2015-07-14
308
Для того чтобы уговорить рядового Гуннио дезертировать из рядов доблестной армии Арапса, Склеппи потребовалось сорок две секунды. Из них двадцать четыре секунды длился поцелуй, который и послужил главным аргументом. К разочарованию бедняги Гуннио, этот поцелуй был как первым, так и последним, поскольку Склеппи любила говорить про себя: «Я клад, который нельзя найти дважды!»
Но Гуннио еще не был знаком с этим изречением. Он просто подошел к Псойко Рыжему и сунул ему в руку свою секиру.
– Ты чего? – растерялся Псойко.
– Я тут подумал, что мне надоел Арапс. Я ухожу с ними, – заявил Гуннио.
– Ты спятил. Знаешь, что полагается за дезертирство? Что я скажу магтенанту, когда он придет сменять караул? – простонал Псойко.
– Скажешь ему, что… – тут Гуннио наклонился к самому его уху и что-то прошептал.
Псойко Рыжий смущенно кашлянул:
– Знаешь, что он со мной сделает, если я ему такое скажу?
– Скажи, что я упал в ров при исполнении! Пока хватятся, пока воду перебаламутят – я буду уже далеко! – посоветовал Гуннио и со Склеппи под ручку выплыл из Арапса.
|
|
|
На Ягуни он старался не смотреть, чтобы не вспоминать о браслете, который по-прежнему лежал у него в кармане. Примерно за полчаса до того, как Склеппи, вернувшись от Хозяйки Медной Горы, вновь подошла к нему, браслет Гуннио вновь накалился.
«СКОРО!» – услышал он жуткий голос.
К рассвету, предусмотрительно избегая дорог, они были уже в десятке километров от Арапса. Здесь Ург остановился у старого пня и раскрутил на нем свой ключ. Голова ласки указала сначала на северо-запад, вспыхнув красным, а затем на юг, слабо осветившись зеленым.
– Что-то я не понял, куда нам идти? Что нам, разорваться? Давай крути свой ключик еще раз! – потребовала Склеппи.
Но Ург отказался:
– Нельзя. Второй раз на одно не загадывают. Артефакты этого не любят. Мне и так все понятно. Сторожка с ботинками кентавра находится на северо-западе, где-то у Стикса, на Диких Землях. Но сейчас ключ советует нам идти на юг. Зачем – непонятно, но он утверждает, что там безопасно. Во всяком случае, пока.
– Хорошо, пошли. Только, может, вздремнем для начала? – спросила Таня.
Голова ласки издала тонкий свист.
– Ключ считает, что это плохая идея. Мы должны идти на юг, – сказал Ург.
– Что ж, на юг так на юг, – согласилась Таня.
Она вспомнила последние слова Хозяйки Медной Горы о ПЯТОМ, который станет ее защитником. Интересно, кто это? И не на юге ли он теперь?
Так, в пути, в редколесье, они и встретили новый день. Ург и Ягуни, привычные к долгим пешим переходам, шли легко. Таня и Гробулия порядком выдохлись. Замыкал же шествие рядовой Гуннио, которому казенные сапоги натерли ноги.
|
|
|
– Гроттерша, а Гроттерша! Я вот что подумала… Ты такая дурочка, что разве что тряпку не сосешь! – ни с того ни с сего с чувством произнесла Гробулия.
Никакого повода для такого заявления не было, но Склеппи ощутила непреодолимое желание поругаться хоть с кем-нибудь. Для нее день без дюжины хороших будоражащих словесных пикировок был хуже, чем день без куска мяса или хлеба.
Таня быстро повернулась к ней.
– Что ты сказала? – спросила она, спотыкаясь о контрабас.
– Ты такая дурочка, что… – нетерпеливо начала повторять Склеппи.
– Ты сказала что-то еще. Ты как-то меня назвала? Как-то очень знакомо!
– Гроттерша? – задумчиво повторила Склеппи. – Сама не знаю, почему, просто с языка как-то само слетело. А ведь ничего получилось, правда?
– Ничего, – задумчиво признала Таня.
– Ibi bene, ubi patria![17] – с пафосом произнес медальон Феофила Гроттера.
Редколесье закончилось. Они вышли на холмистую равнину, которая тянулась, возможно, до самого Пламмельбурга, и остановились, толком не зная, куда им идти дальше. Не в Пламмельбург же? Склеппи, во всяком случае, категорически возражала против такого варианта.
– Уж лучше я стану домохозяйкой и посвящу жизнь одному мужчине! – сказала она героически.
Рядовой Гуннио скромно откашлялся. Он не понимал полутонов.
– Я тут все шел и думал. Интересно, чем кормился Стихиарий все эти годы? Пусть он не материален, но ведь какая-то энергетическая подпитка ему нужна? – спросил вдруг Ягуни.
– Между ребятами… в армии то есть… странные слухи ходили, – сказал Гуннио. – Можно, мол, продать кровь в обмен на год могущества. Если кто согласен, проходит ритуал и становится весь такой умелый-преумелый. Силы немереные появляются и изворотливость, как у лисицы. Посадят его, положим, в темницу, а он попросит ковшик водицы испить. Ему принесут, а он в ковшик нырнет, и поминай как звали… Вот я и подумал, может, это тоже Стихиарий? Вроде как счастье в рассрочку?
– В Пламмельбурге такие же слухи про огонь ходили. Якобы один маг надерзил царице, а когда его хотели схватить – прыгнул в огонь и исчез. А потом – через полгода уже – этого мага мертвым нашли в своей постели – высох весь. Описать даже не берусь, что с ним сделалось. И это точно не царица Нуи, она хоть и с прибабахом, да только злобу надолго затаить не в ее правилах, – добавила Гробулия.
Ург выслушал ее и понимающе кивнул.
– И у нас в Тыре что-то похожее было. Парень один… ну прям совсем неудачник был… Никакого задора! Как выйдет на дело – дрожит! У пьяного и у того кошелек не смог бы срезать! До того опустился, что белье с веревок воровал, а нет белья – схватит курицу и бежать!.. Ну его ловят – бьют. Он отлежится дня три, и снова та же история… И вдруг в один день его как подменили! Первым номером у нас стал! До того фортить стало, что алмаз у герцога Дю Билля увел! В казначейство От-И-Тиды как к себе домой наведывался. Поверите ли – у самого Большого Папочки набор отмычек свистнул, а уж Большой-то Папочка вам не лох! Тут уж все наши его зауважали! Большой Папочка его всем нам в пример ставил! Да только смотрим мы, что удачи хоть и прибавляется, а наш парень становится грустнее и грустнее. Точно кто из него кровь и силы выпивает. А месяцев через десять в реку бросился… Такая вот история.
– Да, без Стихиария здесь не обошлось. Хотя… кто его знает?.. Душу-то много кому продать можно! – протянул Ягуни.
– А что, мы уже на Диких Землях? – вдруг спросил рядовой Гуннио, козырьком поднося ладонь к глазам.
– У Арапса? Ты что, перегрелся? – хмыкнул Ург.
– Сами взгляните! Вон там!.. Двое сидят на лошади. Передний без ног, а лошадь-то, кажись, без головы! Кто же это, как не мертвяки? А они, кроме как на Диких Землях, нигде не встают, – сказал Гуннио.
|
|
|
– Прояви воображение. Это же кентавр! А у него на спине кто-то сидит! – всмотревшись в две небольшие, кажущиеся чуть крупнее жуков фигурки, сказала Гробулия.
Кентавр остановился. Он тоже заметил людей на опушке. Видно было, что кентавр повернулся к своему всаднику и о чем-то совещается с ним. Затем они стали осторожно приближаться. Кентавр держал наготове лук.
Первой, что к чему, сообразила Гробулия. Ее зоркие глаза смогли различить лица всадников.
– Это же наша подзеркаливающая лошадка! Эй, лошадка из восьми букв – скачи сюда! – крикнула она, замахав руками.
Услышал ее кентавр или нет, но он опустил лук и стал приближаться уже без опаски.
– Теперь я понимаю, почему ключ показал нам на юг. Мы должны были встретиться, – сказал Ург.
И-Ван соскочил со спины кентавра. Гробулию и Урга он узнал одновременно с Мардонием, даже раньше, чем ветер донес до них голос Склеппи. А троих – двух парней, один из которых был в солдатском панцире Арапса, и девушку с футляром – он видел впервые.
Парни показались ему странно знакомыми. Но почти сразу же он забыл о них. Все его внимание привлекала девушка с футляром в руке. До боли напрягая глаза, И-Ван всматривался в лицо девушки, в ее черты, постепенно, с каждым его шагом, проступавшие все отчетливее. И внезапно он узнал ее…
Черты были немного не такими – все же песок и луна искажали их, – но сомнений не было: перед ним стояла она, та девушка с побережья. Девушка, портрет которой смысла волна.
Теперь их разделяло шагов двадцать-тридцать, не больше. И-Ван испытывал какое-то двойственное чувство. С одной стороны, ему хотелось сорваться на бег и сразу оказаться около девушки, с другой – он желал до бесконечности продлить эти томительные мгновения.
