И.Е.Зеленин. “Революция сверху”: завершение и трагические последствия // Вопросы истории. 1994. №10

“Сплошная коллективизация”, или, по довольно точному определению И.В.Сталина, “революция сверху”, поскольку “была произведена сверху, по инициативе государственной власти” - одно из самых трагических событий отечественной истории после Октября 1917 г., имевшее самые пагубные последствия для крестьянства и сельского хозяйства страны. Корни проблем и трудностей современного сельского хозяйства уходят в 1929 - 1933 гг., когда осуществлялись “аграрные преобразования”, которые даже с точки зрения ортодоксального марксизма, можно назвать разве что псевдосоциалистическими. Завершающий рубеж “революции сверху” приходится на 1932 -1933 гг., когда было объявлено о завершении “в основном” сплошной коллективизации и в полной мере определились социально-экономические итоги и разрушительные последствия этого “социалистического” эксперимента, по существу одной из наиболее преступных акций сталинской эпохи.

Курс на сплошную коллективизацию, лишь обозначенный в решениях XV съезда ВКП(б). был взят в конце 1929 г (ноябрьский пленум ЦК ВКП(б), выступления Сталина 3 ноября и 27 декабря), а затем закреплен и конкретизирован в постановлениях ЦК ВКП(б) от 5 и 30 января 1930 г. и ряда последующих. Созданная в годы нэпа разветвленная и многообразная сеть кооперативов, была окончательно ликвидирована или огосударствлена, началось безудержное форсирование коллективизации на основе насилия и массовых репрессий, фактически в единственной форме - сельскохозяйственной артели, причем как “переходной к коммуне формы колхоза”.

К концу февраля 1930 г., согласно сводкам земельных органов, было коллективизировано 56% крестьянских хозяйств в целом по СССР и около 60% в РСФСР. Крестьянство ответило на это массовыми протестами, вплоть до вооруженных выступлений. В закрытом письме ЦК ВКП(б) от 2 апреля 1930 г. “О задачах колхозного движения в связи с борьбой с искривлениями партийной линии” ситуация оценивалась следующим образом: “Поступившие в феврале месяце в Центральный Комитет сведения о массовых выступлениях крестьян в ЦЧО, на Украине, в Казахстане, Сибири, Московской области вскрыли положение, которое нельзя назвать иначе как угрожающим. Если бы не были тогда немедленно приняты меры против искривлений партлинии, мы имели бы теперь широкую волну повстанческих крестьянских выступлений, добрая половина наших “низовых” работников была бы перебита крестьянами, был бы сорван сев, было бы подорвано колхозное строительство и было бы поставлено под угрозу наше внутреннее и внешнее положение”. По существу речь шла не об угрозе, а о начале крестьянской войны против насильственной коллективизации, против партии и Советской власти.

Реакция режима, у которого почва заколебалась под ногами, на этот раз была стремительной и результативной. Грубейшие “ошибки и искривления”, допущенные, якобы, только местными работниками вопреки “правильной линии партии”, были тотчас же признаны, меры по их исправлению приняты и в той или иной степени реализованы. Их первый результат - массовые выходы крестьян из ненавистных колхозов, резкое снижение уровня коллективизации (в том числе и за счет “бумажных колхозов”) - к концу лета 1930 г. почти на две трети (по СССР до 21,4%, по РСФСР - до 19,9). А затем наступило кратковременное “затишье”, своеобразная стабилизация, когда “низы” добровольно не хотели возвращаться в колхозы, а тем более создавать новые, а растерявшиеся “верхи” на местах не решались начинать новое наступление на крестьян. Вот реакция некоторых из них: “Весной мы обожглись на коллективизации, больше не хотим” (Болотнинский район Новосибирской области); “прилива в колхозы нет потому, что теперь коллективизация добровольная. Вот и боишься: то перегиб получится, то недогиб” (Сальский район Северо-Кавказского края).

