Глава 9. Значения пурпура

Полыхни малиновою юбкой,

Молодость моя! Моя голубка

Смуглая!

Марина Цветаева

Как важнейший в византийской культуре — цвет божественного и императорского достоинства — пурпурный цвет. Только Василевс подписывался пурпурными чернилами, восседал на пурпурном троне, носил пурпурные сапоги; только алтарное Евангелие было пурпурного цвета; только Богоматерь в знак особого почтения изображали в пурпурных одеждах[dccxcviii]. Символика пурпура как цвета власти была настолько общеизвестна, что, как пишет Виктория Горшкова, мятежники, претендовавшие на императорский трон, надевали на себя пурпурную обувь, а этот красноречивый жест приравнивался к государственной измене [dccxcix].

Особое внимание к пурпуру в сфере высшей власти проистекало, вероятно, из его особых неуловимых свойств соединения в себе несоединимого, то есть теплых и холодных цвета одновременно. Благодаря этой двойственности он приобрел особое значение в антиномической византийской культуре мышления[dccc]. На уровне же византийской цветовой символики пурпур объединял вечное, небесное, трансцендентное (синее и голубое) с земным (красное). Будучи символами небесного и земного, их соединение, как бы снимало свою противоположность.

Вероятно, из-за этих свойств пурпура III Вселенский собор (Эфес, 431 г.) постановил изображать Марию и Анну в пурпурных одеждах «в знак наивысшего почитания». С тех пор Богоматерь — некогда земную Деву, принявшую в себя божественный свет и ставшею Царицей небесной — изображали в пурпурном мафории.

С этим символом связана и одна из самых интересных особенностей композиции «София Премудрость Божия» — пурпурные лик, крылья и руки Софии. Князь Е. Н. Трубецкой считал, что это образ «Божьей зари, зачинающейся среди мрака небытия: это восход вечного солнца над тварью».

Двойственную семантику пурпурно-красный цвет приобрел еще с раннехристианских времен, как отмечает В. В. Бычков[dccci]. Вспомним евангельский эпизод «Поругания Христа», когда римские воины надели на Иисуса багряницу (символ царской власти) и «насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский! и плевали на Него и, взяв трость, били Его по голове» (Матф 27: 29–30). Для них багряница была атрибутом буффонады, тогда как для христиан багряница в изображении «поругания» являлась символом «царства» Христова и знаком его мученичества.

С этим, вероятно, связана и православная символика пурпурного (темно-красного) цвета богослужебных облачений, означающего высшую духовность и крестный подвиг Спасителя и используемого в праздники и дни памяти о Кресте Господнем (Воздвижение и др.).

Еще Гете заметил, что действие и природа этого цвета — единственные в своем роде: он объединяет в себе активную и пассивную, горячую и холодную части цветового круга в их предельном напряжении, то есть объединяет (снимает) противоположности. В пурпурные цвета, согласно Гете[dcccii], одеваются и «достоинство старости» и «привлекательность юности».

По данным А. Черновой[dccciii], пристрастие к пурпуру, главному царственному цвету, не изменилось со времен Юлия Цезаря. Пурпур и во времена Шекспира вызывал почти мистический восторг. По-прежнему эта краска привозилась издалека и стоила бешеные деньги. Причем ценили натуральный пурпур, добытый из определенного сорта моллюсков.

Бедняки любовались алыми, фиолетовыми и синими оттенками пурпура в костюмах богачей, осуждали это пристрастие как грех. Отголоски такого отношения слышны в шутке Фальстафа по поводу красок пьяной рожи Бардольфа: Когда я смотрю на твою физиономию, я вспоминаю о богаче, который всю жизнь одевался в пурпур, а после смерти попал в ад. Ведь он там в своем одеянии так и пылает.

В этой тираде есть нечто от самой природы пурпура, от взаимодействия красного и синего в нем. Возможно, древнее пристрастие к пурпуру и происходило от его особого психофизического воздействия, соединяющего в себе крайние части спектра. Именно в пурпуре раскрываются все возможности от синего до красного, способных выразить самые разные состояния — от адски мрачного до херувимски радостного[dccciv].

Так, сине-фиолетовый пурпур мог выражать холод, ночь, глубину, успокоение, справедливость. Пурпур фиолетовых тонов — молчание, смирение, раскаяние и любовь. Красно-фиолетовый означал страсть, движение, тяжесть. Красный же пурпур символизировал веселье (необузданное), силу, гнев, месть, кровь, адское пламя[dcccv]. Античные поэты[dcccvi] представляли себе это примерно так:

Бросил шар свой пурпуровый Златовласый Эрот в меня И зовет позабавиться С девой пестрообутой.

Не будем же, мальчик, мешать невесте, Уж волна готовит им ложе для брака; Пока она еще голубая и с виду прозрачная, Но скоро бог Посейдон заставит рисовать ее пурпурной.

Как считают на Западе, пурпур является синонимом чувственности [dcccvii]. Действительно, вспомним пурпурный парус любовного корабля Клеопатры, описанного Шекспиром. Вспомним пурпурные тоги и туники вырождавшихся римлян в их невообразимых оргиях. Вспомним библейских грешниц в пурпурных одеждах. Вероятно на этих значениях пурпура и основывались авторы книги для бизнес-леди, когда в рекомендациях женщинам, решившим привлечь мужчину, писали: Используйте черный или малиновый для создания сексуального имиджа и соблазнения молодых мужчин [dcccviii].