И еще, где-то на дне души был страх, тревога, что девушка может оказаться не той. Утратить иллюзию всегда особенно невыносимо в тот момент, когда ты готов окончательно в нее поверить.
Но вот они уже рядом… Девушка тоже смотрит на него, и в глазах у нее вопрос.
– Привет! Я… с тобой… так давно… ну неважно… привет… – хрипло сказал И-Ван, не узнавая своего голоса. Он стал какой-то чужой, деревянный.
|
|
|
Ему так много хотелось ей сказать, но вокруг были Ург, Гробулия, те парни… Фыркал деловито уставший от скачки с двойным грузом кентавр.
– Привет! Мне кажется… Мы с тобой когда-то встречались? – спросила Таня.
– Не… Не знаю… Может… Нет, не встречались, – сказал И-Ван, со стыдом обнаруживая, что почти не владеет речью.
У него не очень получалось знакомиться с девушками. Забалтывать их, выплескивая поток незначащих слов, он не умел, да и не считал нужным. В этом было что-то неискреннее, ненастоящее. Истинная любовь не в словах. Она в делах, поступках, во взгляде, а в словах… в словах лишь некая ее часть, не самая, возможно, важная. Да и проклятая робость, всегда наступавшая, когда надо было выразить чувство, мешала. Не говорить же ей, что это ее он нарисовал ночью на песке при свете луны. Нет, нелепо, особенно когда рядом столько чужих ушей.
– Ты всегда такой? Я Таня, – представилась она.
При одном звучании ее имени он вновь испытал беспокойство, такое же сильное, как в прошлый раз, когда впервые услышал его от Урга.
– Я И-Ван, – сказал он.
– И-Ван… Иван… Ван… – словно пробуя имя на вкус, произнесла Таня. Ей чудилось, что она уже слышала его когда-то, равно как и видела уже эти васильковые, безумно яркие глаза. Но когда? Спросить бы у медальона, но Феофил Гроттер, как назло, молчал и никаких комментариев давать не собирался.
Ург забеспокоился. Хотя Таня и И-Ван не говорили ничего особенного и вообще даже не приближались меньше чем на шаг, между ними определенно что-то происходило. Что-то, затрагивающее его интересы. «Он мне еще в прошлый раз не понравился! Сосунок из От-И-Тиды! Ну ничего, сам напросился!» – подумал Ург и решительно встал между Таней и И-Ваном.
– Что уставился? Не в картинной галерее! Это моя девушка! – обратился он к И-Вану.
– Твоя? – удивленно переспросил И-Ван.
Он был так поглощен мыслями о Тане и своими чувствами к ней, что, казалось, вообще не понимал, кто такой Ург и откуда он взялся. «Странно, она действительно как будто его девушка, но для меня это неважно. Я люблю ее», – подумал И-Ван.
Ург положил руку на рукоять меча.
– Да, моя! Ты что, нормального языка не понимаешь? Отойди от нее!
– Ург, не увлекайся! Я пока что своя собственная, – отрезвила его Таня.
И-Ван мысленно возликовал. Похоже, котировка акций Урга была чуть выше пола.
– Но все равно это не значит, что этот тип может по-хамски пялиться на тебя. Скажи, ведь тебе это неприятно? – допытывался Ург.
Таня промолчала. Есть вопросы, на которые нельзя ответить. Сказать, что неприятно, – это будет ложь. А сказать, что приятно и внутри у нее все теплеет от этого взгляда, – за кого ее примут?
Склеппи хихикнула:
– Да уж, Ург! Гроттерше ужасно неприятно! Это я говорю тебе, как мать и как женщина! Ее прямо всю передергивает от омерзения!
– Помолчи! – сказала Таня. – Лучше удели больше внимания рядовому Гуннио. У бедняги уже закончились все слова, и теперь он тихо пыхтит и проламывает лбом стену.
Склеппи заинтересовалась:
– Правда? Он такой страстный? Гуннио, иди сюда, зайчик! Мы хотим посмотреть, как ты работаешь головой!
Ург шагнул к И-Вану:
– Ты все слышал? Ты смущаешь девушку! Слышишь, ее подруга говорит, что Таню всю передергивает! Отвернись, чучело!
– Если я отвернусь, ты вспашешь носом весь этот луг, – рассердился И-Ван и толкнул его в грудь.
– Что ты сказал? Нет, вы слышали, что вякнул этот тип?! – закипел Ург, налетая на него как петух.
Но драки не получилось. Между ними вклинился Ягуни, а Урга, слишком разошедшегося, оторвали от земли мощные руки кентавра.
– Утихни, а то снова оружие отберу! Надо вначале со Стихиарием разобраться! – предупредил Мардоний.
– Ладно, пускай живет… Только на нее не смотрит, – уступил Ург, поняв, что это единственный способ вновь оказаться на твердой земле. Недаром люди в лесах говорят, что кентавр – это не одна лошадиная сила, а лошадиная сила, помноженная на человеческую.
– Ага, каждый раз буду у тебя разрешение просить! – огрызнулся И-Ван.
– Во! Вот это в самый раз! Отличная идея! Ты умный паренек! Не забывай это делать, и все будет славно! – сказал Ург и похлопал его по плечу.
В следующий миг он схватился за живот. И-Ван, не удержавшись, запустил в него мыслезапуком.
– Гы! А того… Можно я тоже врежу кому-нибудь? – сказал рядовой Гуннио, у которого всегда, когда кто-то дрался, начинали чесаться кулаки.
– Кому ты врежешь, лапочка? – вкрадчиво, как клинический психолог, спросила Склеппи.
– Да обоим врежу. И этому, который полуконь, тоже, – застенчиво сказал Гуннио.
Мардоний посмотрел на Гуннио с большим сомнением.
– Тебе что, лапочка, нравится Гроттер? Эта абстрактная скульптура на тему носа и контрабаса? – нахмурилась Склеппи.
– Не, не нравится… Просто чего они дерутся, а мне нельзя? – возмутился Гуннио.
Гробулия подняла голову. На луг у Арапса медленно опускалась пикирующая крепость Борея. Шурасино, успевший напудрить свой облезлый парик, стоял, облокотившись о поручни, и, посвистывая, посматривал вниз.
– Эх, папочка мой дедуся, до Стихиария мы доберемся с ветерком! – сказал Ягуни.
Пикирующая крепость медленно плыла по Диким Землям, следуя причудливому течению Стикса. Внизу петляла и ревела вечная река. Сверху ее воды казались матово-темными. В них, как в зеркале, возникали и таяли причудливые фигуры, руны и лица. Таня неосторожно загляделась на них, склонившись над перилами.
«Прыгни! Прыгни! Ты забудешь все! Не будет страдания, не будет усталости! Просто прыгни, и ты увидишь, как прохладны мои воды. Ты, как в адском огне, горишь в суете этого мира, я же подарю тебе покой!» – журчал и звенел голос речного божества, сплетенный из тысяч струй.
Усталость всех прошедших дней разом набросилась на нее, и Таня ощутила, как нужен ей покой. Не замечая, что подчиняется зову вод, она перекинула через перила одну, а затем и другую ногу. Теперь она висела на краю пикирующей крепости. Сейчас она разожмет пальцы – и…
– Танька, сумасшедшая! Трезвиа душос! – крикнул И-Ван, хватая ее за запястье и втаскивая назад.
Очнувшись, Таня глянула вниз. Ей стало жутко, когда она увидела, с какой высоты только что не спрыгнула.
– Не смотри на воду! Стикс тебя заманивает, – пояснил И-Ван.
– А что это были за слова, которые ты сказал?
– Отрезвляющее заклинание. Мое любимое. Я сам, как замечтаюсь, вечно спускаю себя с небес на землю, – сказал И-Ван.
– И часто ты мечтаешь?
– Постоянно. Впустишь в себя мечту, и она несет тебя куда-то. Точно перепрыгиваешь с облака на облако. Кажется, и от тела бы отказался, только чтобы мечты стали явью, – чуть смутившись, признался И-Ван.
– Я знаю. Просто знаю, и все, – кивнула Таня и еще раз заглянула в бездонные глаза И-Вана, которые казались ей куда глубже коварного Стикса.
Где же она видела их прежде, эти глаза? Хотя какая разница? Прошлое умерло, будущее не наступило. Ты же идешь по узкому гребню настоящего между пропастью минувшего и грядущего, кренясь то в одну сторону, то в другую. Лезвие бритвы в сравнении с этим гребнем показалось бы широким проспектом. Это и есть жизнь…
Мардоний коротко заржал, привлекая внимание Шурасино.
– Мы где-то близко! Это здесь меня в прошлый раз выбросило волнами на берег. Поворачиваем вправо! – сказал он.
– Как скажешь, друг! – с шоферской интонацией сказал главный магистр Борея и принялся колдовать с амулетом.
Снизившись, пикирующая крепость медленно поплыла над вершинами. Лес казался бесконечным. Он тянулся во все стороны, разливаясь от горизонта к горизонту настолько, насколько зачерпывал взгляд. Даже сейчас, при полном безветрии, лес не оставался неподвижным. Он был наполнен шорохами, птичьим пением, отзвуками, скрипами. Казалось, если изо всех сил напрячь слух, то можно различить, как по стволам с невероятным упорством бегут древесные соки. Таня поняла, что не удивилась бы, даже заметь она в развилке вон той огромной ветлы дриаду.
