Японская женщина. Её доброта и стремление к самопожертвованию

Касаясь темы войны в своих произведениях, созданных после возвращения из японского плена, Купчинский негативно отзывается обо всех российских политиках, включая царя, как, например, в книге «Проклятие войны» (1911). Он подчёркивает ценность братских взаимоотношений (в оригинале: 博愛の重要性を強調) и осуждает войны. Говоря о японцах, Купчинский описывает жителей Мацуямы следующим образом:

«Та доброта, душевная теплота с которой к нам, русским, относились, преодолевала даже различие в языке, не требуя перевода»

говоря при этом, что доброжелательность проявлялась всеми жителями Мацуямы, независимо от пола. Помимо этого, в его книге, «В японской неволе: очерки из жизни русских пленных в Японии в городе Мацуяма на острове Сикоку» (1906, далее «Очерки». 邦訳「松山捕虜収容所日記。ロシア将校の見た明治日本」、中央公論社、１９８８) мы находим:

«Эта забота, требовавшая зачастую немалой храбрости, являла собой пример истинной любви к человеку. Той самой, что не умалится никогда, той, что и зовут – святой христианской любовью».

В столь возвышенных выражениях Купчинский говорит о христианской любви к человеку, проявленной японским врачом. Не стоит, однако, забывать, что в период Русско-Японской войны многие юноши были рекрутированы в армию и, следовательно, процент девочек и девушек (в оригинале: 未成年者 – несовершеннолетние, при этом не уточняется критерий совершеннолетия – для современной Японии или на период описываемых в повести событий) в Мацуяма был очень высок, поэтому в произведениях литературы так часто речь идёт именно о японских женщинах. Не является исключением и «О-Ику-сан» Купчинского. На этом фоне вполне естественно, что при описании женских персонажей, выделяются именно черты отмеченные Хиямой:

«женственность, мягкость характера, доброта, сила духа, скромность, готовность забыть себя ради возлюбленного»,

и – страстная любовь к пленным из России.

«Враг. Враг… – едва слышно прошептала она. Как же они должно быть злы на нас. Вдали от родных, израненные, друзья их убиты. <…> И всё же – разве мы виноваты в этом? Разве знали мы хоть что-то об этой войне? Ведь мы, девушки, не знали ничего. Это мужчины всё время говорили о войне и поносили русских»

Этот монолог О-Ику должен, по замыслу автора, показать представления японских женщин о русских военнопленных. Но на самом деле он лишь показывает впечатления самого Купчинского, оставшиеся от его общения с японцами. В своей «Новой Японии» (1911) Купчинский описывает впечатления от посещения гейш в Камэдо, где он наблюдал их танец, и беседу с одной из гейш, Ханакацу. По его словам, Ханакацу встречала многих русских и все они отличались исключительной добротой и тактом, и говорили – война с Японией началась отнюдь не потому, что они этого хотели.

Ещё одна героиня повести, медсестра Биа, признаётся О-Ику в своих чувствах к Спасову:

«Ради него я жизнью своей пожертвую! Если надо будет – всё отдам!»

О-Ику, в свою очередь, приходя на гауптвахту навестить арестованного Спасова, даже зная о любви Биа к нему, точно так же как и Биа страстно влюбляется.

«Этот русский… без промедления, без единого сомнения пожертвовать своею жизнью ради него было бы счастьем… ради этого прекрасного русского. Так мечталось ей в наполненных страстью грёзах, и ни о чём ином она думать не могла»

Даже когда Спасов её разлюбил, она хранит своё чувство, свою боль, в печальном одиночестве. В финальной сцене Спасов, не соизволивший даже попрощаться, отбывает в Россию:

«Она не произнесла ни слова. Только терпеливо ждала, пряча пылающие в ней чувства. И, наконец, протянула ему небольшой подарок»

описывает Купчинский чувства О-Ику.

И этой, любящей Спасова – врага, во время войны – без памяти, готовой ради него на любые жертвы, японке с безгранично добрым сердцем, так живо изображённой автором, ей Спасов говорит: «Я люблю тебя! Едем со мной в Россию!» – красивые обещания, которые он не собирается исполнять. Таким изображён Спасов – сознательно обманывающим японскую девушку. Мало того – спеша после освобождения с гауптвахты в онсэн «Митиато», повидаться с О-Ику, Спасов проявляет интерес к работающей там молодой девушке по имени Токунага, которую видит впервые. Дрейфующий таким образом от Биа к О-Ику, от О-Ику к Токунага Спасов показан обыкновенным лавеласом, заставляющим страдать встреченных им женщин. Из этого можно сделать вывод, что Купчинский критически относится к японкам, соблазнённым Спасовым. Суммируя всё вышесказанное, можно утверждать, что японки – О-Ику и Биа – которых в повести обманывают и заставляют страдать, показаны довольно жалкими существами, должными вызвать у читателя сочувствие.

Но цель Купчинского отнюдь не в том, чтобы просто показать бессердечность Спасова и стоические чувства японок. Более того – нельзя утверждать, что автор слепо восхищается жертвенностью японских женщин. Да и к самому Спасову автор относится двояко.

Японки в «О-Ику-сан» безоглядно влюбляющиеся в европейцев и жертвующие собой, не являются чем-то оригинальным. Этот сюжет пришёл в европейскую и американскую литературу вместе с «Мадам Баттерфляй» (“Madame Butterfly”, 1898) Джона Лонга (John Luther Long, 1826-1927) – европеец, вспоминающий о беззаветно любившей его японке. Более того – в «О-Ику-сан» главная героиня влюбляется в русского военнопленного не после того, как встречает одного из них, но испытывает к ним, русским военнопленным, тёплые чувства ещё до этой встречи.

Как указывает Сьюзан Лэйтон (Susan Layton, “Nineteenth-Century Russian Mythologies of Caucasian Savagery”) подобные мотивы, но в отношении черкешенок или попросту горянок (в оригинале: 山のおとめ), часто встречаются в русской литературе уже начиная с XVIII века, не исключая и творчество Пушкина. Во всех без исключения произведениях такого рода девушки проявляют интерес к русским мужчинам задолго до непосредственной встречи с ними, предпочитая их мужчинам своего народа, и после клятвы верности русскому идут за ним до конца, вплоть до самоубийства, принося себя ему в жертву. Купчинская О-Ику самоубийство хоть и не совершает, но ещё до встречи с русскими пленными уже любит их и жаждет их любви, готовая пожертвовать собой ради этого – явный слепок с взаимоотношений русских с кавказскими женщинами в XVIII веке.

Стоит ли и говорить, что подобное описание взаимоотношений русских с женщинами Кавказа нужно было лишь для потакания чувству превосходства тогдашних русских поселенцев на Кавказе. Разумеется, во время Русско-Японской войны Россия не была захватчиком, более того – она была проигравшей стороной. Но, несмотря на это, русские пленные изображают японок чувствующими несомненное превосходство русских или, говоря шире, – превосходство европейцев.