Сущность и условия формирования

Прежде всего подчеркнем, что социальные науки не рассматривают "дове­рие вообще". Корректно говорить о множестве видов доверия, различающих­ся условиями формирования и социальной сущностью. В нескольких словах обрисуем видовое разнообразие этого понятия.

Возможно межличностное доверие, которое является предпосылкой форми­рования малых групп. Такое доверие складывается в ходе непосредственного общения и распространяется только на узкий круг знакомых, т.е. является по­бочным продуктом дружбы и приятельства. Помимо него существует деперсо-нифицированное доверие, которое устанавливается в результате функциональ­ной взаимозависимости и разделения труда. В этом случае доверяют человеку не как личности, а как представителю социального института, сертифицирую­щего его полномочия. Например, мы доверяем врачу, поскольку его диплом служит маркером профессиональной состоятельности*. Имеется также обоб­щенное доверие. Это понятие ввел в научный оборот Э.Гидденс для обозначе­ния своеобразного защитного кокона в виде системы релевантностей, позволя­ющей индивиду строить картину мира в условиях принципиальной неполноты информации [Giddens 1991]. В соответствии с контурами обобщенного доверия события делятся на существенные и несущественные, а несоответствующие сложившейся картине факты и явления отбрасываются как недостоверные**.

В данной статье пойдет речь о принципиально ином виде доверия — о до­верии вынужденном. Сетевые каналы, по которым на неформальной основе перекачиваются серьезные объемы разнообразных ресурсов, от информацион­ных до финансовых, основаны не на вере в индивидуальную честность, а на способности сетевого мира вынудить индивида соблюдать условия взаимодей­ствия. Наша цель — определить природу вынужденного доверия, механизмы его возникновения, а также положительные эффекты и негативные следствия обладания им.

Начнем с того, что рыночные субъекты никогда и ни при каких обстоя­тельствах не обладают всей полнотой информации. Многое приходится при­нимать на веру. В этой ситуации едва ли не самым большим благом становит­ся предсказуемость поведения партнеров, некие гарантии на сей счет. Такие гарантии не могут исходить собственно от индивида: слишком поверхностно знакомство рыночных контрагентов и слишком велика цена игры, чтобы стро­ить взаимодействие на шатком базисе личностных характеристик. Предсказу­емость возможна только в случае, если подобные гарантии предоставляет не индивид, а группа, сообщество, сетевой мир, к которым он принадлежит. По сути, доверяют не индивиду, а тому окружению, которое сумеет вынудить ин­дивида соблюсти обязательства сделки. И доверяют в той мере, в какой сете­вой мир индивида доказал свою способность поддерживать жесткие нормы

* Различие между указанными видами доверия проводил Ф.Теннис в своей теории Gemeinschaft и Gesellschaft, а также Э.Дюркгейм, противопоставлявший механическую и органическую соли-

гтяпиг^ты \г\л fTinnbrpuu 1 QQ 1 1

внутригруппового поведения. Отсюда и название данного вида социального капитала — вынужденное доверие (enforceable trust), т.е. доверие, вызываемое не личными добродетелями, а возможностью группы регулировать поведение своих членов. Такого рода доверие называют также обусловленным, ибо оно определяется принадлежностью рыночного субъекта к конкретной группе, санкционирующей поведение своих членов.

Важную роль в прояснении механизмов вынужденного доверия сыграли ра­боты М.Вебера о формальной и субстантивной рациональности [Weber 1978: 85-86]. Формальная рациональность основана на универсалистских нормах и определяет рынок как систему, где каждый может взаимодействовать с каж­дым на совершенно равных условиях. Другими словами, формальная рацио­нальность сводима к совокупности стандартных способов калькуляции. Суб­стантивная рациональность, наоборот, подчеркивает значение партикулярист-ских обязательств, создающих систему неравно распределенных шансов ры­ночного взаимодействия. Соответственно, субстантивная рациональность уко­ренена в ориентации на конечные ценности*. Понятие субстантивной рацио­нальности тесно связано с вынужденным доверием. Деловые контакты наибо­лее вероятны с теми, чья воля подчинена нормам сетевого сообщества, высту­пающего своеобразным гарантом обязательств своих членов.

Классическим проявлением вынужденного доверия является этническое предпринимательство, где доверие внутри этнической группы запускает слож­ные цепи неформальных кредитов и услуг. Но держится это доверие прежде всего на уверенности, что диаспора способна призвать должника к ответу. Точно так же особая лояльность к выходцу "из хорошей семьи" основана не столько на ожиданиях наследственного благородства, сколько на вере в, воз­можность этой семьи контролировать поведение своих членов. Не менее по­казательна и честность селян, странным образом улетучивающаяся при их пе­реезде в город. В этом нет мистики, просто социальный контроль деревенско­го сообщества несопоставимо сильнее, нежели городского. В мире бизнеса се­тевой контроль держится на системе рекомендаций, без которых вхождение в сеть невозможно. Если человек обманывает партнера, то проблемы имеют все, кто его рекомендовал. Естественно, что с их стороны будет исходить самый заинтересованный контроль за его партнерской честностью.

