Глава 4

Царь и повелитель, господин и владыка – этих понятий Омеги на себе никогда не знали. Еще со времен трех братьев-царей они не ведали, что такое иметь короля, который бы распоряжался их жизнью, решал кто прав, а кто виновен. Биллиант никогда не повелевал своим народом, чувствуя свободу и желая ее своим людям. Средний брат, Америдос, понимал, что вседозволенность и всенипочёмство могут слишком распустить народ, поэтому вмешивался в жизнь своих людей, лишь когда наступал крайний случай. Но Томеодос твердо знал, что каждому человеку нужно говорить, что делать. Люди приходят в мир и не знают своего предназначения, они не ведают, что делать и как жить.

И старший из братьев стойко правил своим людом. Его любили и уважали. Все знали, что если хочешь справедливости и милости, нужно идти к Томеодосу. Ведь мудрый король всегда находил верное решение в любом вопросе. Его государство было крепким. Люди жили счастливо в мире и процветании. Так было и после него, ведь ясный король передавал свои знания детям. Любовью и твердым словом вбивал он в сердца и разум наследникам премудрости правления.

Но, несмотря на то, что Биллиант никак не участвовал в жизни своего народа, его любили не меньше. За доброту, щедрость и неземную красоту. Перед ним преклонялись, его образ боготворили. Доходило до того, что многие теряли головы, лишь единожды увидев прекрасного царя.

Еще во времена, когда Томеодос пытался завоевать непреступное сердце младшего брата, на их землях родился первый художник. Маленький Альфа рос обычным ребенком. Пока Дар не дал о себе знать: его восхитительные картины имели свойство красть душу предмета, похищать сердца людей, изображенных на них. Ему казалось забавным нарисовать самого неистового зверя, спрятать его рисунок у себя, ближе к телу, и наслаждаться любовью дикого животного. Глупое дитя.

Однажды он потерял рисунок, но не догадывался об этом, уверенно шагая навстречу своему новому другу. Ребенок даже ничего не успел понять, когда животное бешено зарычало, оскалило острые зубы и приготовилось к смертельному прыжку. Видимо, сами боги благоволили тогда мальчонке, ведь рядом оказался Томеодос. В тех чащах, загонял он со своими людьми опасных зверей в самые темные уголки леса, подальше от мирных жителей. Храбрый царь, даже не имея помощи сингара, бросился в кровавую схватку с животным, спасая маленького мальчика от смерти. Сильный, прыткий зверь был опасным противником, но Томеодос одолел его сам, не позволяя своим людям кинуться на помощь.

С того момента маленький художник был в служении храброго царя. И как только тот узнал о Даре мальчишки, тут же, не предаваясь размышлениям, потребовал лик любимого возле своего сердца. Хоть ребенок уже и понял, что с его Даром нужно обращаться осторожно, не мог отказать своему царю и спасителю. Он решил схитрить во благо самого Томеодоса. Тогда был нарисован первый и последний портрет человека. Ведь получив то, что нужно было царю, он запретил когда-либо рисовать, не считая чертежей для строения и настенной мозаики. За любой самый незначительный рисунок была страшная казнь - никто не имеет права неволить других людей. Но ни один человек не знал, что сам царь нарушал свой же запрет.

Полный уверенности, что на этот раз все получится, прижимая сложенный вчетверо лист к груди, пряча его под одеждой, Томеодос вошел в покои любимого, чтобы вновь испытать судьбу. И каково было разочарование, когда обнадеженного, униженного его вновь выгнали в три шеи из личных покоев Биллианта отказом на его надоедливую любовь.

В глубоком отчаянии он впервые казнил своего подданного, срывая всю невысказанную злобу на художнике. Утопая в своей безнадеге, он понял, наконец, что у его любви с самого ее зарождения не было будущего. Он попытался смириться: ушел прочь, чтобы не терзать свое сердце, забрал своих людей с их семьями на другой конец великого континента, построил новую жизнь. Она не была счастливой, она не была менее горькой. Ни одного дня не было, чтобы король не тосковал по Биллианту. Бывали времена, когда он целыми днями просиживал, склонившись над портретом брата. И когда его боль поутихла, когда голова перестала кипеть мыслями об обиде, а пелена из никогда не пролитых слез перестала застилать глаза, Томеодос заметил, что потрет не был дорисован. Не хватало единственной, маленькой детали.

Ниже пухлых утонченных уст не было соблазнительной родинки, которую так любил Томеодос. Она словно завершала красоту любимого, как точка в последней строчке поэзии. Едва не цепенея в предвкушении, вновь горя надеждой, он сам, своей рукой дорисовал последнюю деталь. Он завершил портрет, пряча его вновь возле своей груди и ожидая. Ведь больше не мог заставить себя вновь пойти унижаться перед братом.

Он ждал год, ждал десять, наступила глубокая старость. У него была большая семья, сын давно сел на трон с женой, внуки окружали его смертное ложе. Портрет все еще хранился на груди, но Биллиант так и не пришел.