Сталина и его окружение, разумеется, не устраивали ни спад, ни застой коллективизации, ни отказ местных руководителей от ее дальнейшего подталкивания. Уже в сентябре 1930 г. ЦК ВКП(б) направил всем крайкомам, обкомам ЦК компартий республик директивное письмо “О коллективизации”, в котором резко осуждалось пассивное отношение к “новому приливу” в колхозы со стороны партийных организаций. Им предлагалось развернуть политическую и организационную работу среди крестьянства с тем, чтобы “добиться мощного подъема колхозного движения”. Это письмо в конце
сентября-начале октября 1930 г. обсуждалось в обкомах и крайкомах партии и было принято “к неуклонному руководству и исполнению”. Подкреплением этой директивы явилось утверждение декабрьским (1930 г.) Пленумом ЦК и ЦКК ВКП(б), а затем третьей сессией ЦИК СССР (январь 1931 г.) жестких заданий (“контрольных цифр”) по коллективизации на 1931 г. для всех регионов страны. Речь шла о “полной возможности” коллективизировать в течение года “не менее половины” всех крестьянских хозяйств, а по главным зерновым районам - не менее 80%, что означало для них “завершение в основном сплошной коллективизации и ликвидацию кулачества как класса”.

Установление таких сроков для крестьянских хозяйств огромной страны, а тем более придание им силы закона само по себе означало грубое попрание таких элементарных принципов кооперирования, как постепенность этого процесса, строгая добровольность вступления в кооперативы. Более того, в марте 1931 г. Сталин в специальной телеграмме местным партийным организациям “разъяснил”, что им “не только не возбраняется, но, наоборот, рекомендуется перевыполнять задание по коллективизации”. Таким образом, курс на ее всемерное форсирование продолжался: подготавливалось новое наступление на крестьянство…

Переход к политике “ликвидации кулачества как класса” был провозглашен Сталиным еще в ноябре 1929 г. в речи на конференции аграрников-марксистов, объявившим о “настоящем наступлении на кулачество”. К этому времени, в преддверии сплошной коллективизации, 21 мая 1929 г. СНК СССР определил признаки кулацких хозяйств, достаточно расплывчатые и неопределенные, которые затем были несколько уточнены при разработке закона о едином сельскохозяйственном налоге на 1930 год. Политика ликвидации кулачества, наиболее активно проводившаяся в начале
1930 г., привела к тому, что большинство кулацких хозяйств прекратили свое существование.

В таких условиях выявление новых кулацких хозяйств становилось нелегкой задачей для финансовых органов, которым стала принадлежать пальма первенства при определении социальной принадлежности крестьянских дворов. ЦИК и правительство в конце 1930 г. сделали попытку в законе о едином сельскохозяйственном налоге на 1931 г. по-новому определить признаки кулацких хозяйств. Однако, по свидетельству М.И. Калинина, она не увенчалась успехом. “Старые признаки кулачества почти отпали, новые не появились, чтобы их можно было зафиксировать”. Выход из этого тупика нашли такой: постановлением ЦИК и СНК СССР от 23 декабря 1930 г. местным Советам было предписано самим устанавливать признаки кулацких хозяйств “применительно к местным условиям”. Типичным в этой связи является постановление президиума Северо-Кавказского, крайисполкома от 1 января 1931 г., включавшее в число признаков кулацких хозяйств получение дохода от занятия извозом, содержание постоялого двора и чайного заведения и т.п. При таком подходе социальные грани между кулачеством и зажиточными слоями крестьянства размывались, на первый план все больше выступали имущественные различия…

По данным весенней переписи колхозов 1931 г., 26,6% всех колхозов страны исключили “кулацкие хозяйства” (с юридической точки зрения это были уже бывшие кулацкие хозяйства), в том числе в Нижне-Волжском крае - 68,9%, в Средне-Волжском -45,3%. на Северном Кавказе - 21,5% колхозов. Исключенные хозяйства немедленно облагались индивидуальным налогом, а если они не в состоянии были его уплатить, против них применялись репрессивные меры вплоть до выселения в отдаленные районы страны. В первой половине 1932 г, для индивидуального обложения было выявлено 80 тыс. хозяйств единоличников.

С мест в центральные органы непрерывно поступали жалобы от крестьян на то, что финансовые органы к числу кулацких относили многие середняцкие и даже бедняцкие хозяйства. Основанием для индивидуального обложения, как отмечалось в письмах, служило наличие в хозяйстве ручной молотилки, сепаратора, даже продажа ими на рынке продукции, произведенной в личном подсобном хозяйстве…

Осенью 1930 г. возобновилось выселение раскулаченных крестьян. Общее руководство и контроль осуществляла комиссия во главе с заместителем председателя СНК А.А.Андреевым. В целом по стране, по подсчетам специальных комиссий ЦКК ВКП(б), на протяжении 1930 г. было раскулачено и выслано в отдаленные районы страны 115231 крестьянская семья, в 1931 г. - 265795, а всего за два года - 381026 семей…

