Решение психофизической проблемы И.М. Сеченовым. Соотношение психологического и физиологического в теории организации целенаправленных действий Н.А.Берштейна

Установка древних на выяснение физиологической̆ (органической̆) основы психики в принципе являлась правильной̆. Наивно выглядят их ответы. Но вопросы, поставленные ими, сохраняют свою актуальность. И, кто знает, быть может, наши ответы покажутся в не столь отдаленном времени еще более наивными тем, кто выработает новые решения, отвечая на все те же вопросы, которые впервые осмыслил и над которыми столетиями бился древнегреческий̆ ум.

Проблема отношений психических процессов к нейрогуморальным остается по-прежнему одной̆ из самых острых.

Учение о локализации психических функций, несмотря на успехи нейрофизиологии, нейрогистологии, нейропсихологии и других дисциплин, вооруженных электронными микроскопами, телеметриче- скими и биохимическими методами, электронно-вычислительными машинами и другой новейшей экспериментальной аппаратурой, содержит в настоящее время еще больше белых пятен, чем в античные времена.

Категориальный подход ориентирует на то, чтобы отчленить инвариантное в научной деятельности от тех теоретических построений, в которых оно выступает в конкретную эпоху, в неповторимых исторически преходящих обстоятельствах. Мы имели возможность убедиться, что, хотя основные категории научно-психологического мышления в античный период еще не сложились, именно тогда были открыты проблемы, остающиеся центральными для современной психологии.

Благодаря открытиям И.М. Сеченова наметился к нейродинамике переход от психоморфологического понимания отношений между мозгом и психикой (согласнокоторому существуют корреляции между одним из участков мозга и одной из психических функций) к картине динамики нервных процессов: возбуждения и торможения.

Изучение нейродинамики коренным образом изменило представления о физиологической подоплеке психических процессов. Однако оно не могло преодолеть господствовавший веками дуалистический образ мысли, которому не было другой альтернативы, кроме реукционизма (сведения психических процессов к физиологическим), неизбежно влекшего к эпифеноменализму (для которого психическое не более чем праздный эффект активности нервной ткани).

Как дуализм, так и редукционизм могли быть преодолены лишь при условии преобразования не только системы представлении о нейросубстрате психики, но и о самой психике как деятельности, которая опосредована этим субстратом (и превращается без него в витающую над организмом бестелесную сущность). Важнейшим достижением русской научной мысли стал переход к новой стратегии объяснения психофизиологических корреляций. Смысл перехода определил отказ от установки на локализацию "нематериального" сознания в материальном веществе мозга и перевод анализа психофизиологической̆ проблемы в принципиально новый план, а именно в план исследования поведения целостного организма в природной и социальной "применительно к человеку" среде. Пионером такой переориентации и стал Сеченов.

Дело Сеченова продолжил И.П. Павлов. В его пробах опоры на физиологическое учение о нейросубстрате функция с целью естественнонаучного и строго объективного объяснения психики имелось несколько направлений. Отметим по крайней мере четыре: а) обращение к нейродинамике процессов возбуждения и торможения: б) трактовка временной связи, которая образуется в головном мозге при выработке условного рефлекса как субстрата ассоциации, - понятие, которое являлось основой самого мощного направления в психологии, успешно развивавшегося, как мы знаем, и до приобретения ею статуса самостоятельной науки: в) обращение к связи коры больших полушарий с подкорковыми структурами при анализе сложнейших мотиваций, где невозможно отделить соматическое от психического; г) учение о сигнальных системах.

Во всех случаях Павлов искал способы приблизить научную мысль к решению сверхзадачи, в которой ему виделась высшая цель грандиозной программы выработки условных рефлексов у собаки. Эту цель он в своей программной речи, озаглавленной "Экспериментальная психология и психопатология на животных", сформулировал следующим образом: "Полученные объективные данные, руководясь подобием или тождеством внешних проявлений, наука перенесет рано или поздно и на наш субъективный мири тем сразу и ярко осветит нашу столь таинственную природу, уяснить механизм и жизненный смысл того, что занимает человека более всего, - его сознание, муки его сознания'".

Павловское учение революционизировало нейронауку. Однако в трактовку природы сознания оно первоначально никаких инноваций не вносило.

Сознание понималось им тогда как "субъективный мир", как непосредственная данность, иначе говоря, по-декартовски. Поэтому, решительно критикуя дуализм, разъявший сознание и мозг, он позитивного, конкретно-научного объяснения их нераздельности долгое время предложить не мог. Между тем предпосылки такого объяснения содержало обращение Павлова (вслед за Сеченовым) к сигналу как детерминанте поведения.

