Социальные издержки обладания вынужденным доверием

Как было показано выше, алгоритм "нарабатывания" вынужденного дове­рия сводится к подчинению индивида нормам сообщества. Таким образом, доверие как социальный капитал — это не только социальная поддержка в ви­де разнообразных коммуникативных и деловых сетей, но и социальное принуж­дение в качестве своеобразной платы за данный ресурс. Рассмотрим социаль­ные издержки обладания вынужденным доверием.

Одна из форм негативного эффекта — обязательность взаимопомощи участ­ников сети, что крайне обременительно для тех, кто находится в состоянии устойчивого успеха. "Удача одного является шансом для всех" — вот принцип сетевого взаимодействия. Это обстоятельство создает определенный антисти­мул к вхождению в сетевой мир. Многочисленны примеры, когда успешные участники сетей опутаны просьбами и ожиданиями помощи со стороны ме­нее успешных. Постоянное "донорство" по отношению к "бедным родствен­никам" становится тяжким бременем. "Поделенный успех" гасит мотивацию наиболее успешных. Группа регулирует потоки взаимопомощи, ставя наибо­лее состоятельных членов сетевого взаимодействия перед выбором: превра­титься в вечных "спонсоров" или порвать с группой. Как правило, речь идет не о выходе из сетевого мира, а о смене сетевой идентичности*.

В общем виде эта проблема получила название "дилеммы торговцев", по­скольку именно торговля оказалась исторически первым видом деятельности, ставившим индивида перед неизбежностью выбора между финансовым и со­циальным капиталом. Для преумножения финансов надо было продавать по повышенной цене своим же соплеменникам. Наращивание финансового ка­питала требовало поступиться нормами сообщества, отделиться от социально сковывающей морали большинства. Маргинальность торговцев — не столько следствие этой ситуации, сколько сознательно выбранная стратегия, защища­ющая их от претензий социального окружения и открывающая возможности для создания альтернативной морали в рамках предпринимательской среды. Выбор в пользу финансового капитала был оплачен утратой социального ка­питала прежней сетевой идентичности.

Но тот же процесс обусловил формирование новых сетей с иными критери­ями оценки поступков и, следовательно, позволил "нарабатывать" социальный капитал новой сетевой природы. Другими словами, "чтобы уйти от противоре­чия между требованием получать прибыль и выполнять социальные обязанно­сти, торговцы нуждаются в социальной и культурной дистанции по отноше­нию к своим клиентам, и одновременно в солидарности в своей среде" [Эверс, Шрадер 2000: 46]. Итак, при определенных условиях пребывание в сети стано­вится крайне обременительным ввиду обязательности сетевой взаимопомощи. Это обстоятельство становится главным фактором сетевой миграции**.

* Было замечено, что в Эквадоре успешные бизнесмены, как правило, являются протестантами ("евангелистами", как они себя называют), тогда как большая часть населения — католиками. И дело тут совсем не в предпринимательском духе протестантизма. Просто евангелисты оказывают­ся чужаками среди соплеменников, что освобождает их от следования нормам этнической взаи­мопомощи и создает основу формирования предпринимательских сетей [Portes, Sensenbrenner 1993: 1339].

** Сеть, пребывание в которой обременительно, перестает быть притягательной. Так, вьетнам­ские бизнесмены в Калифорнии особо страдают от "предложений" охранных услуг со стороны бывших вьетнамских военных и полицейских. По большому счету, речь идет о стремлении этни­ческих структур взять под "опеку" этнический бизнес с соответствующим дележом прибыли. В результате, некоторые наиболее успешные предприниматели обрывают связи с этническим сооб­ществом, не берут на работу соотечественников, американизируют свое имя. Причина заключа­ется не столько в желании ассимиляции, сколько в стремлении дистанцироваться от мафиозных этнических структур посредством выхода из соответствующей сети [Chea 1985].

Вторая ипостась социальных издержек — ограничения личной свободы. Еще в работах Г.Зкммеля бьша поставлена проблема соотношения индивидуальной свободы и групповой идентичности*. Вынужденное доверие открывает приви­легированный доступ к дефицитным ресурсам, но неизбежной платой зачас­тую является ограничение личной свободы индивида и жесткие санкции про­тив любых попыток принять иные поведенческие образцы, ассимилироваться с внегрупповой средой. Нетерпимость к "чужой" культуре, к иному знаковому пространству, неприятие социального многообразия — все это, осознанно или нет, служит подтверждением верности "своей" сети.

Подобные ограничения особенно заметны на примере этнического пред­принимательства, поддержка в рамках которого оплачена дозированной воспри­имчивостью к внешней культуре. Поскольку очагами сосредоточения иммиг­рантов являются, как правило, мегаполисы, то самобытные этнические куль­туры формируют что-то вроде осажденного лагеря внутри чуждого им горо­да**. Выражение "город в городе" подчеркивает невидимые демаркационные линии, ограждающие мир мигрантов от натиска культуры мегаполисов. Выпу­скаемые на родном языке газеты и журналы, радио и телепередачи, смягчая дефицит общения, создают препятствия соприкосновению мигрантов с куль­турой принимающей стороны. Отпадает необходимость изучать язык, образцы поведения новой культуры, так как "город в городе" предлагает привычные потребительские и коммуникативные практики.

