Глава 5

Утром по наказу Любки Серафима дождалась её с работы. Она выпустила из пригона Зорьку, и та с соседскими коровами под присмотром мальчонки с хворостиной направилась в табун. Любка подоила корову перед уходом на работу. И как она только выдерживает? Чуть свет на работу, днём покос, вечером опять на дойку. Прямо железная какая-то… Серафиме захотелось хоть как-то отблагодарить радушную хозяйку. Она убрала со стола, перемыла посуду, выхлопала половички, принесла с речки воды и вымыла полы. На дворе сложена была летняя печурка, и девушка не совсем умело, но всё же её растопила, подогрела оставшуюся с вечера еду.

- О-о, да ты просто метеор! И когда столь работы провернуть успела! Поступай ко мне в домработницы - не прогадаешь, - Любка хлопнула Серафиму по плечу, - и зарплату положу хорошую: тридцать дней на месяц.

Сели завтракать, и Любка выспросила у гостьи, отчего та побежала на ночь глядя из деревни. Выслушав её рассказ, всплеснула руками:

- Да ты, как я погляжу, совсем глупая. Зачем же ты в сельсовет-то попёрлась? У тебя ведь свой начальник есть - директор школы. Он тебе и обязан жильё предоставить. С председателем договариваться его обязанность. Не знала, что ли? Или ум за разум зашёл?

И правда! Зачем она в сельсовет-то попёрлась, дурная голова? Но ведь в школе теперь никого нет, опять надо искать директора, тащиться по деревне, выспрашивать.

- Ну, как это никого нет? Учителя-то уж должны из отпусков вернуться, с утра кто-нибудь да будет на работе. Я там шибко их распорядков не знаю, но уж часам к девяти-то, наверно, являются. Делать им теперь, поди-ка, нечего, посудачат час-другой - и по домам. Покос-то ещё не кончился, дак и бегут, пока погода, с сеном управиться.

Серафима взглянула на ходики - полдевятого.

- Побегу я. Спасибо тебе, Люба, за всё. Никогда не забуду твоего добра. Ты меня к жизни вернула.

- Хо, скажет тоже! Не я, кто другой приютил бы. Неуж на улице осталась бы ночевать? Ты пока чемоданишко-то не забирай, я ключ за косяк над дверью положу. Придёшь, перекусишь тут, чего найдёшь, а мне на покос надо. Можа, к ужину чё-нибудь сварганишь, я-то с покоса да на работу. Расскажешь, как дело обернулось.

Проходя мимо сельсовета, девушка искоса взглянула на окошки и в одном из них успела заметить физиономию председателя, который быстро задёрнул занавеску. Серафима чуть не расхохоталась. Ну, прямо красна девица! А ведь он меня боится! Точно, боится! Небось, думает, что я уже съездила в город и на него нажаловалась. Вот бы разыграть! Ну-ну, расшалилось дитя малое! Вчерашние горести показались ей такими мелкими, что она вновь стала надеяться на удачу: будет жильё, будет независимость - как-нибудь отмотаю эти три года. Сколько же мне тогда стукнет? Двадцать один! Натуральная старая дева…

И всё же на крыльцо школы поднималась Серафима с душевным трепетом. Потянула на себя тяжёлую дверь и очутилась в мрачном холодном коридоре. Она нерешительно двинулась направо, потому что оттуда слышались приглушённые голоса. Да что я опять затряслась? Смелее! Приняв деловой и независимый вид, несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, она переступила порогт учительской. Здесь было светло, солнце заливало маленькое помещеньице до последнего закутка. Возле окошка, подставив спины солнышку, сидели три женщины и тихо разговаривали.

- Доброе утро! - поздоровалась Серафима, и ей показалось, что голос её прозвучал неестественно громко и чересчур жизнерадостно.

Нахмурившись и придав голосу официальность, она спросила:

- Где я могу видеть директора школы?

