие с теми, что происходили в Западной Европе в 14–15 веках… Таким образом нет ничего удивительного в том, что именно в Новгороде пробились, а может быть сохранились (курсив О. Ж.), ростки свободомыслия. В Пскове и Новгороде пишутся «еретические книги и проповедники.»[353] И именно из этих краев до нас доходят записи о евангельском движении, поддержанноом в основном низшим, но образованным духовенством.[354] Сторонники этого движения имелись и среди части монашества, недовольной церковными порядками, в частности среди монахов псковского Святогорского монастыря.[355]

Громов и Мильков отмечают, что «Размах движения оказался столь широким, что иерархи Церкви вынуждены были развернуть массированную идеологическую компанию, направленную на искоренение ереси. Сохранилось несколько посланий, адресованных светским и духовным властям северных городов: послание патриарха Филофея 1382 г., послания митрополита Фотия 1416, 1422 (или 1425), 1427 гг., а также адресованное едва ли не самим еретикам полемическое послание Стефана Пермского 1382 г. В этих документах изложены взгляды еретиков, содержатся опровержения наиболее опасных еретических положений и призыв вернуться в лоно Церкви.»[356] Они пронизаны пафосом, который, как всякая сильная эмоция, затуманивает все рациональное, рассудочное. Поэтому они дают лишь весьма опосредованное, косвенное представление об истинной вероучительной позиции стригольничесва.

Серьезные разногласия между православным духовенством византийской школы и стригольниками вызывало их отношение к исповеди и причастию. По обыкновению, православный христианин старше семи лет должен был перед причащением перечислить священнику свои прегрешения, раскаяться в них, получить прощение и тем самым получить доступ к причастию. Зачастую на месте исповедника оказывался корыстолюбивый мздоимец, способный продать или выболтать исповеданную тайну.[357]

Впрочем, речь шла о чем‑то большем, чем частных интересах. Отрицание исповеди означало еще и призыв строить религию личных отношений с Богом.[358] «Они призывали пересмотреть все установления православной церкви с точки зрения Евангелия и вернуться к первохристианству. Они утверждали, что право проповеди принадлежит тем христианам, которые имеют на это дар от Бога и являются людьми нравственными и нестяжательными. И такие проповедники появились: они проповедовали в обоих городах «на распутьях и ширинах градных», т. е. на перекрестках и площадях, под открытым небом. У них было много «книжных» людей, т. е. образованных, хорошо знающих Писание. Вероятно они организовывали свои общины, потому, что есть упоминания, что при наступлении гонений они собирались в лесах.»[359]

Каретникова указывает на то, что пастыри русских диссидентов «отличались высокой нравственностью, были красноречивы, бескорыстны и основывали свои взгляды на Писании.»[360] Логическим следствием богоискания стригольниов явилась их практическая деятельность по организации собственны церквей и богослужений. Церковные власти отвечали на это грамотами, в которых угрожали отлучением священников, перешедших к стригольникам различными карами мирян.[361]

Официальная церковь, шаг за шагом, предпринимает попытки к искоренению этого движения. Митрополит Фотий благословляет, пока еще задним числом, казни еретиков в Новгороде. Однако он призывает в последующем: "Толико не смертными, но внешними казньми и заточеньми."

Гораздо далее Фотия в своей нетерпимости к еретикам пошел епископ Стефан Пермский. Являясь убежденным сторонником стяжания, он не мог не обрушить всю свою ненависть на сии "тати и разбойницы", как он называл стригольников. В 1375 году из Константинополя прибыл посланник от константинопольского патриарха Нила с грамотой против «еретиков–стригольников», в помощь местному архиепископу Алексею. В 1376 году Карп и Никита вместе с тремя ближайшими сподвижниками были казнены – утоплены в реке Волхов. «В погодных статьях Новгородской 4–ой и Софийской 1–ой летописях под 1375 г. кратко сообщается о казни еретиков. Известие в Новгородской 4–ой лаконично: «Тогда стригольников побиша: дьякона Микиту, дьякона Карпа и трие его человека».[362] «Книжное учение» русских вольнодумцев было истреблено.[363] Но через пять лет это движение появляется снова, причем в таких масштабах, что по словам летописца, при расправе с ними «река не могла нести воды из‑за обилия сброшенных с Волховского моста» стригольников.»[364] Во многих местах люди изгоняли "учителей — пьяниц, которые едят и пьют с пьяницами и взимают с них злато, серебро и порты от живых и мертвых", а на их место поставляи "простцов", т. е. простых мирян. "Мужики озорные на крылосе поют и паремью и апостола на амвоне чтут, да еще в алтарь ходят".

Стригольники, равно как и их предшественники, выступали против поставления священнослужителей за мзду, а также подвергали критике нерадивое духовенство. "Некоторые из вас под предлогом большего благочестия и полагая, что они защищают Божественное Писание и чистоту священных канонов, отделились от вселенской и апостольской церкви, считая всех еретиками: и архиереев, и всех клириков христианских, и народ, как рукополагающих и рукополагаемых за деньги, и прочих, как объединившихся с ними, себя считая правоверными," — так писал митрополит Нил. Он же пишет, что стригольники утверждают: "Ныне Христос не имеет церкви на земле". Русские вольнодумцы, конечно не сомневались в истинности слов Иисуса Христа "пребуду с вами все дни вплоть до скончания века". Более того, они относили их к себе, а не к официальной церкви.

Стригольники критикуют ряд церковных догматов с позиций разумной веры — таинства посвящения, покаяния и др., в противовес мистико–обрядовому характеру, к которому была склонна тогдашняя церковь. Очень показательна в этом отношении позиция стригольников по отношению к главной функции молитвенников Руси, к молитвам за умерших. Карп говорил, что "недостоит над умершими пети, ни поминати, ни службу творити, ни приноса за мертвыми приносити к церкви, ни пиров творити, ни милостыни давати за душу умершего". К сожалению, не сохранилось документов, в которых это учение Карпа объяснялось бы более подробно. Поэтому, некоторые исследователи склонны считать, что Карп отвергал все эти обычаи потому, что не верил в загробную жизнь. Но это не более чем предположения, и другие исследователи считают, что Карп учил этому потому, что верил, что нельзя после смерти чужими молитвами изменить участь человека. Вероятнее всего, это последнее заявление верно.

Тот факт, что движение простцов, или как его сталь теперь именовать, стригольников, не прекратилось с репрессиями четырнадцатого столетия виден уже хотя бы из того, что в 1416 году митрополит–грек Фотий пишет обвинения на стригольников, на основе большого количества доносов из Пскова.

Как отмечает Каретникова, идеи русских диссидентов, стригольников «так и будут переходить от поколения к поколению до самого 20–го века и окажут свое влияние даже на современных евангельских христиан.»[365]