По каналам личных контактов распространяются сигналы о помощи и раз­нообразные ресурсы. Но по этим же каналам приходит неотвратимая распла­та за нарушение неписаных правил сетевого мира.

Презумпция доверия к членам своей сети определяет их предпочтительность как субъектов рыночного взаимодействия. Ожидание повышенной надежности контактов с ними — социальный капитал, обусловленный членством в группе. Это формирует желание индивида "быть на хорошем счету" в определенном сообществе. Ради этого индивид подчиняет себя его воле, получая взамен ано­нимное доверие на основании группового членства. Важно подчеркнуть, что вынужденное доверие не ограничивается кругом лично знакомых людей, а рас­пространяется на всю систему опосредованных контактов, формирующих со­циальную сеть. При этом не моральный императив, а система поощрений и санкций вынуждает членов группы следовать определенным нормам. Вынуж­денное доверие является производной от способности сообщества поддержи­вать устойчивую систему санкций по отношению к своим членам. Отклонения от предписанного поведения наказываются, а соответствие ему поощряется до­ступом к ресурсам, курсирующим в рамках сетевого взаимодействия.

Хотя и поощрения, и наказания внутри сетевой структуры носят, как пра­вило, нематериальный характер, они имеют вполне материальные последствия. Инструментальная ценность вынужденного доверия как формы социального капитала сводится к возможности приобщиться к ресурсам группы, будь то финансовые, материально-вещественные, трудовые или информационные ре-

* О веберовском понимании рациональности см. [Гайденко, Давыдов 1991].

сурсы. Классическим примером задействования механизма вынужденного до­верия является внутриэтническое неформальное кредитование, составляющее конкуренцию формализованным институтам финансового рынка. Успех систе­мы подтверждает почти стопроцентный возврат кредитов. Это связано с тем, что, во-первых, кредит дают не под финансовое обоснование платежеспособ­ности, а под репутацию клиента, и, во-вторых, работает система жестких санк­ций против возможного отказа возвращать долг. Суть санкций — остракизм эт­нических деловых кругов, вне которых иммигрант не имеет шансов на пред­принимательский успех, при том что работа по найму за пределами этничес­кого сообщества малоперспективна*. В результате реальна ситуация, когда до­вольно крупные кредиты даются под "честное слово". Еще раз подчеркну, что "честное слово" подкреплено системой принуждения его соблюдения.

Поучительна история с кубинцами в Майами. С середины 1960-х годов им стали выдаваться небольшие кредиты на организацию собственного бизнеса под репутацию получателя. Не случайно эти кредиты называли "характерны­ми", чем подчеркивалось, что их получение завязано на характер заемщика, на прозрачность его социальных координат. Эта система была свернута в 1973 г., когда революционные события на Кубе вызвали массовый приток кубин­цев, репутация которых была либо сомнительна, либо неизвестна. Никакие формальные процедуры не могли убедить банкиров давать кредиты кубинским мигрантам, тогда как до этого подобные кредиты под "честное слово" были массовым явлением [Portes, Stepick 1993].

Впрочем, за примерами не надо ходить так далеко. Легендарное "честное слово" российского купечества в немалой степени держалось на остракизме деловых кругов по отношению к недобросовестным партнерам. Плотная сете­вая структура отечественных торгов делала невозможным продолжение бизне­са в статусе аутсайдера. В современной России партнерская необязательность восходит к множеству почти не пересекающихся деловых сетей, их изолиро­ванности и слабой взаимозависимости, что упрощает сетевую миграцию бе­зответственных бизнесменов. Возможность легкой смены сетевой идентично­сти приводит к тому, что выигрыш от нарушения групповых норм субъектив­но оценивается выше, чем издержки вхождения в новые сети. Не репрессии, а процесс сращивания сетей, преодоления их мозаичности и разобщенности создаст основу возвращения к прежним традициям.

Показательно широкое распространение в современной кадровой полити­ке системы рекомендаций. С формальной точки зрения они призваны удосто­верить профессионализм работника, фактически же являются подтверждени­ем наличия у кандидата знакомых, готовых отвечать своей репутацией за дей­ствия работника. Важно не столько содержание рекомендации, сколько лич­ность (должность) того, кто ее дает. В этой ситуации рекомендация является маркером сетевой принадлежности кандидата. В российской кадровой поли­тике явно доминируют не дипломы и сертификаты, а косвенные доказатель­ства профессиональной состоятельности в виде послужного списка и круга личных контактов. Такая ситуация означает стремление фирмы получить не просто работника, а работника, обладающего специфическим капиталом в форме личных знакомств, деловых контактов и неформальных связей, нара­ботанных на прежних позициях. Социальный капитал сетевой природы все более определяет шансы трудоустройства.