Впрочем, не только этническое предпринимательство требует в качестве платы за доверие "своих" ограничения личной свободы. Внутрипартийные ба­талии, помимо верности идеалам (допустим и такой вариант), демонстрируют неприятие иной точки зрения как плату за ресурсы партийного членства. Аг­рессивность по отношению к "меньшинствам" разного толка подтверждает принадлежность к "большинству" с соответствующим правом пользоваться его преимуществами. Религиозное доктринерство обещает вечное существова­ние (самый дефицитный ресурс) как награду не только за "праведную" жизнь, но и за ожесточенное неприятие иных религиозных догм. Клановые нормы поведения опротестовывают разумность других поведенческих образцов. Творческие сообщества подчеркивают оригинальность самовыражения, а на­учные направления — уникальность аналитических подходов как доказатель­ство преимущества "своих" способов познания или самореализации. Непри­ятие "иного" становится формой подтверждения причастности к "своим", за­логом вынужденного доверия сетевого мира. Свобода протеста вытесняет сво­боду смирения как права "быть с миром", поскольку протест — это всегда право "быть со своими".

Третья форма негативных издержек сетевой включенности — неверие в соб­ственные силы. Сообщество поддерживает успех, но только до тех пор, пока он не становится чрезмерным, т.е. способным зародить сомнение в бессилии че­ловека, лишенного групповой поддержки. Жесткий внутригрупповой контроль обеспечивает социальную регламентацию масштабов бизнес-деятельности и карьерного темпа. Сети исключают сильные вариации, возводя усредненность состояний в общегрупповой принцип. Не в этом ли причина неприятия "бе­лых ворон", не встроенных в привычные сетевые орбиты? Заметим, это непри­ятие тем отчетливее и озлобленнее, чем успешнее самодостаточный индивид. Советские беспартийные академики вызывали такое же возмущение, как ныне "не дающие" предприниматели и "не берущие" чиновники. "Несанкциониро-

* "Некоторыми своими сторонами человек не входит в общество как его элемент, и это образу­ет позитивное условие того, что другими сторонами своего существа он таким элементом явля­ется... Индивидуальная душа никогда не может находиться в связи, не находясь одновременно вне ее, она не встроена ни в какой порядок, не будучи одновременно и против него" [Зиммель 1996: 517, 519].

•* Кубинцы, сбежавшие от режима Ф. Кастро, оказались в США в ситуации не менее жесткого контроля, но теперь со стороны этнического сообщества, не допускающего коррозии своих норм [Didion 1987].

ванный" успех приравнивается к посягательству на целесообразность сети, ибо он девальвирует значимость групповой поддержки. Самодостаточность как психологическая установка расшатывает групповые нормы. Поэтому группа в целях самосохранения культивирует веру в бессилие одиночки.

Характерен пример китайских кварталов в США (Chinatown) с их налажен­ной системой поддержки этнического предпринимательства. Это и ротацион­ное кредитование, и дешевая рабочая сила, и мафиозная силовая поддержка, и система подкупа правительства, и т.д. Однако "отцы" кланов требуют пол­ной осведомленности о делах бизнеса, устанавливая пределы его развитию [Nee, Nee 1973]. В этом смысле частный бизнес является не совсем частным. Нарушение консервативных традиций и приобщение к индивидуалистским нормам американского общества караются довольно серьезно, вплоть до фи­зических расправ.

Четвертый аспект платы за обладание ресурсами группы — уравнительное давление при восходящей мобильности. Речь идет о стремлении сетей, пронизы­вающих депривированные слои населения, заблокировать восходящую мо­бильность своих членов. В основе лежат опасения, что прервется связь поко­лений, если отцы и дети окажутся на разных этажах стратифицированного об­щества. Подобная установка прочитывается, например, в отношении народов Крайнего Севера РФ к школьному образованию. Добровольная самоизоляция, консервация неудач становится способом поддержания сетевой целостности. Подчеркнем, что ограничения на восходящую мобильность демонстрируют именно те группы, которые осознают себя ущемленными. Интерпретация со­циального окружения как "враждебного" в делах и "чуждого" в помыслах слу­жит основой сетевой сплоченности. Не в этом ли причина остракизма доре­форменных интеллигентов по отношению к "ходокам во власть", оборотной стороной чего было самолюбование в ситуации "противостояния власти"? Ведь сейчас этого нет и в помине. Реформы 1990-х годов открыли шлюзы для массовой (а не единичной, как прежде) миграции интеллигенции во власть и бизнес, создав возможности для конвертации интеллекта в политический или финансовый капитал. Переопределение рыночных шансов изменило страти­фикационную диспозицию. Как следствие, восходящая мобильность переста­ла вызывать былые эмоции.