Худая бледнолицая женщина со впалыми щеками встала и пошла ей навстречу, на ходу выдвигая из-за стола неказистый стул с обшарпанной дерматиновой спинкой и таким же сиденьем. Блеснув в доброжелательной улыбке двумя рядами металлических зубов, она ответила на приветствие и предложила посетительнице присесть и подождать директора, который должен вот-вот подойти.

- Да-да, проходите, не стесняйтесь, - поддержали её сидевшие у окна.

Серафима села. Казалось, никто не знал, как завязать разговор. Наконец та, что предложила её стул, не выдержала:

- А вам, если не секрет, по какому делу Семён Львович?

- Меня направили сюда на отработку, - нажимая на последнее слово, сухо пояснила Серафима, давая понять, что откровенничать с первыми встречными не намерена.

- Так вы учительница? В какие классы? Мы вот все трое учителя начальных классов.

- Я - тоже, - лаконично отозвалась Серафима.

- Меня зовут Галина Андреевна, это - Мария Максимовна, а это - Нина Николаевна, - сильно окая, рекомендовала себя и коллег учительница. - Первый, второй и третий класс. Вам дадут четвёртый. Ваша предшественница кое-как довела до конца третий класс и сбежала.

- Как сбежала? Почему?

- Квартирный вопрос, - вступила в разговор дородная и сановитая Нина Николаевна. - Осталось год доработать. Уж можно бы потерпеть.

- Да, бегут отсюда молодые. Это вот мы притерпелись, притёрлись к местным, мужей тут себе нашли, детьми да хозяйством обросли. Куда побежишь? - вздохнула Мария Максимовна.

«Добрая, скромная, отзывчивая, - определила её характер Серафима.

В коридоре хлопнула дверь, послышались чёткие энергичные шаги, и дверях показался мужчина с военной выправкой, во френче, галифе и хромовых, начищенных до блеска, сапогах, с лицом значительным и властным. Волнистые русые волосы с пробивающейся по всей голове сединой зачёсаны назад, но непокорный завиток озорно падает на лоб над правой бровью, словно для того, чтобы смягчить начальственную суровость. Холодные серые глаза цепко охватывают всё, что попадается в поле их зрения, лицо тщательно выбрито, френч застёгнут на все пуговицы.

Серафима усилием воли заставила себя не подняться, как школьница, ему навстречу.

- Я к вам по направлению, - не дожидаясь его приветствия и вопроса, решительно начала она, всё-таки поднимаясь со стула.

- Ого! Сразу быка за рога? Может, сначала поздороваемся? Познакомимся?

- Извините. Я как-то забыла… А я - Серафима.

- Серьёзное имя, вполне соответствует внешности.

, - безо всякой последовательности ляпнула Серафима.

В серых глазах директора загорелись и мгновенно погасли искорки. Кажется, он даже и улыбнулся, но, может, это только показалось?

- Доброе, действительно доброе, если к нам сегодня пожаловал добрый человек.

Хм, добрый человек… А сам-то ты добрый? Под тобой, небось, все по струнке ходят. Одни глаза вон чего стоят! Стоишь перед ним, как кролик перед удавом. Да что я перед ним, в самом деле, подскочила? Фу, гадость, прямо какой-то подхалимаж… Нет, я ему покажу, что тоже не робкого десятка. Серафима заставила себя взглянуть прямо в глаза директора и, снова опустившись на стул, с ожесточением возразила:

- Представьте себе, я совсем не добрая. И не думайте, что я размазня.Я учительница начальных классов Орлова Серафима Трофимовна и направлена в вашу школу на отработку. Свои обязанности я знаю, а права молодого специалиста мне разъяснили в облоно.

Серые глаза директора вдруг странно заблестели, будто завесились стальными заслонками. В выражении его лица теперь не было даже намёка на улыбку. Он молча пошёл к своему кабинету, жестом предложив девушке следовать за ним. Она взвинчивала себя для принципиального разговора, мысленно решив не идти ни на какие уступки и требовать, тре-бо-вать положенного молодому специалисту жилья.