– Где-то здесь должна быть поляна! Кажется, от реки я тогда поскакал в ту сторону, – с колебанием сказал кентавр и посмотрел на Урга.
Ург раскрутил ключ. Голова ласки сделала два полных оборота, а затем, полыхнув ярко и ало, указала на восток.
– У нас будут неприятности, – буркнул Ург.
– В самом деле? Ах, пусеньки-распусеньки! Скажи ключу, что мы об этом сами знаем! – вежливо посоветовал Ягуни.
Шурасино вновь закопошился с амулетом, бормоча заклинания. Пикирующая крепость сделала полукруг и полетела на восток. Она плыла низко, и порой Тане казалось, что они вот-вот начнут цеплять верхушки деревьев.
Голова ласки на ключе у Урга издала длинный предупреждающий свист. В ту же минуту И-Ван заметил в небе над ними белую точку. Ее очертания становились все более определенными, пока наконец он не убедился, что перед ним альбатрос. В неподвижности птицы было что-то зловещее. На крепость альбатрос не обратил внимания. Ловя крыльями воздушные потоки, птица зависла над небольшой поляной, на которой стояла покосившаяся бревенчатая избушка.
– Это она и есть! Здесь я провел ту ночь, о которой рассказывал, – мрачно произнес Мардоний. Его рука скользнула к колчану и, точно черпая в них уверенность, погладила орлиное оперенье стрел.
– Что мне делать? Хотите, я обстреляю сторожку сверху? Я знаю пару отличных заклинаний. От нее останется только оплавленная яма! – нетерпливо предложил Шурасино.
– Не стоит. Снижайся! – велел кентавр.
– Как, так сразу? Что-то слишком все просто! – проворчал магистр.
Он потянулся к амулету, но в этот момент прозрачный шар на вершине пикирующей башни лопнул со звуком разбившейся лампочки. Оставшись без главного запаса магии, пикирующая крепость вздрогнула и, быстро теряя высоту, рухнула на вершины деревьев в двух сотнях метров от избушки.
Удар был такой силы, что мало кто удержался на ногах. Ург перелетел через ограду, едва успев сгруппироваться в невольном кувырке, а Таню швырнуло на И-Вана, который, стремясь удержать ее от падения, так в нее вцепился, что они упали оба и прокатились по камням. При этом Таня продолжала упорно сжимать контрабас, который, как третий лишний, с энтузиазмом предоставлял И-Вану стукаться об него носом.
– Шурасино, что ты сделал с башней? Это все из-за тебя! Эй, почему ты не оправдываешься?.. Не слышу в твоем голосе справедливого негодования! – возмущенно заявила Гробулия Склеппи.
Однако магистр Борея воздерживался от замечаний и лишь хрипел, пытаясь выбраться из-под рухнувшего на него кентавра.
– Прости, я не сразу разобрался, что к чему. Даже обрадовался, что подо мной что-то мягкое, – сказал Мардоний, поднимаясь на копыта.
Упавшая крепость торчала в лесу, целясь в небо покосившейся башней. Пройдут века, а она все так же будет стоять здесь, позволяя случайным путникам строить самые невероятные гипотезы на свой счет. Пикирующие крепости, лишившиеся магического кристалла, никогда больше не взлетают.
– Теперь борейцы меня точно на голову укоротят, если поймают… Они не поверят, что шар разбил не я, – печально сказал Шурасино.
– Если поймают, то да. Тебе не поздоровится. Но на твоем месте я боялся бы не борейцев, – заметил Мардоний.
Кентавр не отрывал взгляда от покосившейся избушки. За прошедшие годы она еще больше вросла в землю. Трава, мох и молодые березки нахально забирались на стены вплоть до провалившейся крыши. Пройдет еще несколько десятилетий, и от избушки останется только сырой остов со слепыми окнами.
– Ждите меня здесь! Я сейчас! – сказал Ург.
Он отстегнул меч, плюхнулся на живот, взял нож в зубы и быстро, точно уж, пополз к избушке. Таня смотрела, как шевелится трава там, где проползает Ург. Казалось, что по поляне прокатывается волна. Она докатилась до избушки, на минуту задержалась там и отхлынула, покатившись в обратном направлении.
– Вот это уровень! Сразу видно, паренек из Тыра! – с восхищением сказал Ягуни.
– Святая простота! После того как мы башней повалили тут лес, он хочет остаться незамеченным! Да тут мертвые встанут! – скрестив на груди руки, недоверчиво хмыкнул рядовой Гуннио.
– А вот про мертвых не надо! Прикуси язык! – сказал кентавр.
Трава зашевелилась, и вот Ург уже вновь стоит рядом.
– Внутри темно. Дверь закрыта. В ставни тоже ничего не видно. Вообще избушка выглядит заброшенной, – сообщил он.
– Думаешь, там никого нет? – спросила Таня.
– Скорее всего да. На пороге трава, дверную ручку затянуло вьюном… Но когда имеешь дело со Стихиарием, это ведь ничего не значит?
– Абсолютно ничего, – кивнул Мардоний и, уже не скрываясь, шагнул на поляну.
Быстро смеркалось. Всколыхнув застоявшийся воздух, на них дохнул ветер.
– Вы ничего не ощущаете? Вроде пованивает чем-то! – подозрительно принюхиваясь, спросил Ягуни.
– А ты как хотел? Мы же на Диких Землях! – ответил Ург.
Запах разложения усилился. С разных сторон поляны на них надвигались мертвяки. Вывернутые, точно вареные, белки глаз, лишенные зрачков, а часто и век, смотрели на них. Не договариваясь, путники сомкнулись спина к спине, приготовившись защищаться. Ург перебросил И-Вану свой меч, себе оставив лук. Шурасино вцепился в свой амулет. Таня заслонилась контрабасом. Рядовой Гуннио стиснул кулаки. Мардоний выпустил несколько стрел и ни разу не промазал.
Мертвяки надвигались, медленно, но неуклонно. Их становилось все больше. Казалось, лес у поляны кишит ими. Здесь были и довольно свежие, недавние, и такие, плоть на которых висела, точно порванная одежда на огородном пугале. От многих осталась лишь источенная червями слизь, но и она упорно ползла к ним. Тане почудилось даже, что среди них мелькнул тот самый карлик-убийца с шишковатой головой и подтеком засохшей крови на подбородке.
Вонь стала совсем тошнотворной. Гробулия Склеппи, позеленев, старалась дышать через платок, но даже это не спасало. Мертвяки приближались. Видно было, как у некоторых поблескивают зубы в провалах порвавшихся щек. Слышно было, как шуршит земля в лесу у поляны. Она расступалась, чавкала, струйки почвы стекали в безымянные могилы. Задевая друг друга отваливающимися руками, мертвяки карабкались уже на пикирующую крепость, недавно оставленную странниками.
– Сматываемся! Телепортируем! – прохрипела Гробулия, пытаясь вспомнить заклинание.
Шурасино уныло продемонстрировал ей свой амулет:
– Видишь между опалами янтарь? А то, что он не светится, видишь? Значит, пространственная магия здесь не действует.
Ягуни выдернул из ножен кинжал.
– Нужно очертить защитный круг! – крикнул он Ургу, поспешно начиная вырывать кинжалом траву.
– Бесполезно, – откликнулся Ург.
– Почему?
– Обрати внимание на тех тухляков в плащах с пряжками! Готов поручиться, что это настоящие саванты, с очень приличным запасом зубов в полотняных мешочках. Не один магический круг долго не выдержит.
Таня заметила, что хаотичная толпа мертвяков не так уж хаотична, как могло показаться на первый взгляд. Мертвяки были разбиты на четыре больших отряда, во главе которых стояли саванты. Каждый отряд отрезал их со своей стороны поляны, прижимая к избушке.
– Чего они хотят? – крикнула Склеппи.
– Что хотят они – ясно. Наших тел и крови. Главное – чего хочет он, Стихиарий! – сказал И-Ван, перебрасывая меч Урга из одной руки в другую и описывая им в воздухе восьмерку. Он неплохо научился владеть мечом в От-И-Тиде. Правда, там рубились в основном на водных мечах.
– Я думаю, что это такое ненавязчивое приглашение. Стихиарий явно добивается, чтобы мы укрылись в доме. Это ему зачем-то надо! – угрюмо произнес кентавр.
Он выпустил стрелу, насквозь пробившую грудь одного из вырвавшихся вперед савантов. Савант недовольно заурчал, покосившись на стрелу как на досаждавшую ему занозу. Теперь мертвяки были уже совсем близко. Их гниющие толпы неуклонно смыкались, прижимая их к избушке.
– Странно… После меня здесь явно никого не было, а засов на месте. Да и вообще я не уверен, что закрывал за собой дверь, – пробурчал Мардоний.
К волшебству такого рода он относился без доверия.
Дверь в сторожку, как и в прошлый раз, была закрыта. Разросшийся куст шиповника просунул ветви между досками и причудливо переплелся с ними, словно подсказывая, что ни одно материальное существо давно не входило сюда.