Если сеть в силах предоставить своим членам значительные ресурсные воз­можности, то желающих покинуть ее и пробиваться в одиночку найдется не­много. Если же она объединяет стоящих внизу социальной лестницы, то глав­ным средством ее самосохранения является остракизм против тех, кто ищет ресурсы для успеха на стороне, вне сети. Скажем, группа пуэрториканцев в Бронксе — пример социального анклава, а группа испанцев в Майами — фи­нансово состоятельна и политически влиятельна. Поэтому переход на англий­ский язык имеет для их представителей прямо противоположное социально-экономическое значение. В жизни пуэрториканца это означает сигнал лично­го старта на успех в отрыве от группы, в жизни испанца — исключение из се­тей, обеспечивающих привилегированный доступ к ресурсам. Использование же испанского языка для подтверждения группового членства означает в пер­вом случае смирение с положением социального дна, во втором — привержен­ность группе как залог успеха [Portes, Sensenbrenner 1993: 1343].

Говоря об издержках сетевого членства, следует упомянуть, что сетевые взаимодействия бывают симметричными и асимметричными. К первым отно­сятся связи, основанные на реципрокности. Такие связи, названные М.Грано-веттером "слабыми", укрепляются и становятся более надежными благодаря дружбе и родству [Granovetter 1985]. Под асимметричными связями понима­ются отношения типа патрон — клиент, скрепляемые преданностью и подно­шениями. Понятно, что тип сетевого взаимодействия конкретизирует механи­ку социального принуждения, а также форму и размер платы за привилегиро­ванный доступ к сетевым ресурсам. Тем самым конструируется неповторимое разнообразие издержек сетевого членства.

Итак, сетевой мир не предполагает формальных контрактов, но из этого не следует, что он безоглядно доверчив. Безусловно, доверие в нем играет клю­чевую роль. Но это доверие особого рода — вынужденное, основанное на мощной системе подстраховки в виде механизма группового принуждения. И это не бесплатный мир. За принадлежность сетям надо платить. Плата на уровне взаимных услуг представляет собой лишь видимые и, возможно, не са­мые значимые издержки группового членства. Косвенной платой является со­ответствие групповым нормам, подчинение неписаным правилам групповой морали. Именно вынужденное доверие сетевых орбит во многом определяет успех неформальной экономики в условиях возросшего риска и неопределен­ности формального рынка, а также распространенность и интенсивность межличностных взаимодействий на фоне слабой востребованности существу­ющих официальных процедур и правил. Собственно поэтому последние не опротестовываются даже в случае их абсурдности. Ведь сетевой мир предлага­ет альтернативный механизм ресурсной обеспеченности, подменяя контракт­ное право системой вынужденного доверия.

Дюркгейм Э. 1991. О разделении общественного труда. Метод социологии. М.

Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. 1991. История и рациональность: социология Макса Вебера и веберовскип ренессанс. М.

Зиммель Г. 1996. Как возможно общество? — Зиммель Г. Избранное. Созерцание жизни. Т. 2. М. с

Кузина О.Е. 1999. Формирование доверия в массовом инвестиционном поведении. — Социологический журнал, № 1-2.

Кайзер М. 2000. Неформальный сектор торговли в Узбекистане. — Журнал социологии и социальной антропологии, № 2.

Ментальностъ россиян. 1997. М.

Чураков А.Н. 2001. Анализ социальных сетей. — Социологические исследования, № 1.

Эверс Х.-Д., Шрадер X. 2000. От дилеммы торговцев к дилемме бюрократов: теория со­циального перехода от общества морали к обществу рынка. — Журнал социологии и социаль­ной антропологии, № 2.

Chea C.-S. 1985. Southeast Asian Refugees in Orange County: An Overview. California.

Didion J. 1987. Miami. N.Y.

Giddens A. 1991. Modernity and Self Identity: Self and Society in the Late Modern Age. Cambridge.

Miller J. С 1984. The Plight of Haitian Refugees. N.Y.

Nee V., Nee B.B. 1973. Longtime California: A Documentary Study of an American Chinatown. N.Y.

Portes A., Guarnizo L. E. 1991. Tropical Capitalists: U.S.-Bound Immigration and Small Enterprise Development in the Dominican Republic. — Migration, Remittances, and Small Business Development. Mexico.

Portes A., Sensenbrenner J. 1993. Embeddedness and Immigration: Notes on the Social Determinants of Economic Action. — American Journal of Sociology, vol. 98, № 6.

Portes A., Stepick A. 1993. City on the Edge: The Transformation of Miami. Berkeley, Los Angeles.

Sik E. 1994. Network Capital in Capitalist, Communist and Post-Communist Societies. — International Contributions to Labour Studies, № 4.

Weber M. 1978. Economy and Society. Vol. I. Berkeley.