Директор разместился за рабочим столом, указав ей на стул напротив. Хотя внутри у Серафимы всё дрожало, она смело придвинула стул вплотную к столу и выжидающе уставилась на директора.

- Значит, по направлению? На отработку? То есть, не по своей воле? - уточнил директор. - И сразу предоставь вам квартиру со всеми удобствами?

- Да уж не такую, как у вас на школьном дворе, - выпалила Серафима и тут же осеклась под тяжёлым взглядом директора.

- А вы что же, успели уже с нею познакомиться? Каким образом? Не скрою, мне это кажется несколько странным. Не удосужились сначала встретиться с руководителем учреждения, где вам предстоит работать, вы первым делом бежите осматривать квартиру. Вы, собственно, для работы сюда явились или для квартиры?

Ах, вот ты как? Удивляясь родившейся в ней наглости, Серафима, не моргнув глазом, соврала:

- В школе никого не было. Не скрою, - дерзко передразнила она директора, - что мне неприятны ваши слова, потому что они несправедливы.

Какие-то едва уловимые изменения произошли в непроницаемом доселе лице директора. Он удручённо развёл руками и, отведя глаза в сторону, сбивчиво пробормотал:

- Да дела разные… вне школы… К управляющему, к председателю…

Чёрт побери, перед какой-то пигалицей приходится врать, изворачиваться. Ведь на самом-то деле ни к кому он не ходил, а отпустил учительниц и сам уехал на покос. Известно, летний день год кормит, вот каждый и старается побольше ведренных деньков урвать.

«Ага, и ты тоже заврался! Уж у председателя-то тебя точно не было», - совсем по-детски возликовала Серафима, и на душе у неё полегчало.

Между тем Семён Львович сумел справиться с временным замешательством и продолжал свой допрос уже значительно мягче:

- Что вы заканчивали?

- Педучилище.

- Родители есть?

- Я детдомовка.

Директор растерялся. Надо бы выразить сочувствие, но никаких слов на ум не приходило. Внушительно кашлянув, он нравоучительно изрёк:

- В детдоме вырабатывается сильный самостоятельный характер. Дурной или хороший - но характер. Так я говорю?

- Думаю, что так.

- Вот и отлично. Надеюсь, вы не побежите отсюда, не отработав положенного срока, как ваша предшественница.

- Я вынуждена напомнить вам о своих правах на жильё.

- А я вынужден вам сказать, что единственная квартира, которою располагает школа, именно та развалюха, что находится на школьном дворе. Если она вас не устроила, могу предложить второй вариант - снять угол у одинокой женщины. И, наконец, третий: срочно найти себе жениха и выйти замуж. С вашей внешностью это нетрудно.

- Да вы надо мной издеваетесь?! - так и подскочила Серафима. - Выходит, я только для того сюда и приехала, чтобы выбить квартиру и подцепить муженька? К вашему сведению, - ехидно сощурила она глаза, - муженька я могла подцепить и в городе. Сколько угодно!

Серафиму понесло. Голубые глаза её метали молнии, лицо пылало знамённым кумачом:

- Я вам не Марья Ивановна, которую вы с двумя детишками затолкали в трухлявую конуру, и такие вот представители власти, как ваш Собакевич, разносили о ней по деревне сплетню, что вот, мол, такая страхолюдина заявилась в деревню, чтобы подцепить мужика. Дескать, образованная, так на неё и клюнут. Не от этих ли сплетен она сбежала? Бессловесная она была, вот и задолбили. Я молчать не буду, я поеду куда следует добивться положенного мне по праву.