Ход коллективизации в 1931 г. поначалу радовал партийное руководство. Программа “нового подъема” колхозного движения, по данным сводок Колхозцентра и Наркомзема, осуществлялась с опережением намеченных показателей. Об этом победно возвестил июньский (1931 г.) Пленум ЦК ВКП(б). Нажим на крестьян был столь силен, что задания по коллективизации, установленные декабрьским Пленумом ЦК 1930 г. и январской 1931 г. сессии ЦИК на весь 1931 г., были выполнены уже весной. Инструктор ЦИК Н.И.Коротков, побывавший в это время в Сосновском районе ЦЧО в связи с проверкой жалоб крестьян, посланных на имя Калинина, пришел к выводу: “По своему характеру и глубине ошибки превосходят даже ошибки 1929-1930 гг... Сплошная коллективизация, как правило, проводилась в жизнь независимо от результатов голосования крестьян. В селе Зеленом почти все единоличники при голосовании воздержались”. Тем не менее президиум собрания объявил: “раз голосующих против нет, сплошная коллективизация принимается”…

“Новый подъем” колхозного движения едва дотянул до осени 1931 года. С конца года повсеместно начались массовые выходы из колхозов, которые уже нельзя было больше ни скрыть, ни замаскировать. В докладной записке Колхозцентра в ЦК ВКП(б) “О колхозном строительстве (октябрь 1931 - февраль 1932 г.)” с тревогой отмечалось, что в январе и феврале происходил “спад коллективизации в большинстве районов СССР и особенно в некоторых зерновых районах РСФСР”. Вскоре в ЦК была направлена специальная справка Наркомзема и Колхозцентра “О выходе из колхозов”, в которой сообщалось, что “в ряде основных областей СССР зимой и весной 1932 г. имело мест большое уменьшение коллективизированных хозяйств”. Среди этих районов назывались зерновые районы РСФСР, Украина, Казахстан, ряд областей потребительской полосы РСФСР.

Массовые выходы из колхозов продолжались на всем протяжении 1932 г., а пик их пришелся на первое полугодие, когда число коллективизированных хозяйств в РСФСР сократилось на 1370,8 тыс., на Украине - на 41,2 тысячи. По существу оказались дезавуированными выводы июньского Пленума 1931 г. о решающих победах коллективизации, о ее завершении в важнейших зерновых и сырьевых районах страны. Крупномасштабный отлив из колхозов срывал все планы Колхозцентра и Наркомзема, которыми предусматривалось (исходя из показателей весны 1931 г.) к весне 1932 г. “коллективизировать” 16,9 млн. или 69%, а к концу 1932 г. - 17,9 млн., или 73% крестьянских хозяйств, а 1932 г. был объявлен “годом завершения сплошной коллективизации”. Встал вопрос, как остановить бегство крестьян из колхозов… В сводке ОГПУ от 23 июля 1932 г. говорилось об “ухудшении политнастроения части колхозников”, “росте массовых выходов из колхозов, разборе скота, имущества и сельскохозяйственного инвентаря”, “усилении тенденции к индивидуальному сбору урожая”, “самочинном захвате и разделе в единоличное пользование земли и посевов”, “продолжение многочисленных случаев отказа от работы целых групп колхозников, мотивированных отсутствием хлеба и неналаженностью общественного питания на полях”...

7 августа 1932 г. был принят, продиктованный Сталиным, закон об охране социалистической собственности, предусматривавший расстрел за хищение колхозного и кооперативного имущества с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на 10 лет. Согласно данным на 15 февраля 1933 г., представленным Президиуму ЦИК СССР председателем Верховного суда СССР А. Винокуровым, по закону от 7 августа в целом по стране было осуждено 103 тыс. человек, из них приговорено к высшей мере наказания 6,2% (более 6 тыс.), к 10 годам лишения свободы 33%. Из общего числа осужденных 62,4% приходилось на колхозников, 9,4% - на работников совхозов, 5,8% - на единоличников. Стремясь оправдать действия репрессивных органов Винокуров пояснил, что “большой процент осужденных к 10 годам единоличников и колхозников (68,2) указывает, что суды нанесли крепкий удар по мелкособственническим элементам, не изжившим частнособственнической психологии”…

Задание 6. Каким образом проводилось раскулачивание? Какие ошибки допускало руководство при проведении подобных мероприятий? Какие приговоры выносились кулакам? Кто подпадал под эту категорию? Каковы были последствия такой политики?