Сигнальная функция присуща как нервному, так и психическим уровням организации поведения, являясь, тем самым, основанием надежного "брака" физиологии с психологией, о котором страстно мечтал И.П. Павлов.

Уникальность сигнала в том, что он интегрирует физическое (будучи внешним раздражителем, выступающим в особой, превращенной форме), биологическое (являясь сигналом для нервной системы организма) и психическое (выполняя присущую психике функцию различения условий действия и управления им). Именно в этом плане понятие о сигнальных системах, введенное Павловым, открывало новые подходы к психофизиологической проблеме.

Так, уже первая сигнальная система "двулика". В физиологическом плане "действительность сигнализируется почти исключительно только раздражениями и следами их в больших полушариях, непосредственно переходящими в специальные клетки зрительных, слуховых и других рецепторов организма"

В психологическом же плане - "это то, что мы имеем в себе как впечатления, ощущения и представления от окружающей внешней среды"'. При переходе к человеку формируется вторая сигнальная система в виде речевых сигналов (слов). С ней психофизиологическая активность организма приобретает три "лика". Источником вторых сигналов служит не физическая среда, а знаковая система языка, заданная человеческому организму объективно, социальной средой его бытия.

Вместе с тем в самом этом организме вторая сигнальная система оборачивается, говоря павловскими словами, работой все той же нервной ткани. Наконец, речевые знаки вводят в материю больших полушарий свою "душу" в виде неотчленимых от них значений - сгустков народной мысли. Таково было последнее слово Павлова.

Но им вовсе не исчерпываются те принципиальные инновации, которые безотносительно к тому, как это самим Павловым осознавалось, радикально меняли потенциальный вектор поисков продуктивных решений древнейшей проблемы, касающейся связи души и тела.

С одной стороны, зависимость сознания и воли от мозга, с другой - воздействия психических состояний (посредством мозга) на организм веками служили важнейшей темой философско-психологических раздумий и объяснений. Очевидно, что подпочву этих раздумий создала соотнесенность двух понятийных схем: схемы мозга как материального объекта и представлений о бестелесном сознании (о котором думалось на совершенно другом языке). Прогресс в научном познании нейросубстрата неизмеримо превосходил по своим темпам и масштабам научное знание о психических функциях этого субстрата.

Уже первые шаги в открытии роли коры головного мозга как носителя психических функций вызвали широкий резонанс, притом за пределами узкого круга анатомов. Огромную популярность приобрела френология (ее изобретателем стал Ф.А. Галль). Предполагалось, что в различных участках головного мозга локализованы раздельные психические способности (даже такие, как совесть, сострадание и др.). Дело дошло до того, что, знакомясь, люди ощупывали друг у друга "шишки" черепа, надеясь тем самым получить своего рода психологический портрет собеседника. (Кстати, говорят, что этим одно время увлекался Маркс.) Если применительно к анатомии работы Галля стали важным событием (прежде считалось, что психика проистекает из мозговых желудочков), то применительно к психике человека Галль и его последователи придерживались весьма наивных, житейских представлений о сложнейших личностных и социальных феноменах, ища для них локальные "зоны" на карте мозга.

Через несколько десятилетий бурное развитие морфологии мозга, а также патологии позволило описать тонкое клеточное строение различных участков коры. Опять же соблазнительным представилось замкнуть на этих участках психическую функцию (для каждого из них свою). Но если прежде речь шла о таких сложнейших феноменах, как, например, сострадание или совесть, то теперь заговорили о более конкретных "центрах письма" (Экснер), "идеации" (Шарко) и др. Во всем этом направлении схема психики по-прежнему соотносилась с данными морфологии.

Дальнейший путь разработки этого психоморфологического направления пошел в сторону изучения роли ствола мозга - ретикулярной формации (Магун, Джаспер, Моруцци) и уровня отдельных первичных клеток (нейронов) и их синаптических связей (Лорентеде Но, Экклз и др.). Причем если прежде главный интерес был сосредоточен на изучении зависимости психики от ее телесных механизмов, то теперь становятся популярными поиски "пунктов", где дух влияет на тело (Экклз и др.).

Какими бы блестящими благодаря использованию современной техники ни были достижения, касающиеся устройства и функций нервных центров, нейронов, синапсов, в объяснении проблемы отношений междудуховным и телесным существенного выхода на новый исследовательский уровень не просматривалось.