По мере того как возбуждение Серафимы всё нарастало и слова её раскатистой барабанной дробью уже достигли слуха трёх учительниц, лицо директора тоже стало наливаться багровым румянцем. Как в замедленной съёмке, он медленно приподнимался со стула, но на последних словах её резко выпрямился и со всего размаху ударил по столу кулаком:

- По праву? - лицо его нервно передёрнулось. - Положенного по праву? А вы его заработали, это право? Государство вас вскормило, вспоило, дало образование. Остались без родителей? Горько! Но сколько сирот по всему нашему Союзу! И все подобраны, обогреты, обуты, одеты, накормлены. Пусть я покажусь вам жестоким, но в детдоме детям жилось лучше, чем нашим сельским ребятишкам, у которых отцы воевали на фронте, а матери взвалили на себя двойную ношу. Выжили на картошке да на молоке, если кто сумел сохранить корову, Девять лет после войны прошло.Разве за это время можно хозяйство наладить? Люди с темна до темна работают, и опять тем же бабам, что в войну без мужей хозяйствовали, нынче тяжелее всех. Сколько тех мужей вернулось? Почитай, почти все вдовами остались. Кто же вот таким залётным пташкам квартиры будет строить? Вы пройдите по деревне, посмотрите, как люди живут. Избёнки маленькие, спят вповалку, где придётся. Рядом лес, тайга,, а строиться некогда. Город из деревни все соки выжимает. Давай молока, мяса, шерсти, яиц. Давай, давай, давай!

Каждое «Давай!» директор яростно припечатывал к столу кулаком, так что в окнах дребезжали стёкла и высоко подпрыгивала стоявшая на столе тяжёлая керамическая чернильница. Так же резко, как начал свой гневный монолог, директор его и закончил:

- Я бы в морду наплевал тому, кто настраивал вас качать свои права. Там ведь прекрасно знают о нашей бедности - нет, надо врать. Честнее было бы сказать всю правду-матку заранее, ещё перед выпуском из училища. Вот тогда будущие учителя могли бы выбрать или третий вариант - или трудную, на первых порах очень трудную, но осознанную цель: обучение и воспитание сельского населения. Именно населения, не одних только ребятишек. Ведь у нас большинство взрослых, особенно женщин в возрасте пятидесяти лет и даже младше, не умеют читать, вместо подписи ставят крестик; мы живём ещё при керосиновых лампах, и керосин, как и в войну, ценится на вес золота. Нам не хватает учебников, тетрадей, пишем на обёрточной бумаге, которую клянчим в магазине Христа-ради. Мы с великим трудом уговариваем овдовевших женщин отдать в школу подростков-сыновей, которые уже в десять лет работают, как настоящие мужики: и на огороде, и на покосе, и со скотом управляются, и топливо на всю зиму заготавливают. Городские-то дети все каникулы отдыхают, в лагеря ездят или днями на улицах баклуши бьют. Нашим некогда: не успеет снег сойти, бегут на сопки за чесноком, в лес за колбой и диким луком. Ягода пошла - самая рассопливая малышня тащит из лесу кто сколько может. Сахару нет - бабы малинников, смородинников в печи насушат - зимой детям лакомство. Да что говорить! Деревенский ребёнок едва ходить начнёт - уже и труженик. Работа и напоит, и накормит, а от учёбы какой прок? Только время отнимает! Вот тут и нужны энтузиасты-педагоги - показать и доказать пользу учения всеми доступными методами, тут-то и поле деятельности для молодых.

Собственная патриотическая речь взволновала оратора, глаза его вдохновенно блестели, волнистый чуб упал на лоб, руки заметно дрожали.

Во всё время перепалки они стояли друг против друга, не замечая этого. Директор опамятовался первым и расслабленно опустился на стул. Ему вдруг стало как-то совестно за своё красноречие.

- Ну вот, Серафима Трофимовна, - подвёл он черту разговору. - Мы с вами всё выяснили, теперь вам решать, как постуить. Или сразу уезжайте, чтобы к началу учебного года я смог подыскать вам замену, - и тогда вся ваша учёба - псу под хвост, а значит, прощай учительство, или вы остаётесь. Можете подумать до завтрашнего утра.

- Я подумаю.