Таня толкнула дверь, но открыть не смогла. Тогда Ягуни, просунув в щель кинжал, отодвинул щеколду. Тем временем И-Ван вставил клинок меча между дверью и порогом и, чуть приподняв просевшую дверь, распахнул ее резким пинком.
Оглянувшись на кентавра, Таня хотела шагнуть внутрь. Ей чудилось, ее зовет упорный шуршащий голос. Слов она не различала, однако в том, как они звучали, было что-то завораживающее. Они были точно сухой блеск драконьей чешуи. Таня не ждала от этого голоса ничего хорошего, но одновременно хотела, чтобы все закончилось поскорее.
– Ну же! – крикнул Мардоний.
Кентавр безнадежно выпускал последние стрелы в мертвяков, плотно сомкнувшихся вокруг сторожки. Зловонное кольцо смыкалось. Сотни белых глаз, тысячи алчно скрюченных пальцев. Остатки волос на тронутых плесенью макушках. Нет уж, как плохо ни было бы внутри, снаружи явно хуже.
Таня шагнула в сторожку. Какое-то мгновение глаза еще привыкали к новому освещению. Она увидела белый огонь в очаге и грубые, с потрескавшейся кожей ботинки с переплетенными между собой шнурками. Казалось, в них не больше магического, чем в любой старой обуви.
«Возможно, дело не в самих ботинках, а в тяге земной, которую поместил туда мой дед», – подумала Таня. Медальон на ее груди чуть нагрелся, однако никаких мудрых комментариев не выдал.
Вслед за Таней в сторожку набились Шурасино, Ягуни, Гробулия и Гуннио. Последним внутрь вошел И-Ван. Кентавр оставался пока снаружи, но и Тане и остальным было ясно, что для него уже не найдется места. Сторожка была слишком мала. И Мардоний это понял.
– Прощай, друг! Мы с тобой неплохо повоевали, – негромко сказал он и, погладив лук, ставший бесполезным из-за отсутствия стрел, передал его Гуннио. – И-Ван, дай меч! – попросил он.
И-Ван протянул ему меч Урга. Кентавр деловито осмотрел его и, взмахнув, проверил баланс.
– Не так плохо, как я ожидал! Хотя наше знакомство будет недолгим, надеюсь, ты не подведешь меня в последнем бою! – обратился он к мечу.
– Что ты собираешься делать? – все больше начиная волноваться, спросил И-Ван.
– Как бы там ни было, а кентавры всегда умирают в седле! – мрачно пошутил Мардоний. – Прощайте! Если кто-то из вас выживет, постарайтесь сделать так, чтобы в именах ваших детей было не меньше восьми букв! Ну, пора! Долгое прощание – многие слезы!
Таня увидела, как кентавр встал на дыбы и, вращая мечом, ринулся в гущу мертвяков, сбив грудью идущего впереди саванта. При этом он и сам потерял равновесие и упал на передние ноги. Мертвяки – алчные, зловонные – сомкнулись вокруг. Несколько раз кентавр с мечом еще выныривал из зыбкой горы гниющей плоти, но, когда на крупе у него повисло сразу два саванта, а здоровенный мертвяк вцепился ему зубами в ногу, он в последний раз взмахнул мечом и исчез.
– Мардоний! – крикнул И-Ван.
Безоружный, он ринулся на помощь кентавру, но дверь сторожки решительно захлопнулась перед его носом. Но это было еще не все. В следующий миг дверь вообще исчезла. Теперь на ее месте была бревенчатая стена.
– Заживо замуровали! – нервно кусая ногти, сказала Гробулия Склеппи.
– Не волнуйся! – попытался утешить ее рядовой Гуннио.
– Кто волнуется? Я? По-твоему, это можно назвать волнением? Да я просто в панике! Ты все понял? У девушки ПА-НИ-КА! – рявкнула на него Гробулия.
Прислонив к стене футляр с контрабасом, Таня шагнула к ботинкам. Она не могла оторвать взгляда от их грубой подошвы и толстых ниток, прошивающих ботинки по краям. Шов был неровным. Заметно было, что мастер шил ботинки вручную, предварительно прокалывая толстую кожу шилом. Широкий носок правого ботинка треснул, и Таня видела, как внутри что-то слабо серебрится.
Таня подумывала уже, не рискнуть ли прикоснуться к ботинкам и что произойдет, если, сунув руку внутрь, она дотронется до тяги земной, как вдруг Ягуни издал неопределенный звук.
Таня увидела, как в противоположном углу комнаты, где-то над увенчанной нелепым борейским париком головой Шурасино, медленно проявляется НЕЧТО. Это было именно НЕЧТО. Оно висело в комнате точно большое полупрозрачное полотенце или ковер. Изредка оно вздрагивало и шло рябью. Сквозь него отчетливо просматривалась стена сторожки. Был ли это сам Стихиарий или некая часть его, сказать никто не мог.
Одновременно чуть в стороне, у мерцающего белого огня, возник низкий деревянный столик с причудливой резьбой на кривых, как у таксы, ножках.
«ПОСТАВЬТЕ ЧАШУ НА СТОЛ!» – потребовал голос. Он звучал сразу отовсюду и не был ни тих, ни громок. Невозможно было даже сказать наверняка, принадлежал ли он мужчине или женщине. Скорее то, что обладало им, вообще не имело пола.
Ург замешкался. Он отступил на полшага и, внезапно вскинув лук, выпустил стрелу прямо в центр прозрачного полотенца. Стрела прошла насквозь и, пылая, вонзилась в деревянную стену. Ее оперенье сгорело и теперь лишь чадило, точно ему пришлось коснуться испепеляющего огня.
Огненное полотенце дрогнуло. Оно сместилось и висело теперь над головой Урга. Полупрозрачные края потянулись к его вискам и обвили его голову подобно тюрбану. Ург выронил лук и, схватившись руками за голову, медленно осел на пол. Его лицо стало землистым. Таня не знала даже, жив теперь Ург или нет – ее сковал ужас. Она ощущала себя подобно человеку, который стоит на самом дне огромного котлована и, беспомощно, зная, что бежать бесполезно, смотрит, как сверху на него вот-вот обрушится водопад. Но одно Таня поняла точно: Стихиарий не смог покорить Урга. Убить, оглушить, уничтожить – это да, но не сломить. И уже в этом было торжество истинной силы над силой мнимой.
«БРАСЛЕТОНОСЦЫ, ПОВИНУЙТЕСЬ! ПОСТАВЬТЕ ЧАШУ!» – снова прозвучал голос. Он стал еще суше, еще злее.
Браслет на запястье у Склеппи сомкнулся. Теперь он был не раскаленным, как прежде, а безумно холодным. Гробулии чудилось, будто тонкая ледяная змея ползет по костям в мозг и начинает сковывать его. Склеппи напрягла всю свою волю, но ощутила, что это бесполезно. Воля, владевшая ею, была в тысячи раз сильнее ее воли.
«Браслетоносец станет рабом браслета», – словно сквозь туман донеслись до нее слова Хозяйки Медной Горы. Но Склеппи, хотя и слышала их, уже не понимала их значения. Она вообще не понимала уже ничего, кроме того, что нужно выполнить приказ.
Двигаясь точно во сне, Склеппи присела рядом с неподвижно лежащим Ургом и, взяв его мешок, вытряхнула из него рунную чашу. Потом, взяв ее за края, поставила в центр стола.
«ВСЕ… ТВОЯ МИССИЯ ВЫПОЛНЕНА! ПОЗДНЕЕ Я ВЫПЬЮ ИЗ ТЕБЯ ОСТАТОК СИЛ, А ПОКА СПАТЬ!» – небрежно сказал голос, и Гробулия рухнула рядом с Ургом.
Влажная тряпка, которой был опутан браслет Шурасино, внезапно вспыхнула и зачадила вонючим дымом. Борейский маг завопил, хотя и не ощущал боли, а лишь беспомощный леденящий ужас. Холодная змейка повиновения уже вползала в его сознание точно так же, как в сознание рядового Гуннио.
Пальцы на его могучих руках сжимались и разжимались, точно не знали, кому повиноваться.
«ВАШ ЧЕРЕД! ВЫ ДВОЕ! ВОЗЬМИТЕ ДЕВЧОНКУ И ВЫПУСТИТЕ ИЗ НЕЕ КРОВЬ! ПОСТАРАЙТЕСЬ, ЧТОБЫ НИ КАПЛИ НЕ ПРОЛИЛОСЬ МИМО СОСУДА!» – прошуршал голос.
Шурасино и Гуннио повернулись к ней. О том, как тяжело давалось им повиновение, Таня видела по их мокрым, точно выпитым лицам и ввалившимся глазам. Казалось, Гуннио и Шурасино подтаивают как свечи. «Стихиарий вытягивает силы из тех, кто ему повинуется», – вспомнила она.
Ягуни стоял у стены и машинально, едва ли соображая, что он делает, сковыривал ногтями с нее потеки еловой смолы. Лицо у него было каким-то потерянным. Тане редко приходилось видеть великолепного мага и фокусника в такой прострации. Почти сразу она поняла причины его растерянности. У него был кинжал, но как он мог его использовать? Против бесплотного Стихиария, который был везде и одновременно нигде, кинжал бессилен. Набрасываться же с кинжалом на Гуннио, Гробулию и Шурасино было бы безумием.