От чего зависит, установится ли в рамках данного сообщества система вы­нужденного доверия? Другими словами, при каких условиях эта форма соци­ального капитала имеет шанс на развитие?

Поскольку соответствие нормам сообщества определяется не моральными, а вполне прагматическими соображениями, то вероятность возникновения си-

* Примером развитого этнического предпринимательства с опорой на неформальное кредитова­ние может служить сообщество доминиканских иммигрантов в США, "прокачивающее" по сво­им каналам значительные финансовые ресурсы [Portes, Guarnizo 1991].

стемы вынужденного доверия зависит от того, в какой мере данное сообщест­во оказывается единственным (или одним из немногих) источником благ, по­лучаемых его членами. Если индивид способен получить доступ к ресурсам, необходимым для социального утверждения или предпринимательского старта из "внешнего мира", т.е. за счет контакта с внешней средой, значимость сооб­щества как источника ресурсов ослабевает. Например, если предприниматель может работать с опорой на закон, то роль сетевых структур, включающих представителей власти, уменьшается. И наоборот, когда внешняя среда блоки­рует все шансы на успех, ожидание помощи со стороны "своих" резко возра­стает; соответственно, возрастает и готовность подчиняться нормам группы в обмен на доступ к ее ресурсам. Именно поэтому сетевая сплоченность предпо­лагает наличие претензий к социальному окружению. Так, упования на неком­фортность институциональной среды российского бизнеса служит одновремен­но основой, стимулом и оправданием сетевого конструирования, когда в еди­ную сеть входят предприниматель, чиновник, политик, бандит и милиционер. Отсюда вывод: вынужденное доверие внутри групповой коммуникации (эт­ническое сообщество, религиозная община, криминальная группировка, клан, партия, творческий коллектив и т.д.) зависит от того, в какой мере социаль­ное окружение создает ресурсный дефицит для ее членов. Вместе с тем, благо­приятные возможности, предоставляемые внешней средой для социального утверждения и экономического успеха, размывают внутригрупповые нормы, подрывая готовность индивида подчиняться правилам замкнутого сообщества. Не менее важную роль играет ресурсная обеспеченность сообщества. Уни­кальность и масштабность его ресурсов повышает привлекательность группо­вого членства. Наоборот, низкий ресурсный потенциал сети элиминирует се­тевое притяжение. Так, КПСС потеряла в годы перестройки львиную долю своих членов отнюдь не в связи с развенчанием идей коммунизма или разо­чарованием в них. Выход из партии начался из-за сокращения ее значимости как ресурса в построении карьеры, ослабления ее роли в вертикальной мо­бильности индивида. Ту же логику демонстрирует и российское чиновничест­во, чей внутригрупповой корпоративизм снижается по мере утраты привиле­гий. При этом мы наблюдаем высочайшую групповую сплоченность партий, властных и силовых группировок, которые на волне публичного реформиро­вания общества сумели сохранить и преумножить свои ресурсные возможно­сти. Не менее показательный пример — этнические сообщества. Только эко­номически успешное и политически состоятельное этническое сообщество, обладающее серьезными ресурсами социального восхождения, способно удер­жать своих членов в орбите национальной культуры, традиций и этнического бизнеса. Таким образом, наряду с внешними проблемами, создающими ре­сурсный дефицит, важен и ресурсный потенциал сети. Их счастливое сочета­ние создает весомые стимулы для подчинения нормам сообщества*.

Наконец, вынужденное доверие зависит от эффективности коллективных санкций, т.е. от способности группы отслеживать и контролировать поведение своих членов. В этом плане ключевое значение имеет система внутригруппово-го оповещения, будь то партийные собрания, религиозные бюллетени, бандит­ские сходки, предпринимательские ярмарки или этнические СМИ. Средства коммуникации внутри сообщества становятся действенным средством социаль­ного контроля. Такую роль могут выполнять ритуальные встречи единоверцев, выезды партийных боссов на охоту, выпуск этнических газет и телепрограмм и т.п., позволяющие утверждать единую внутригрупповую систему ценностей и оповещать о случаях нарушения предписанных норм и принятых санкциях. От­сюда следует: чем выше способность сообщества предоставлять уникальные ре-

* Классический пример — выходцы с Гаити в США. Их ресурсный потенциал был столь низок, что, несмотря на все усилия старшего поколения, молодежь утеряла связь с этническими корня­ми и влилась в "мэйнстрим" американской культуры, пополнив социальный анклав общества [Miller 19841.

сурсы своим членам, чем более развиты внутригрупповые средства коммуника­ции, тем вероятнее формирование в нем вынужденного доверия.