Августа

С 14 числа не спал. Сидим в тех же ямах. Новую пушку закопали глубже

прежней, и пока она цела. День назад прилетел из тыла свой снаряд и

взорвался в пяти шагах от нас. Хорошо, что были в яме. Отделались синяками:

взрывом швырнуло к нам ящик с боеприпасами, который кое-кому проехался по

спинам... Снаряд выворотил из земли покойника, еще свежего. Сегодня он

греется на солнышке и попахивает. Здесь в земле целые наслоения. На глубине

полутора-двух метров можно найти патроны, оружие, одежду, старые валенки.

Все взмешано... Впереди, на нейтральной полосе, штук сорок танков. Одни

рыжие, сгоревшие. Другие еще целые, но неподвижные -- их расстреливают немцы

из тяжелых мортир. Перелет, недолет, опять перелет. Трах! Многотонный танк

разлетается в куски. Каково танкисту! Ведь он не имеет права покинуть

подбитую машину. На эту тему в танковых частях сложилась песенка, названная

"гимном танкиста":

Как-то вызывает меня особотдел:

-- Что же ты, мерзавец, с танком не сгорел?

-- А я им говорю,

В следующий раз уж обязательно сгорю...

Один танк стоит близко от нас, передом к нашим траншеям. Он возвращался

из атаки, когда был подбит. Вокруг башни его намотаны человечес-

кие внутренности -- остатки десанта, ехавшего на нем в атаку...

Снаряды, предназначенные немцами для этого танка, летят в нас. Глубже

вжимаемся в землю... Стихло.

Лейтенант отползает в сторону, а через минуту возвращается бледный,

волоча ногу. Ранило. Вспарываю сапог. Ниже колена -- штук шесть мелких

дырочек. Перевязываю. Он идет в тыл. До свидания! Счастливо отделался!..

Однако в душе у меня смутное сомнение: таких ран от снаряда не бывает. Ползу

в ту воронку, куда уходил лейтенант. И что же? На дне лежит кольцо от

гранаты с проволочкой... Членовредительство. Беру улики и швыряю их в воду

на дне соседней воронки. Лейтенант ведь очень хороший парень, да к тому же

герой. Он получил орден за отражение танковой атаки в июле 1941 года, на

границе. Выстоял, когда все остальные разбежались! Это что-нибудь да значит.

Теперешний же срыв у него неслучаен. Накануне он столкнулся в траншее с

пьяным майором, который приказал ползти к немецкому дзоту и забросать его

гранатами. Оказавшийся тут же неизвестный старший сержант пробовал

возражать, заявлял, что он выполняет другое приказание. Рассвирепевший

майор, не раздумывая, пристрелил его. Лейтенант же пополз к доту, бросил

гранаты, не причинившие бетонным стенам никакого вреда, и чудом выполз

обратно. Он вернулся к нам с дрожащими глазами, а гимнастерка его была бела

от выступившей соли. Бесполезный риск выбил лейтенанта из равновесия и

привел к членовредительству...

От дивизии нашей давно остался один номер, повара, старшины да мы,

около пушки. Скоро и наш черед... Каша опять с осколками: когда подносчик

пищи ползет, термос на его спине пробивает... Хочется пить и болит живот:

ночью два раза пробирался за водой к недалекой воронке. С наслаждением пил

густую, коричневую, как кофе, пахнущую толом и еще чем-то воду. Когда же

утром решил напиться, увидел черную, скрюченную руку, торчащую из воронки...

Гимнастерка и штаны стали как из толстого картона: заскорузли от крови

и грязи. На коленях и локтях -- дыры до голого тела: проплзал. Каску бросил

-- их тут мало кто носит, но зато много валяется повсюду. Этот предмет

солдатского туалета используется совсем не по назначению. В каску обычно

гадим, затем выбрасываем ее за бруствер траншеи, а взрывная волна швыряет

все обратно, нам на головы... Покойник нестерпимо воняет. Их много здесь

кругом, старых и новых. Одни высохли до черноты, головы, как у мумий, со

сверкающими зубами. Другие распухли, словно готовы лопнуть. Лежат в разных

позах. Некоторые неопытные солдаты рыли себе укрытия в песчаных стенках

траншеи, и земля, обвалившись от близкого взрыва, придавила их. Так они и

лежат, свернувшись калачиком, будто спят, под толстым слоем песка. Картина,

напоминающая могилу в разрезе. В траншее тут и там торчат части втоптанных в

глину тел; где спина, где сплющенное лицо, где кисть руки, коричневые, под

цвет земли. Ходим прямо по ним.