Гуннио сделал шаг. Его могучая лапа сомкнулась на предплечье у Тани. Таня рванулась, попыталась оттолкнуть его, но справиться с Гуннио не смогла. Гигант даже не ощутил ее сопротивления. Лицо рядового из Арапса блестело от пота. Таня видела, как в его теле ожесточенно сражаются двое – настоящий Гуннио и другой, жалкий раб браслета. Какой-то миг она еще надеялась на чудо, но чуда не произошло. Браслет победил. Его рука потянулась к бедру, нашаривая кинжал, но ножны были пусты. Он выронил его где-то по дороге.
Грязное полотенце затрепетало под потолком.
«МАГИСТР, ДАЙ ЕМУ НОЖ!» – деловито распорядился голос.
Шурасино засуетился и, обливаясь потом, стал рыться в карманах в поисках ножика. Оттуда градом посыпались амулеты, волчьи зубы и слабосильные магические кристаллы из набора бытовых артефактов, которые легко было купить в Борее за пару золотых монет.
«БЫСТРЕЕ!» – поторопил Стихиарий. Его голос дрожал от нетерпения, как голос вурдалака. Его воля и воля чаши слились воедино. Грязное прозрачное полотенце переплыло к чаше и, выстлав ее изнутри, жадно прильнуло к рунам. Теперь чаша и Стихиарий составляли одно жаждущее крови целое.
«НУ! ГДЕ ЖЕ КРОВЬ? НЕ МЕДЛИ!» – прошипел голос, и борейский маг едва не взвыл от боли, пронзившей все его существо.
Кусая губы, Шурасино отыскал маленький ножичек с перламутровой ручкой и дрожащей рукой протянул его Гуннио. Однако не успел Гуннио схватить его, как сбоку на Шурасино петухом налетел И-Ван. Он ударил его по тщедушному запястью и выбил ножик. Затем противники покатились по полу. И-Ван осыпал борейского мага ударами. Шурасино не сопротивлялся. Он явно не соображал, что делает, а только пытался подползти к ножу и передать его Гуннио.
«И-ВАН, ГЛУПЫЙ МАЛЬЧИШКА! ДА, ВАШИ СУДЬБЫ СОЕДИНЕНЫ. ДА, ТЫ ЕЕ ЗАЩИТНИК В ЭТОМ МИРЕ И ВСЕХ ИНЫХ, НО НЕУЖЕЛИ ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ВСЕ БЕСПОЛЕЗНО?» – нетерпеливо спросил Стихиарий.
Он даже не покинул чаши, даже не шевельнулся, а И-Ван внезапно отпустил Шурасино и, застонав, уткнулся лбом в пол. Таня увидела, как из носа у него потекла кровь. Шурасино, которому уже никто не мешал, на четвереньках подбежал к ножику и, схватив его, на четвереньках же побежал к Гуннио.
Тот, не отпуская Таню, вцепился в нож и придирчиво осмотрел его.
– Тупой, но ничего… Сойдет! – пробормотал он и потянул Таню к чаше. У столика Гуннио кинул Таню на колени и силой вытянул вперед ее руку.
«ЗАКАНЧИВАЙ! НУ!»
Тонкое лезвие перочинного ножа деловито потянулось к венам на Танином запястье. Но прежде чем Гуннио сделал надрез, вновь зашуршал голос:
«ПОГОДИ! СТАРИК ДОЛЖЕН УВИДЕТЬ, КАК ЕГО ВНУЧКА ПЛАТИТ ДОЛГИ. ПУСТЬ ОН САМ НАПЬЕТСЯ КРОВИ ВМЕСТЕ СО МНОЙ! ЭТО СДЕЛАЕТ НЕВЫНОСИМОЙ ЕГО ЖИЗНЬ В ПОТУСТОРОННЕМ МИРЕ! БРОСЬТЕ В ЧАШУ ЕЕ МЕДАЛЬОН! НУ ЖЕ, РАБЫ, СДЕЛАЙТЕ ЭТО, А ПОТОМ МЫ ПРИКОНЧИМ ОСТАЛЬНЫХ!»
– Давайте я брошу! Я хочу жить! Я все сделаю, все! Я тоже раб! – ломким голосом крикнул Ягуни, не отрывая пугливого взгляда от Гробулии, Урга и И-Вана, неподвижно лежащих на полу.
Он единственный держался пока в стороне и даже не помогал И-Вану, когда тот боролся с Шурасино за нож.
– Ты? Ты? – не поверила Таня. – Нет, только не ты!
Ягуни всем своим выразительным лицом изобразил, что она задает дурацкий вопрос.
– Прости меня, папочка мой дедуся! Я знаю, что виноват, но ты же все равно умрешь! Почему бы мне не спасти себя? Стихиарий, почему ты молчишь? Я хочу жить! – сказал он.
Грязное полотенце колыхнулось с небрежным превосходством.
«ТАК И БЫТЬ! ТЫ МНЕ НЕ НУЖЕН! НО… ГУННИО, ПУСТЬ ОН ВОЗЬМЕТ МЕДАЛЬОН! ЭТО БУДЕТ ЕГО ПЛАТА ЗА ЖИЗНЬ!»
– Спасибо! Спасибо! – Ягуни подскочил к Тане и решительно сорвал с нее медальон.
И-Ван, с трудом приподнявшись на локтях, с презрением наблюдал за ним.
– Ты действительно хочешь это сделать? На тебе же нет браслета! – с трудом выговорил он.
– Нет. Но я не хочу оставаться здесь! Не хочу сдохнуть в этом гнилом лесу! Разве ты не слышишь, как тут пахнет мертвечиной? – озираясь, нервно сказал Ягуни.
– Трус! – бросил И-Ван.
– Дурак! Прав тот, кто останется жив! Живая собака лучше мертвого льва! – убежденно крикнул Ягуни.
Вид сломавшегося фокусника был жалок. Он прижал руки к груди, точно боялся расстаться с медальоном. Слезы дрожали у него на глазах.
«ДАВАЙ МЕДАЛЬОН!» – нетерпеливо произнес Стихиарий.
Ягуни еще раз, словно борясь с собой, прижал медальон к груди, а затем, шагнув, кинул его в чашу. Облезлый талисман дважды звякнул, ударившись о дно.
«ТЕПЕРЬ ФЕОФИЛ УВИДИТ, К КАКОЙ МУКЕ ПРИГОВОРИЛ СВОЮ ДЕВОЧКУ! МНЕ ЖЕ ПОРА ПОКИНУТЬ ЭТОТ МИР!»
– Постой! Только один вопрос! Зачем нужны были пятеро? Зачем Гуннио, Шурасино, Ягуни, Гробулия? Зачем И-Ван? Неужели нельзя было заманить и убить меня одну? Подослать ко мне убийцу, как в первый раз! – крикнула Таня.
«С ЭТИМИ СТАРЫМИ ЗАКЛИНАНИЯМИ НЕ ВСЕ ТАК ПРОСТО. ДУМАЕШЬ, ЗАЧЕМ МНЕ НУЖНЫ БЫЛИ ИМЕННО ЭТИ ЧЕТВЕРО? СМЕХ ЯГУНИ, СИЛА ГУННИО, ТЕМПЕРАМЕНТ СКЛЕППИ, УМ ШУРАСИНО… НЕ ЭТО ЛИ ИХ СТЕРЖЕНЬ? ГЛАВНОЕ, ВОКРУГ ЧЕГО СТРОИТСЯ ВЕСЬ ХАРАКТЕР? И ВСЕ ЧЕТВЕРО ИЗМЕНИЛИ ТЕБЕ, ДАВ ЭТИМ САМЫМ МНЕ ВЕЛИКУЮ СИЛУ И ВОЗНАГРАДИВ МЕНЯ ЗА ГОДЫ ЗАТОЧЕНИЯ!»
Прозрачное полотенце метнулось к ботинкам, а от них к белому пламени, зашипевшему при его приближении.
«ДАВАЙ, ГУННИО! ПЕРЕРЕЖЬ ЕЙ ВЕНЫ! КРОВИ!» – крикнул Стихиарий.
Нож коснулся Таниного запястья, кольнул его, но как-то неуверенно. Неожиданно Таня ощутила, что пальцы рядового Гуннио разжимаются и перочинный нож выпадает. Ошарашенно моргая, Гуннио смотрел на свой браслет, пузырящийся старой ржавчиной. Весь холод и весь жар ушли из него. Теперь это была лишь безделушка. Внезапно поняв это, Гуннио отпустил Таню, схватился за браслет и, решительно сломав его, бросил на пол.
– Прости! Ты даже не представляешь, как это, когда в тебе копошится ледяная змея… Ты сам не принадлежишь себе! – виновато сказал он Тане.
Шурасино уже помогал подняться Гробулии. Склеппи изумленно крутила головой, точно не совсем понимала, где она находится. Однако взгляд ее становился все более осмысленным.
Прозрачное полотенце взметнулось над чашей.