Информационная сводка колхозцентра СССР и РСФСР о перегибах в раскулачивании // Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927-1932 гг. М., 1989.

Не ранее 25 февраля 1930 г.

Б. По РСФСР

1. Северный край

В Чебоксарском районе “сгоряча” раскулачили несколько середняков и даже бедняков. Раскулачивание происходило без участия бедняцко-середняцкого схода и при игнорировании сельсовета. Это раскулачивание кончилось тем что один из раскулаченных середняков в Чебоксарском районе наложил на себя руки (“Правда Севера”, 10 февраля).

В Грязовецком районе некоторые сельсоветы допустили раскулачивание середняков. Герцемский сельсовет отбирал имущество, скот и дома у тех, например, кто продал воз своих лаптей или несколько пар рукавиц (“Правда Севера” 19 февраля).

2. Московская область

В Тверском округе, где раскулачивание в основном проходит правильно есть отдельные случаи, когда при раскулачивании задели середняка, а некоторые кулаки остались нетронутыми. У рабочих, имеющих в деревне имущество отбирали дома и сено. У кулаков отбирали мелочи домашнего обихода: часы-ходики, лампы, одеяло и другое “барахло”.

В Кимрском округе в Фоминском и Перловском районах отобрали у кулаков все мелочи, вплоть до грибов; все делили среди колхозов и отдельных хозяйств, а в то же время кулаков на учет не взяли и куда они ушли - никому неизвестно. Нераскулаченные кулаки под шумок распродали свое имущество (“Рабочая Москва”, 19 февраля).

3. Иваново-Вознесенская область

Нерехта. Местные партийные и советские организации района извращают линию партии в отношении ликвидации кулачества. Вместе с кулаками страдают и середняцкие хозяйства. В дер. Власове вынесено постановление взять на учет имущество не только кулаков, но и середняков. В четырех сельсоветах проводились опись, обыск и конфискация имущества у крестьян, имеющих только по одной лошади и по одной корове, никогда не пользовавшихся наемным трудом и не лишенных избирательных прав (“Рабочий край”, 11 февраля).

4. Средняя Волга

В Пономаревском районе при раскулачивании были допущены грубые перегибы. В Наурузове опись была произведена у бедняка, который до 1925 г. был пастухом, а сейчас состоит в колхозе. В Терентьевке увлекшиеся сельсоветчики выселили из дома середняка за неуплату семенной ссуды. Вся подготовительная работа проводилась строго конспиративно. Широкие массы батрачества, бедноты и середняков остались в стороне от раскулачивания. Политическое значение раскулачивания смазано, ему придан сугубо фискальный (“взыскание недоимки”) характер (“Волжская коммуна”, 11 февраля). <...>

Из постановления коллегии наркомзема РСФСР “О местах поселения кулацких хозяйств, вселяемых из районов сплошной коллективизации // Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1327-1932 гг. М. 1989.

1 апреля 1930 г.

При выселении кулацких хозяйств из районов сплошной коллективизации, в случае переселения их в пределах данного края или области, не производить расселение на отдельные хутора, а создавать поселки в размере, определяемом комиссией в каждом отдельном случае, не менее 20 и не более 100 дворов. Размеры поселков должны обеспечивать возможность организации в них медико-санитарной помощи, школы, потребительских и с/х производственных хозяйств.

Поселки должны находиться вне района сплошной коллективизации и по возможности между этими районами, чтобы последние оказывали идеологическое воздействие на население поселков; вне пограничной полосы, по возможности далеко от расположения ж.д., шоссейных и водных путей.

При отводе с/х угодий для поселков с кулацкими хозяйствами необходимо учесть, что земли должны быть худшего качества. Запрещается организация хуторов и отрубов данных поселков. Форма землепользования должна быть аналогична поселковым товариществам. Допускается с особого разрешения организация внеуставных поселковых товариществ, находящихся под административным руководством особо назначаемого лица (комендант).

Определение мест нахождения поселков, норм земельных наделов при отводе земель из списков хозяйств поселков, а ровно также администрации поселка - в каждом отдельном случае производится комиссией в составе представителей эеморганов, ОГПУ, административных управлений облисполкомов.

Допустить в отдельных областях, краях как временную меру прекращения на время сева расселения третьей категории кулачества и оставления в данном селе с тем, чтобы данные хозяйства не допускались в колхозы, а пользовались в данном селе отведенной им сельсоветом, рик[ом], землей.