Попытки такого выхода с учетом новых веяний в понимании состава и структуры психологического познания предпринимались в России под влиянием представлений Выготского. Его ближайший сподвижник А.Р. Лурия, занявшись нейропсихологией, отстаивал созвучные идеям Павлова и Ухтомского представления о сложных формах динамической локализации функций, о том, что материальным субстратом психической деятельности человека служат социально заданные, знаково опосредованные функциональные органы центральной нервной системы.

Речь шла о том, что под мозговым субстратом психики следует понимать не "точки" или "зоны", а динамические структуры или рабочие констелляции различных зон. "Накладывать" же на этот субстрат (в детали его анализа, выявленные школой А.Р. Лурия при изучении патологических изменений в работе головного мозга, мы не вдаемся) и размещать по его - этого субстрата - системам связей следует, согласно данной версии, высшие психические функции (термин Выготского).

Следуя за Выготским, школа Лурия изменила многие традиционные воззрения на высшие и элементарные формы психической деятельности, на их развитие на различных возрастных этапах, но по сути своей она не вышла за пределы освященного традицией воззрения на соотношение между двумя рядами жизненных явлений: физиологических и психических - и, тем самым, на рассматриваемую здесь психофизиологическую проблему.

Проблема, которую мы обсуждаем, изначально и неизменно мыслилась, условно говоря, диадически. Иначе говоря, любые подступы к ней̆ предваряла казавшаяся незыблемой̆ пера и принципиальную раздельность двух "миров": внешнего (объективного, телесного) и внутреннего (субъективного, духовного, психического). Каждый̆ из них постигался в собственной̆ категориальной̆ сетке.

Различие сеток и создавало проблему отношений между этими мирами. Немало мыслительной̆ энергии ученых было вложено и различные попытки справиться с ней̆. Неудачи на этом пути дали некоторым философам повод отнести саму задачу объяснения взаимозависимости мозга и психики к разряду псевдо проблем. Тем не менее конкретно-научное изучение каждого из членов "диады" успешно продолжалось.

Существенно обогатилась за десятилетия после Павлова картина строения и работы головного мозга. Многие выводы самого Павлова, которые он считал чуть ли не аподиктическими, справедливо пришлось вычеркнуть из списка его достижений. Некогда, отправляясь в новый̆ поиск, он подчеркивал незыблемость созданной̆ задолго до него концепции рефлекторной̆ дуги как "единственно научной̆ в этой̆ области" И тут же добавлял, что "этому представлению уже пора из первобытной̆ формы перейти в другую, несколько более сложную вариацию понятий и представлений".

Эта более сложная форма (условный̆ рефлекс), как нам известно, вызвала мощный̆ категориальный̆ взрыв, хотя фактический̆ материал павловской̆ школы устарел. Но новые категории (сигнала, подкрепления потребности, торможения и др.) стали основополагающими для науки о поведении. Тем самым в научный̆ оборот вводилась новая когнитивная структура, отличная от двух других: а) от "картины" нейросубстрата психики, б) от того, как вписывается в эту "картину" сама психика. Эта особая структура выступила в качестве нередуцируемой̆ ни к физиологии, ни к психологии, но внутренне связанной̆ с обоими научными предметами.

Таким образом, вырисовывалась необычная перспектива осмысления психофизиологической̆ проблемы. Взамен диады на арене истории познания появлялась триада: организм - поведение - психика. Специально следует подчеркнуть, что первым звеном выступал именно организм как целостное образование и единой̆ системе его неразлучных взаимосвязей̆ со средой̆, а не сам по себе головной̆ мозг как орган восприятия, переработки и передачи информации. На это в данном контексте следует обратить особое внимание, поскольку во множестве проб решения психофизиологической̆ проблемы с позиции рефлекторной̆ теории (да и не только с этой̆ позиции) отношение психики к мозгу трактовалось таким образом, чтобы придать психике (сознанию) роль центрального звена между "входом" (воздействие раздражителя) и "выходом" (ответная мышечная реакция) телесного механизма. Отсюда и регулярно применяемый̆ оборот: "рефлекторная деятельность мозга", тогда как в действительности сила и пафос рефлекторной̆ схемы в том, что утверждается акт поведения, в котором представлена в нераздельности целостная система "организм - среда".

Любая попытка видеть психическое в образе центрального компонента рефлекторной̆ дуги ведет к его отрыву от непосредственной̆ включенности в контакт со средой̆, как со стороны "входа", так и со стороны "выхода". Но тогда оно - это психическое - неизбежно оказывается замкнутым в черепной̆ коробке. И любая попытка объяснить его отношение к телесному субстрату оборачивается хорошо известными из истории мысли доктринами дуализма, редукционизма, взаимодействия, параллелизма и проч.