«ПРОКЛЯТЬЕ! КУДА ПОДЕВАЛАСЬ МОЯ МАГИЯ?» – прошипел Стихиарий.
Ягуни поднял голову и лукаво улыбнулся.
– Монетка торговца овощами, – сказал он негромко.
– Какая монетка? – не поняла Таня.
– Позеленевшая медная монетка, на которую не купишь даже куска хлеба, которая отнимает всю магию. Я приклеил ее смолой к медальону. А теперь надо действовать, пока Стихиарий не разобрался, что к чему! – шепнул Ягуни.
– Так, значит, ты не предатель? – ошарашенно спросил И-Ван.
– Сейчас получишь в нос еще раз! Но уже от меня! – рассердился фокусник и маг.
Он так искренно негодовал, что Тане захотелось расцеловать его в обе щеки, однако первой это сделала Склеппи, вызвав дикую ревность Гуннио.
«ОБМАН! ВЫ ОДУРАЧИЛИ МЕНЯ! НО ЭТО БУДЕТ НЕДОЛГО! НИЧТО НЕ В СИЛАХ МЕНЯ ОСТАНОВИТЬ!» – загрохотал Стихиарий. Теперь его голос звучал так, что у Тани едва не лопались барабанные перепонки.
Чаша начала дрожать. Ее руны окутались красноватым свечением. Стол под ней заходил ходуном. Медальон Феофила Гроттера с приклеенной к нему смолой монетой запрыгал внутри, зазвенел, точно чаша стремилась во что бы то ни стало избавиться от него.
«ПРОКЛЯТЫЙ МЕДАЛЬОН! СЕЙЧАС Я СНОВА ПОЛУЧУ СВОБОДУ!»
Чаша дрожала как безумная. Даже контуры ее смазывались.
Гуннио шагнул к чаше, стремясь удержать ее, но красноватое свечение отбросило его в сторону, не давая приблизиться к ней и на два шага. Медальон подпрыгнул почти до края чаши и лишь чудом соскользнул назад. Впрочем, это чудо легко объяснилось, когда Ягуни вытер пот со лба и слегка расслабился. Ему всегда неплохо давался телекинез мелких предметов.
– Давайте прикинем… Что может изгнать злого духа, кроме крови? Любовь, не так ли? – спросила Гробулия.
Внезапно Склеппи вспомнила все: снежную московскую зиму, голубей у мусорного бака, вспомнила даже кисловатый запах борща в подъезде. Память вернулась к ней и захлестнула сладкими детскими воспоминаниями. Ее рука сама собой скользнула в карман, ощутив ободряющее тепло варежек на резинке. Ни разу Гробулии не удавалось досмотреть сон до конца. Все всякий раз заканчивалось яркой белой вспышкой. А тут увидела все снова, да еще наяву.
– Нехороший Стихиарий! Ты делал Гробушечке больно, но Гробушечка прощает тебя! Кроме крови, тебя может изгнать только любовь, не так ли? – ласково, точно обращаясь к другу, сказала она.
Сама не понимая, кто и что заставляет ее так поступать, Склеппи достала варежки и одним легким точным броском закинула их в чашу. Они скользнули по ее краю и упали внутрь. Дрожь чаши заметно ослабела. Красноватое свечение чуть побледнело.
«НЕ СМЕЙ, ДРЯНЬ! НЕУЖЕЛИ ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО ТВОИ НИЧТОЖНЫЕ ПЕРЧАТКИ ЧТО-ТО ИЗМЕНЯТ?» – прошипел Стихиарий.
– Они одни – нет! А это, пожалуй, да! – сказал Шурасино.
Рука борейского мага опустилась в карман. Вот она – холодная, ободряющая тяжесть ручки «Паркер».
«Я всю жизнь мечтал о чем-то особенном, а что в результате?.. Возможно, тебе повезет чуть сильнее. Дерзай, малыш!» – услышал он голос отца.
Волнуясь, Шурасино бросил ручку в чашу. Бросил неточно, почти промахнулся, но внезапно давно не пишущий «Паркер» сам изменил направление и острием, точно копье, упал в чашу. Чаша звякнула. Теперь она едва уже светилась.
Стихиарий взвыл. Полупрозрачное грязное облако беспомощно заметалось, то склизким холодом, то жаром обдавая их лица.
– Теперь моя очередь! – сказал рядовой Гуннио и, уже не таясь, достал зеленого медведя.
– Пусть только кто-нибудь попробует сказать, что это обезьяна! – сказал он с угрозой.
– Разумеется, нет! Какая хорошенькая кошечка! – искренно восхитилась Гробулия.
Но Гуннио ее не слышал. Он нежно подышал на облезший мех игрушки, ласково потрогал громадным пальцем пуговичные глаза и, решительно шагнув к почти уже померкшей чаше, вложил в нее зеленого медвежонка.
– Убирайся к себе, Стихиарий! – сказал он.
Стихиарий взвыл. В этом вое было все – и беспомощная ненависть, и злоба, и угроза.
В доме полыхнула вспышка, на миг ослепившая всех, кто стоял в избушке. Когда Таня вновь обрела способность видеть, она обнаружила, что чаша исчезла, а с ней вместе растворилось и грязноватое прозрачное облако. И тут же очнулся Ург.
На деревянном столе лежали зеленый мишка рядового Гуннио и пушистые варежки Склеппи. Рядом с облупленным медальоном Фео Гроттера поблескивала ручка Шурасино.
– Теперь Стихиарий точно не вернется, поскольку изгнан любовью, а не ненавистью, – назидательно произнес медальон Феофила Гроттера.
– Не вернется? – недоверчиво спросила Гробулия.
– Ни в коем случае! Aequam memento rebus in arduis servare mentem![18] Моя старая магия отлично работает. Обратите внимание, ботинки тоже исчезли. Думаю, они будут сопровождать Стихиария до конца его дней. Так-то! – сказал медальон.
И-Ван вытер с лица кровь и встал. Улыбаясь, он пошел было к Тане, но внезапно что-то остановило его.
– Мардоний! Там Мардоний! – сказал он и, кинувшись к ставням, стал дергать их.
– Дай-ка мне! – деловито сказал Гуннио. Он отступил на полшага назад и, ударив в ставни ногой, вышиб их.
В дом хлынул свет. Луг перед избушкой опустел. Мертвяки либо сгинули, либо ушли куда-то, и только вытоптанная трава доказывала, что они действительно тут были. Все кинулись наружу. Вороной кентавр лежал на боку, сжимая в руке окровавленный меч. Весь его круп, плечи и живот были покрыты укусами. Мардоний был в беспамятстве.
Отстранив Ягуни и И-Вана, Шурасино деловито присел возле кентавра на корточках и заклинанием остановил сочащуюся из ран кровь.
– Как он? Он… он умер? – хрипло спросил И-Ван.
Шурасино удивленно взглянул на него:
– С чего ты решил? Конечно, красавчиком он больше никогда не будет, но серьезных ран нет. Вены и артерии не затронуты, горло не прокушено. Думаю, я даже смогу привести его в чувство. Нашатырюс!
Мардоний открыл глаза. Он посмотрел сначала на И-Вана, потом на меч в своей руке.
– Я думал, они меня прикончат, но их затянула земля. Затянула, как трясина. Это было не слишком приятное зрелище… Думаю, это случилось, когда… Стихиарий ведь сгинул, не так ли? – сказал он.
– Да, мы его изгнали из этого мира.
Кентавр пошевелил головой. Это движение доставило ему сильную боль, потому что он поморщился.
– Так я и думал. Мертвяки Варварских Лесов были зависимы от него. Теперь на Диких Землях станет спокойнее, – сказал он удовлетворенно.
И-Ван поднял голову и посмотрел на луну:
– И что теперь будет с этим миром?
– А что с ним будет? Ничего. Наш мир будет жить своей жизнью. Хорошей или плохой – не знаю. Но своей. Сумеют ли кентавры вернуть себе свободу – покажет время. Но никакая посторонняя сила уже не вмешается в нашу историю. Да и аура здешних жителей в следующем поколении станет многоцветной. Все быстро возвращается на круги своя, – сказал Мардоний.
– А что будет с нами? – спросила Таня.
Кентавр быстро взглянул на нее:
– С вами? Вас удерживала здесь только магия Стихиария. Уверен, с минуты на минуту вы вернетесь в свое отражение вне зависимости от того, будет у вас такое желание или нет. Пространство быстро залечивает свои раны.
– Мардоний, пикирующая крепость больше никогда не взлетит! Как ты сумеешь выбраться отсюда? – спросил И-Ван.
– Сдается мне, что сумею. Мне поможет Ург, а возможно, и ваши двойники. Я бы и от вашей помощи не отказался, но взгляни-ка на свои ноги, дружок! – кентавр невольно улыбнулся.
И-Ван торопливо наклонился. Его ноги, хотя он не ощущал пока этого, превращались в спиральные завихрения зеленого тумана и неотвратимо таяли. И-Ван чувствовал себя как джинн, которого затягивает в кувшин. Как кусковой сахар, который медленно тает, опускаясь на дно чашки. Это было не больно, но как-то очень уж странно. И вот уже он исчез до пояса и продолжал таять дальше. Зеленая спираль тумана поглощала его, поднимаясь все выше по туловищу. Вскоре в пространстве висела одна удивленная голова И-Вана.
