На рейне

Въехавши на середину Рейна, я попросил перевозчика пустить лодку вниз по течению. *Старик поднял вёсла – и царственная река понесла нас. Глядя кругом, слушая, вспоминая, я вдруг почувствовал тайное беспокойство на сердце, поднял глаза к небу — но и в небе не было покоя: испещрённое звёздами, оно всё шевелилось, двигалось, содрогалось. Я склонился к реке, но и там, и в этой тёмной, холодной глубине, тоже колыхались, дрожали звёзды. Тревожное оживление мне чудилось повсюду – и тревога росла во мне самом. Я облокотился на край лодки. Шёпот ветра в моих ушах, тихое журчание воды за кормою меня раздражали, и свежее дыхание волны не охлаждало меня; соловей запел на берегу и заразил меня сладким ядом своих звуков. Слёзы закипали у меня на глазах, но то не были слёзы беспредметного восторга. Я ещё не смел назвать его по имени, но счастья, счастья до пресыщения — вот чего хотел я, вот о чём томился.

А лодка всё неслась, и старик перевозчик сидел и дремал, наклонясь над вёслами.

(П о И. С.Тургеневу) 161 слово

НА САРОЗЕКСКИХ РАЗЪЕЗДАХ

Чтобы жить на сарозекских разъездах, надо дух иметь, а иначе сгинешь. Степь огромна, а человек невелик. Степь безучастна, ей всё равно, худо ли, хорошо ли тебе, принимай её такую, какая она есть, а человеку не всё равно, что и как на свете, и терзается он, томится, кажется, что где-то в другом месте, среди других людей ему бы повезло, а тут он по ошибке судьбы. И оттого утрачивает он себя перед лицом великой степи, разряжается духом, как тот аккумулятор с трёхколёсного мотоцикла Шаймердена. Хозяин всё бережёт его, сам не ездит и другим не даёт. Вот и стоит машина без дела.

Так и человек на сарозекских разъездах: не пристанет к делу, не укоренится в степи, не приживётся – трудно устоять будет. Иные, глядя из вагонов мимоходом, за голову хватаются – господи, как тут люди могут жить?! Кругом только степь да верблюды! А вот так и живут, у кого сколько терпения хватает. Три-четыре года продержатся – и делу конец: рассчитываются и уезжают куда подальше.

(По Ч.Айматову) 161 слово