Переход от "диадической̆" схемы к "триадической̆" предполагает не прямое включение психологической̆ системы в нейрофизиологическую, а опосредованное поведением. Уже отмечалось, что поведение постигаемо как особая реальность (онтологически) благодаря созданному руками физиологов, но имеющему собственную структуру категориальному аппарату. Наряду с языком физиологов и языком психологов сложился язык, термины которого передают информацию о том слое жизнедеятельности, который̆ получил благодаря И.П. Павлову имя "поведение". Это открыло путь к тому, чтобы "переводить" психологические понятия (образ, мотив, действие и др.) не на язык физиологов (нейродинамика, функциональная система и др.), а на язык поведения (сигнал, потребность, условный̆ рефлекс и др.). И только благодаря этому "поведенческому" языку, служащему по- средником между процессами в сознании и в нейросубстрате, забрезжила перспектива решения одной̆ из коренных, быть может, и самой̆ загадочной̆ проблемы нашей̆ науки - психофизиологической̆.

Система "организм - среда" является истинным субстратом психики. Формула "рефлекторная деятельность мозга" изначально ведет в ложном направлении, она побуждает, например, в различных павловских схемах корковой̆ нейродинамики, давно занесенных в архив

В сетке категориальной̆ системы психологического познания эти понятия выступают в качестве представляющих протопсихологический уровень.

Психосфера - это преобразованная биосфера, а не идентичная ей сущность. На уровне человека она приобретает признаки ноосферы как оболочки планеты, неидентичной̆ по составу и строю оболочкам мозга, с которыми имеет дело нейрофизиология.

Человек – это социальное и биологическое существо одновременно. Большинство психических явлений, психических процессов имеют физиологическую обусловленность, поэтому знания, полученные физиологами и биологами, используются в Психологии, для лучшего понимания тех или иных психических явлений. Хорошо известны факты психосоматического и соматопсихического взаимовлияния. Особенностью является и то, что она в различных своих вариантах выступает и как гуманитарная, и как естественнонаучная дисциплина, что предполагает различные ее объяснительные принципы и методы. Особенно выделим связь психологии с физиологией, в частности, с физиологией высшей нервной деятельности. Выдающуюся роль в становлении психологии сыграли работы Николая Александровича Бернштейна (1896— 1965), разрабатывавшего принципы физиологии активности — направления, трактовавшего поведение с точки зрения его регуляции со стороны ожидаемого результата, «модели потребного будущего» (что противостояло идеям реактивности). Во многих отношениях с идеями Н. А. Бернштейна перекликаются работы Петра Кузьмича Анохина, в центре которых — представление об «опережающем отражении действительности» и о том, что в основе поведения лежат специфические системные явления — функциональные системы. Идеи Н. А. Бернштейна и П. К. Анохина, имея и самостоятельное психологическое значение, повлияли, в частности, на взгляды А. Н. Леонтьева и А. Р. Лурия.

Теория организации целенаправленных действий и поведе­ния на основе механизмов сенсорных коррекций Н.А. Бернштейна одна из наиболее часто упоминаемых психологами фи­зиологических теорий. Теоретический подход Н.А. Бернштейна к объяснению механизмов организации целенаправленных действий часто называют также «физиология активности». Ак­тивность, характеризующая поведение живых организмов, предполагает наличие внутренних механизмов программи­рования и организации поведения, которые обеспечивают непрерывный циклический процесс взаимодействия внут­ренней среды организма с внешней средой. Понятие «рефлекторная дуга» необходимо заменить поня­тием «рефлекторное кольцо», которое фиксирует факт ре­гуляции и контроля всех отправлений организма по прин­ципу обратной связи на основе непрерывного потока аф­ферентной сигнализации контрольного и коррекционного назначения. Поведение и действия живого организма определяются прежде всего задачей, которая предполагает: активную постановку цели на основе внутренних механиз­мов целеполагания, а также планирование способа ее до­стижения в соответствие с предметными условиями ситуа­ции; реализацию действий, направленных на достижение цели, организация, координация и коррекция которых осущест­вляется на разных психофизиологических уровнях при участии разных афферентных систем.

Двигательные задачи могут представлять собой: а) локо­моторные акты;

б) предметно-манипулятивные действия (у высших животных);

в) символические действия (у челове­ка).