– Думаю, твое туловище уже в другом отражении. Поторопись, а то на него еще запрыгнет какая-нибудь потусторонняя голова из тех, что давно дожидались подходящего случая! – насмешливо произнес Ург.
Но И-Ван не услышал. Он смотрел на кентавра.
– Не бросай Левиафана! Обещаешь? Скажи ему, чтобы плыл в открытый океан и не ждал меня больше. Я не уверен, что он поймет, но все же… Хорошо?
– Обещаю. В крайнем случае, хорошо порывшись в памяти, я припомню даже пару драконьих команд, хотя и не уверен, что он меня послушается, – сказал Мардоний.
– Так что же делать?
– У меня есть идея получше. Как насчет твоего двойника? Настоящего И-Вана из этого мира? Сдается мне, он тоже неплохо отнесется к Левиафану, – улыбаясь, заметил кентавр.
И-Ван благодарно моргнул.
– Прощай, Мардоний! Пока, Ург! Прощайте все, кого я не увижу! Тань, я жду тебя! Пожалуйста, не задерживайся здесь! – сказал И-Ван, от которого, как от чеширского кота, остались уже одни говорящие губы.
Мгновение полного исчезновения И-Вана осталось незамеченным, поскольку немногим раньше, чем растаяли его говорящие уста, то же самое стало происходить с остальными – с Гуннио, с Ягуни, с Шурасино и с Гробулией. Они растаяли почти сразу, без длинных прощальных монологов и цветистых фраз. Один только рядовой Гуннио несколько раз успел сказать «Блин», комментируя таким образом поочередное исчезновение ног, рук и туловища.
Одна Таня пока сохраняла прежние очертания, не торопясь превращаться в туман – к большой радости Урга, надо сказать. Ург втайне надеялся, что Таня останется. Но он ошибался. Пространство, избавленное от Стихиария, в самом деле быстро залечивало раны.
На другом конце поляны почти одновременно возникли несколько двойников, одетых в школьные мантии Тибидохса. Тане было бы любопытно взглянуть на двойников, но она понимала, что уже не успеет. У нее возникло вдруг странное чувство. Она была здесь и одновременно уже не здесь. Она словно раздробилась по множеству смежных миров, однако этот оставался пока главным. По тому, как Ург вдруг уставился на нее с тревогой, Таня поняла, что с ней что-то неладно. Взглянув на свое тело, она увидела, как ее постепенно, начиная с ног, окутывает зеленоватое сияние. Та же знакомая зеленая змейка бежала теперь по ее телу, поглощая его и превращая в мириады сверкающих искр, меркнущих в пространстве.
– Ург, я ухожу! Ты можешь обещать мне, что… В общем, мне кажется, Тыр не самое лучшее место для тебя! – осторожно сказала Таня.
Ург печально посмотрел на нее:
– Я мог бы обмануть тебя и наобещать все, что угодно… Мне не впервой. Но вообще-то я действительно собираюсь покинуть Тыр. Там мне душновато. Как насчет того, чтобы я помог тебе побороться за свободу кентавров, а, Мардоний?
– Смутно представляю, как ты собираешься помогать нам, но я не против. Тут возни на всех хватит. Твой ключ с головой ласки и лук могут оказаться полезны, – усмехнулся кентавр.
Когда тело Тани растаяло и в пространстве повисла одна ее голова, Ург шагнул к ней и поцеловал в губы. Таня попыталась отстранить его и даже ощутила свое движение, но скорее всего ее руки оттолкнули Урга уже в каком-то другом, не этом мире.
– Давно собирался это сделать!.. И-Ван все-таки мудро сделал, что исчез первым. Ты ведь ему не скажешь, нет? – сказал Ург.
– Скажу, у меня от него секретов нет. Тебе не стоило этого делать!
– Как хочешь. Я думаю, он поймет, что тебе сложно было дать мне пощечину, – сказал Ург и поцеловал ее еще раз. – Прощай! Я знаю, что больше никогда тебя не увижу, но все же… Прощай! – крикнул он.
– Прощай, Ург! Спасибо тебе за все! Будь счастлив! – проговорила Таня и растаяла.
Таня уже исчезла, а Ург и Мардоний долго еще смотрели в ту точку пространства, где она только что была.
– Жизнь как почтовый дилижанс. Люди садятся в него, некоторое время едут вместе, привыкают друг к другу, а затем рано или поздно каждый выходит на своей станции. Дверь дилижанса хлопает, и он уезжает. И разлучившиеся никогда больше не встречаются. Во всяком случае, в этом дилижансе. Но кто сказал нам, что этот дилижанс последний? Возможно, где-то там, за горизонтом этого мира, будет еще один? – философски заметил Мардоний.
– Может, есть, а может, нет, – сказал Ург. – Я предпочел бы, чтобы лошадей, которые везут дилижанс, умыкнули мои дорогие братья. Кучер умчался бы в погоню, размахивая тупым тесаком, а сам дилижанс остался бы в лесу вместе со всеми пассажирами. И не было бы никаких разлук. Но, видимо, это невозможно.
Глава 12
ОСТОРОЖНО, ГРОТТИ!
Таня очнулась и тотчас поняла, что для того, чтобы очнуться, выбрала себе весьма и весьма странное место. Она была в кабинете Сарданапала. Полулежала в глубоком кресле, укутанная пледом, от которого слегка попахивало горьковатым одеколоном академика. Память возвращалась медленно, толчками. Точно из-под воды поднимались и возникали то там, то здесь небольшие островки.
Прямо перед ней, буравя ее неприветливыми глазками, сидел Поклеп Поклепыч. На коленях у него лежала книжка, по яркому переплету которой прыгали буквы: «Вуддин Ой. Двести советов, как разлюбить русалку и начать жить».
– Очень славно! Мадемуазель Гротти изволили-с очухаться! – сказал Поклеп Поклепыч, обращаясь не к Тане, а к кому-то другому, кто стоял сейчас за ее креслом.
– Поклеп, перестань! Ты же беспокоился не меньше моего! Как я рад, как рад! – добродушно пробасил кто-то, и Таня узнала гулкий голос Тарараха.
Мгновение – и питекантроп появился перед ней вместе с Медузией и академиком Сарданапалом.
– Ты в порядке, девочка? – с беспокойством спросил академик.
– Да вроде, – осторожно ответила Таня. Она чувствовала себя просто прекрасно – точно человек, отлично выспавшийся в выходной день.
– Признаться, твое перемещение доставило нам массу хлопот. Твои друзья давно уже на ногах, а с тобой мы возимся уже вторые сутки. И это при том, что Ягге с самого начала утверждала, что по ее части тут ничего нет. Физически ты не пострадала. Сложнее было провести между мирами твое сознание, – продолжал академик.
– Что со Стихиарием? – хрипло спросила Таня.
Академик философски пожал плечами.
– Да ничего. Он в своем измерении кипит от злости. Вы сумели изгнать его. Учитывая, что и ботинки кентавра сгинули вместе с ним, в ближайший миллион лет он не появится. За дальнейшее я не ручаюсь, – сказал он.
– Уррря-яя! Гротти снова в Тибидохсе! Моя жизнь наполняется смыслом! Теперь никто не прищемит дверью мое альтэр эго! – заорал кто-то.
Медузия недовольно покосилась на ретивого Ржевского, бледный нос и темные глаза которого любознательно проступали то в одной, то в другой стене. Любопытный поручик, разумеется, не удовольствовался ролью простого наблюдателя и энергично тянул одеяло на себя.
– Очи черные! Очи жгучие! Очи страстные и прекрасные! – в полный голос грохотал он, возникая то на потолке, то плоским ковриком стелясь под ногами.
– Ржевский, помолчи! Дай мне хоть слово вставить! Смотри, дрыгну-брыгну! – нахмурилась Медузия.
– Как люблю я вас, как боюсь я вас! Знать, увидел вас я не в добрый час! – не унимался призрак.
– А вот это верно. Не в добрый… – предупредила Горгонова и решительным дрыгусом заставила поручика сгинуть.
Академик усмехнулся, но тотчас усы его укоризненно показали кончиками на Таню.
– Представляешь, как мы все переволновались? Не сейчас, разумеется, а когда все только случилось… Вначале Ягун не пришел на обед, час спустя Гробыня и Гуня куда-то запропастились, а вечером хватились Шурасика. Ну нет их и нет… То ли ушли куда-то, то ли похищены. Вся школа на ушах! И, наконец, последним пропал Ванька… Пропал прямо на глазах у Тарараха – тогда лишь мы окончательно сообразили, что что-то неладно.
Питекантроп хмыкнул, присаживаясь рядом с Таней на корточки:
– И еще как неладно! А тут вообрази, заявляются Усыня, Горыня и Дубыня! Все в помаде, в кошмарной малиновой помаде, которую так любят великанши, но якобы с боевого дозора, и сообщают, что видели в лесу яркие магические вспышки! Мы отправляемся туда и в одной из охотничьих ям, которую эти пройдохи явно выкопали для златорогих оленей, обнаруживаем всех пятерых пропавших – одетых более чем странно, во что-то средневековое, напуганных и потерявших память.
