Границы нашего понимания Ницше

Подлинное понимание, если оно в принципе возможно, достижимо лишь по отношению к Ницше в целом: нужно видеть всю эту устраша­ющую громаду мыслей в ее колоссальном диа­лектическом объеме, который вновь и вновь превращает своего противника в самого себя или узнает себя в нем; такая диалектика могла возникнуть лишь там, где сам мыслитель не есть некая определенная и обобщенная действи­тельность не "тип", но "исключение", приносящее себя в жертву эпохе и совершающее для нее то, что могло бы обернуться катастрофой для всех, если бы это решились совершить или повторить многие люди. Он уходит отовсюду, где мог бы быть дома; он отваживается на беспочвенность и ступает туда, где нет дна под ногами; он об­рекает себя на вечную бесприютность, ибо лишь так может он подойти к тем границам, у которых может быть, когда-нибудь могла бы открыться ему глубочайшая истина. Но для такого — на все себя обрекающего и всему себя открывшего — невозможна ни реальная жизнь, ни наполняю­щее ее жизнеучение. Мысли Ницше никогда не свободны от двусмысленности и многосмыслен-ности. Ему недоступен покой истины, облегче­ние достигнутой цели, отдых от напряжения. Всякий раз он оказывается вынужден вновь включать в едва налаженный строй своей мысли новый, чуждый ему тон. В юности он — вагне-рианец, позже становится разрушителем-ниги­листом, затем исполняется пророческого пафо­са, но и это все он в конце концов отвергает, он не желает этим быть, желает преодолеть и это.

[88]

Но куда преодолевать? Куда дальше? Неизвестно и никогда не будет известно: все покрыла тьма. Ибо напряжение нарастало — чем ближе к кон­цу, тем сильнее, и последнее слово его так и ос­талось никогда и нигде не сказанным.

Ницше не поддается классификации. Быть может, его следует поставить в один ряд с Па­скалем, Киркегором, Достоевским. Все они, столь радикально отличные друг от друга, своего рода великие жертвы всемирно-исторической переходной эпохи человеческого бытия. Во всех них есть, вероятно, как и во всяком исключении, что-то отталкивающее, если присмотреться к ним поближе, снять с них побольше внешних покровов; впрочем, для подошедшего вплотную, внимательно всматривающегося взгляда откро­ется нечто столь же отталкивающее и в других — не мироразрушителях, а миростроителях — великих и исключительных мыслителях, как Павел, Августин, Лютер. Ницше видел их вбли­зи — и отворачивался: видеть их ему было не­приятно, так же как и самого себя. И все же он продолжал свой мыслительный труд непрестан­ного самопросветления.