И одновременно пурпур как женственно-фиолетовый цвет ассоциируется со сдержанностью и осторожность[dcccix]. Быть может, поэтому пурпур ассоциируется чаще всего с королевским достоинством. С вдохновением Творца. Однако в иудаизме пурпурные одежды носили женщины[dcccx]: «Дочери Израильские! Плачьте о Сауле, который одевал вас в багряницу...», «…ты одеваешься в пурпур, … украшаешь себя золотыми нарядами». Добродетельная жена… «виссон и пурпур — одежда ее». Да и сегодня разбеленной пурпурной («розовой») ленточкой повязывают сверток с новорожденной девочкой, но никак не с мальчиком.

И конфуцианство символизировало пурпурным цветом добродетель, свойственную обычно женщине. Как замечает Эдгар Кейс, пурпурный оттенок встречается у людей властных, в ауре которых имеется некоторая инфильтрация розового[dcccxi]. В индуистских трактовках цветов ауры малиновый цвет выражает любовь, изменяя оттенки соответственно свойствам страсти. Так, грубая чувственная любовь характеризуется темно-багровым оттенком пурпура[dcccxii].

Как пишет М. А. Безбородов, на Руси пурпурный драгоценный камень «гранат» приносил носящему его власть над людьми и будил любовные страсти[dcccxiii]. А как известно, драгоценные камни испокон веков украшали женщин и королей — тем кому суждено властвовать по природе вещей и социума.

Пурпурный (или белый) энергетический центр тантристы сопоставляют со сверхсознанием. С верой во всеобъединяющее видение мира. С реализацией высшей полноты жизни. С выходом за пределы пространства и времени. И кто же еще не сталкивался с «женской интуицией», когда без каких-либо формально-логических рассуждений женщина вдруг безотчетно и стихийно проникает в самую суть предмета и постигает истину.

Так, у Гомера выражение «пурпурная кровь» ведет свое происхождение от цвета свернувшейся крови; по Плинию же тирийский пурпур означает высшую славу. Вероятно это значение из античности перешло и в христианство, где пурпур наряду с белым символизирует Богоматерь. И здесь, по-видимому, можно прислушаться только к выводам теософов-символистов: «Пурпурный цвет ноуменален, а красный феноменален»[dcccxiv]. Феноменальность семантики красного цвета была детально представлена выше. Так, что же стоит за ноуменальностью пурпура?

В пурпурные цвета убирается и масонская ложа высших степеней посвящения. Пурпурные, серые или черные цвета одеяний подчеркивают принадлежность к ложе святых. В геральдической радуге пурпурный цвет трактовался как божественное величие.Показательно появление пурпура в древнерусской иконописи, замеченное кн. Е. Н. Трубецким: на темно-синем фоне ночного, звездного неба множества икон София изображается в самых различных тонах пурпурного цвета [dcccxv].

Вместе с тем, семантический анализ христианской символики пурпурного цвета вызывал наибольшие разночтения среди исследователей символических аспектов цветового языка[dcccxvi]. Обратим внимание, что не только ветхозаветная добродетельная жена одевалась в виссон и пурпур (Пр.31.22), но и Вселенский собор 431 г. (Эфес) постановил изображать в знак наивысшего почитания Деву Марию и св. Анну в пурпурных одеждах.

Многие русские поэты (Лермонтов, Гумилев, Соловьев и др.) изображали женщину в пурпуре:

И в пурпуре небесного блистанья

Очами, полными лазурного огня,

Глядела ты, как первое сиянье

Всемирного и творческого дня.

Однако общеизвестно, что этим цветом характеризовались одежды римских императоров, что, казалось бы, создает как семантический, так и формально-логический парадокс: цвет мужских одежд врагов христианства был принят христианством как знак наивысшего почитания в женских одеяниях святых.

Для семантического анализа этого «парадокса» обратимся к видениям св. Иоанна (Откр. 17, 1–4), в которых «облачена была в порфиру и багряницу» великая блудница, а не святая Богоматерь. Кроме того, согласно толкованиям этого видения Э. Бенцем[dcccxvii], под блудницей следует понимать Рим, где пурпур действительно олицетворял наивысшее почитание, но — прижизненно обожествлявших себя императоров. Или, как представлял себе это Эмиль Верхарн:

Блистательный тиран, чьей власти нет границ,

В чертоге, где, даря двусмысленный совет,

На пурпурную тень ложится солнца свет,

Как золото корон на пурпур багряниц…

Итак, казалось бы, возникло уже не столько формально-логическое, сколько референтно-семантическое противоречие: пурпур мог характеризовать и женщин (и святых, и блудниц), и мужчин (императоров Рима). Смысл цветовой характеристичности последних легко определяется при учете их детально описанных гомосексуальных тенденций, выражавшихся и в появлении перед народом в цветастых шелках и других женских одеяниях и т. п. (Светоний: Юлий Цезарь 49–52; Калигула 52–54; Нерон 34–35; Оттон 22; Тиберий 62 и др.).

Отсюда можно предположить, что Рим, действительно, может характеризоваться женственным пурпуром по причине христианского восприятия его императоров как "великой блудницы".