Любое двигательное действие реализуется на основе непрерывно осуществляемых сенсорных коррекций, кото­рые обеспечиваются различными органами чувств (аффе­рентными, рецепторными системами), следящими за вы­полнением движения и обеспечивающими возможность его эфферентной регуляции. Сенсорные коррекции протекают по формуле «рефлек­торного кольца», зависят от характера двигательной задачи, осуществляются целостными синтезами, которые представ­ляют собой несколько иерархически взаимосвязанных уров­ней. Выделяются следующие уровни организации сенсорных коррекций, на основе которых организуется и регулируется выполнение разных по сложности действий:

Уровень А. УРОВЕНЬ РЕГУЛЯЦИИ ТОНУСА, РУБРО-СПИНАЛЬНЫЙ, ПАЛЕОКИНЕТИЧЕСКИЙ.

Движения, где данный уровень выступает в качестве веду­щего: дрожь, ритмично-вибрационные движения, приня­тие и удержание определенной позы. При этом большая часть движений, которые регулируются данным уровнем, остаются на протяжении всей жизни непроизвольными и неосознаваемыми.

Уровень В. УРОВЕНЬ СИНЕРГИИ И ШТАМПОВ, УРОВЕНЬ РЕГУЛЯЦИИ ДЕЙСТВИЙ В «ПРОСТРАНСТВЕ ТЕЛА», ТАЛАМО-ПАЛЛИДАРНЫЙ, НЕОКИНЕТИЧЕ­СКИЙ.

Движения, где данный уровень регуляции выступает в каче­стве ведущего: выразительная мимика и пантомимика, пластика, вольные упражнения, управление ритмом дви­жения, обеспечение чередования работы обширных групп мышц-сгибателей и мыщц-разгибателей.

Уровень С. УРОВЕНЬ РЕГУЛЯЦИИ ДЕЙСТВИЙ В ПРОСТРАНСТВЕННОМ ПОЛЕ, ПИРАМИДНО-СТРИАЛЬНЫЙ

Характеристика движений: непроизвольные локомотор­ные и манипулятивные движения в соответствии с задача­ми и характеристиками пространственного поля. Движения, где данный уровень регуляции выступает в каче­стве ведущего: всевозможные перемещения всего тела впространстве, перемещения предметов; баллистическиедвижения с установкой на силу. Подуровень С2 – пирамидный (кортикальный) Характеристика движений: произвольные движения в пространственном поле, требующие прицеливания, копи­рования, подражания, практические действия с учетом физических свойств предметов. Движения, где данный уровень регуляции выступает в каче­стве ведущего: точные целенаправленные, произвольно ре­гулируемые действия по отношению к внешним физиче­ским характеристикам предметов.

Уровень D. УРОВЕНЬ ДЕЙСТВИЙ, ТЕМЕННО-ПРЕМОТОРНЫЙ, КОРТИКАЛЬНЫЙ

Движения, где данный уровень регуляции выступает в каче­стве ведущего: системы взаимоподчиненных действий, обеспечивающие решение задач, условия которых требуют установления межпредметных отношений.

Уровень Е. ВЫСШИЕ КОРТИКАЛЬНЫЕ УРОВНИ СИМВОЛИЧЕСКИХ КООРДИНАЦИИ. Характеристика движений: движения подчинены не физи­ческим предметам, а умственным схемам, понятиям, сим­волическим операциям, отвлеченному замыслу. Данный уровень регуляции действий связан с высшими психическими функциями и организацией умственных действий.

Основные этапы процесса формирования двига­тельного умения и навыка:

а) Период первоначального знакомства с движением – вы­явление операционально-двигательного состава движе­ния: ознакомление с тем, как выглядит движение внешне, «сна­ружи»; прояснение внутренней картины движения – перешиф­ровка внешних афферентных сигналов:

1) во внутренние программы движения;

2) афферентные команды, обеспе­чивающие отработку правильных коррекций; распределение сенсорных коррекций по иерархическим уровням организации движений.

б) Период автоматизации движений: постепенная передача отдельных компонентов движения или всего движения полностью в ведение фоновых уров­ней; увязка, согласование деятельности всех низовых уровней сенсорных коррекций; подбор имеющихся двигательных программ, которые сло­жились ранее для реализации других движений и могут входить в состав нового двигательного действия.

в) Период стабилизации и стандартизации двигательного навыка: достижение прочности и помехоустойчивости выполняе­мого движения; достижение стереотипности путем эффективного исполь­зования реактивных и инерционных сил с целью обеспече­ния динамической устойчивости траектории движения.