– Это ведь двойники из того отражения, да? – спросила Таня.
– Ну да. Ты-то теперь знаешь, – кивнул питекантроп. – Но мы-то не сразу это сообразили. Это Ягге первая разобралась, что к чему, – мы же грешили на вирусный сглаз. Даже Поклепа подозревали. Он с этими вечными угрозами всех зомбировать…
Завуч раздраженно крякнул и злобно зыркнул бутылочными глазками.
– Па-апрошу без намеков! – сказал он желчно.
– Поклеп! Если тебе не сложно, не перебивай Тарараха! – попросила Медузия.
– Я не перебиваю. Если бы я хотел его перебить, я бы использовал гремучий запук. Или взял бы пулемет! Тра-та-та! – сказал Поклеп и отошел к окну.
– Разумеется, мы вскоре сообразили, что он тут ни при чем, а во всем замешана другая, более сильная, магия, – продолжал питекантроп. – Тут даже не дядей Сэмом пахнет и не этими шарлатанами из Магщества. Здесь другой магический калибр, другой почерк… Ну и переволновалась же наша Ягге! Ей особенно тяжело пришлось. Просто извелась вся! И того Ягуни любит, и своего вернуть хочет. Ей бы эти Ягунчики толпами шмыгали и все подряд комментировали, она бы только рада была. А между нами… мне тот, другой Ягун больше нравился, болтал чуток поменьше… Зато двойник Гуннио был просто кошмарный. С циклопами каждый день дрался, Жикина подбил самогонный аппарат соорудить из дистиллятора живой воды. Наш Гуня рядом с ним просто ангелочек.
– Возмутительная асоциальная личность! Не будь он из другого мира, я бы его в два счета зомбировал! – с негодованием вставил Поклеп.
Таня засмеялась.
– Послушай! – обращаясь к ней, сказал вдруг Сарданапал. – Ты ведь помнишь все, что происходило с тобой в том мире, не так ли?
– Да вроде, – осторожно сказала Таня.
Она не совсем еще была уверена, хотя большинство островков памяти, большинство крошечных крючочков, пристегивающих наше настоящее к нашему прошлому, уже возникли из трясины небытия.
– Не кажется ли тебе, что ты там была другой? Такой же, но все же другой? Все черты твоего характера, равно как и черты характера остальных, стали более яркими, более броскими. Вы словно прошли сквозь выпуклую линзу увеличительного стекла. Гуннио стал взрослее, агрессивнее, даже физически крепче, но одновременно зрелее, И-Ван готов был пожертвовать жизнью ради дракона, Шурасино сделался более искусным магом, хотя бы потому, что понял: магия не всемогуща. Простые чувства и простые надежды значат зачастую больше. Гробулия… та, пожалуй, потеряла пару кило эгоизма, хотя и того, что осталось, не увезет ни один верблюд. Хотя и она, уверен, многое поняла.
– Может, смена обстановки многому учит? Когда нужно начать все заново, с чистого листа, без памяти прошлых ошибок? – спросила Таня.
– Быть может, – задумчиво сказал академик. – Признаться, у меня у самого возникает порой такое желание. Открыть тетрадь жизни с чистого листа и заполнить ее чем-то новым, независимым от всех предыдущих свершений… Как нельзя дважды войти в одну реку, так нельзя дважды и прожить одну жизнь. Когда все идет по одной колее – жизнь скучна и невыносима.
Они помолчали. Таня поспешно пролистывала страницы своей памяти, отыскивая пустоты и пробелы, которые ее сознание спешило заполнить любой ценой.
– А я? Я когда пропала? – спросила она.
– Не скоро. Только спустя триста с чем-то дней. Мы немедленно устремились на поиски твоего двойника, все облазили, но бесполезно… его не было. Ты что, не помнишь? – с беспокойством спросила Медузия.
– Уже кое-что помню, но пока не все… Но когда вы говорите, начинаю вспоминать, – сказала Таня.
– Да, так бывает, – кивнула Медузия. – Может, это и хорошо, что память возвращается постепенно.
– Почему?
– У тебя был не очень хороший год. Ты билась с Ванькой – ну, в смысле, с И-Ваном из отражения около года. Он был очень похож, ну просто копия нашего, но все же другой. Ты все никак не могла поверить, что это двойник, а не тот, настоящий… Думаю, это было не совсем мудро с твоей стороны, потому что теперь тот, другой, всю жизнь будет искать тебя, но никогда не найдет. У тебя нет двойника в том мире! – укоризненно сказала Медузия.
В комнату величественно вплыла Недолеченная Дама, прежде, должно быть, подслушивавшая где-то в глубине стены.
– Ах, Меди! – томно сказала она. – Позволь мне поделиться с Гроттер своим богатым жизненным опытом. Любовь – такое сложное, такое непредсказуемое чувство! Сегодня рядом с тобой один, завтра другой. Всегда полезно иметь кого-то в стратегическом резерве. Татьяна поступила мудро, крайне мудро! Умница, девочка! Если настоящему Ваньке кирпич упадет на голову или его сглазят на Лысой Горе – всегда будет кем его заменить без ущерба для производства.
– Перестань! – рассердилась Таня.
– Но, милая! Я понимаю, что ты шокирована. Но это все юношеский максимализм. На самом деле скоро ты поймешь, что одиночество неестественное состояние. Рядом с женщиной всегда должен быть мужчина, один или несколько. Зачем тебе этот Ванька? Что он, в сущности, такое? Хороший парнишка, маг-ветеринар – не более того!
– Дрыгус-брыгус! – сердито крикнула Таня.
Перстень – слава Древниру, теперь это снова был перстень, а не медальон – полыхнул зеленой вспышкой. Разумеется, это было невежливо по отношению к Недолеченной Даме, но та сама напросилась.
– Ай, что ты наделала! Учитесь властвовать собой! – укоризненно крикнула Дама, прежде чем сгинуть.
Таня уткнулась лицом в плед. Ей было жалко Ваньку, то есть не Ваньку, а того, другого И-Вана, вернувшегося в свое измерение. Конечно, там его встретит Мардоний, но все же кентавр не сможет дать ему главного.
– С призраками нужно что-то делать. Здесь становится их слишком много. С другой стороны, изгонять их к лопухоидам не имеет смысла. Они и так оттуда бегут, – недовольно проворчал академик.
– А когда-нибудь я еще смогу оказаться там, в том мире? Хотя бы ненадолго? – с надеждой спросила Таня.
– Нет. Не буду тебя обманывать, – сказал Сарданапал. – Очень сомнительно, что ты когда-нибудь еще окажешься в том отражении. Оно для тебя как отыгранная карта. Не сомневаюсь, что при твоей тяге влипать в истории с тобой и в дальнейшем будет что-то происходить, но уже нечто другое. Один и тот же кирпич не падает на голову дважды, хотя бывали случаи, когда на одни грабли наступают всю жизнь.
– Да. Порой это случается даже с маститыми учеными, ведущими свой род от малоазиатских царьков, – хмыкнула Медузия.
В дверь кто-то постучал. Бесцеремонно отстранив ногой золотого сфинкса, в кабинет вошел Соловей О.Разбойник.
– Ну как там Танька? Я вижу, детка уже очнулась! Отлично!.. Мы очень нуждаемся в тебе и в твоем контрабасе! Где, кстати, эта развалина? Ты ее не разбила? – пробасил он.
– Нет, не разбила. Новый матч? – улыбнувшись, спросила Таня. Она ужасно была рада видеть старого одноглазого ворчуна.
– Если бы один! Скоро у нас два квалификационных матча, затем матч по драконболу с невидимками, а команда абсолютно не готова! Невидимки пробегутся по нас, как стадо зубров, и заставят глотать песок, – проворчал Соловей О.Разбойник.
– А что Гурий? Как он? – спросила Таня.
– Ничего, нормально, – насплетничал Поклеп. – Он уже восстановился после того злополучного падения на галеру. Шесть месяцев комы – и он вновь свежий как огурчик. Одна из теть пишет о нем книжку комиксов с картинками. Другая же подыскивает ему подходящую невесту, чтобы мальчик бросил дурить и влюбляться в русских красавиц. Говорят, Кэрилин Курло и О-Фея-Ли-Я уже записались в очередь на смотрины.
Таня кивнула. Ей радостно было слышать, что с Гурием все в порядке. С ее совести точно камень свалился.
– Он все еще играет в драконбол? – спросила она.
– А то как же! Гурий уже приступил к тренировкам. Вроде бы он по-прежнему неплох. Да только пока я сам не увижу его на поле – не поверю, – сказал Соловей.
Академик Сарданапал кашлянул:
– Ты же помнишь, что у нас был к Тане важный разговор? Тут на горизонте появилась очень странная фигура… Некто Мефодий Буслаев.
– Сарданапал, вы уверены, что она готова слушать это СЕЙЧАС? – перебила академика Медузия. Таня заметила вдруг, что она ощутимо напряглась.
Усы главы Тибидохса встопорщились и завились спиралью, как два новеньких штопора.
– Есть разговоры, которые откладывать нель