Ничего тогда старый царь не сказал своим детям и внукам, лишь скатилось две первых и последних немых слезинки по дряблым щекам. Портрет, который он хранил возле своего сердца всю жизнь, сжала ослабевшая рука. Надежда, которая ранее помогала ему жить, умерла вместе с ним.

Конечно, ни один человек клана Омег не знал о том, что страдал не только Биллиант. В исторических записях о двух братьях повествование обрывалось на моменте их разлуки. Вопрос о том, полюбил ли Биллиант брата, потому что, наконец-то, понял его, или потому что подействовали чары портрета, остался вечной загадкой.

Что происходило со старшим братом, знают только Альфы, да и те лишь из королевской семьи. Арина – царица Альф, Миреос – ее Омега, и Томас – наследник трона. Всем им было безгранично жаль Томеодоса, но у каждого из них было свое мнение насчет этой истории любви. Арина была крайне недовольна, что Томеодос не взял силой строптивого брата, не подчинил его себе, не показал, кто из них главный. А Том лишь боялся, что повторит судьбу своего пра-пра-пра-прадеда, но, тем не менее, не действовал по советам матери. Он не хотел силой. Он не хотел без взаимной любви. В конце концов, он ждет от Билла отдачи, он в первую очередь хочет разделить свою любовь, а потом уже сделать Омегу своим навеки, родить сына и сесть с мужем на престол.

Теперь же, зная, что Билл не может подарить ребенка, Тому больше нет смысла ждать, когда любимый почувствует его. Ведь лотария Омеги не может этого сделать. Тому было безгранично жаль, что любимый болен, жаль, что сам он не сядет на престол, не займет место матери. Но одного он не мог понять: если Билл болен и не может иметь детей, то почему Том чувствует запах его цветка? Почему он продолжает манить, соблазнять и притягивать с каждым разом все сильней? Ответ, как не крути, не приходил. И Том имел маленькую надежду на то, что у них получится зачать малыша. И тут сразу приходила другая проблема: Билл ненавидит его, и пролезть в ложе упрямца без насилия будет чрезвычайно тяжело. Но Том морально себя подготавливал к нелегкому испытанию.

Он намеревался обвенчаться с любимым после праздника Воссоединения Биллиантовой Нити. В ту же ночь непокорный Омега станет его навеки. Том думал, что сразу после ночи Гармонии увезет Билла в свои земли и уже там разберется с троном и будущим наследием, которого, очень вероятно, что не будет. Это сильно печалило принца. Он безумно хотел семью и общих с Биллом деток. Но за неимением большего, Том готов был довольствоваться малым. Все эти мысли не покидали его, пока он черной тенью кружил возле моста, слушая, как звенит его подарок на ножке любимого. Ему нравилось думать, что Билл ждет его, выглядывает, а потому оттягивал момент, чтобы вынырнуть. Но когда Билл уже достаточно далеко зашел от города, решил больше не тянуть, тем более, море чувствует своего царя и начинает волноваться все больше. Том боялся, что Билла может смыть волной.

* * *

Радостно, с каплей облегчения Билл прильнул к огромной клыкастой морде, что вынырнула из черной воды, укладываясь на мост, стремясь в ласковые объятия.

- Я так скучал по тебе, - прошептал Омега, чувствуя, как большая голова легонько потерлась об него, словно соглашаясь, что монстр тоже тосковал.

Билл боялся, что с его любимцем что-то случилось. Ведь он уже битый час бродил по белому мосту, все дальше отходя от берега, наслаждаясь легкой тяжестью своего первого драгоценного подарка.

– Хочешь, я тебе что-то покажу? – заискивающе Билл приподнял низкий подол черных одежд. Огромный карий глаз с черным расширенным зрачком заинтересовано уставился на хрупкую фигурку. Билл весело хохотнул, выставляя маленькую ножку, звякая алмазными слезинками. Мальчишке казалось, что у него нет ничего прекрасней, чем этот браслет, и от этого в груди поселилось чувство, словно теперь в его ладонях все богатства мира.

- Тебе нравится? – Билл приподнял черную ткань шароварных штанов, чтобы друг смог лучше оценить его украшение. Карий глаз сузился, а в уголках появились морщинки, словно он улыбается. – И знаешь, кто мне это подарил? Никогда не поверишь! – Билл удобно сел на нагретые тремя звездами камни, поджимая под себя одну ножку, а щиколотку с браслетиком выставляя так, чтобы видеть. - Его подарил Том! Этот увалень додумался преподнести мне дар, - огромный глаз опустился, а пасть с большими зубами нырнула под воду.

– Не грусти, мой милый друг, я сам грущу. Если бы у меня был выбор, я бы непременно предпочел тебя. Ты куда симпатичней того урода, – Омежка стянул черную перчатку, ласково поглаживая мокрую, чуть скользкую и холодною кожу, заглядывая в огромный грустный глаз. – И в глазищах у тебя больше чувств, чем в непонятном мямлянии принца.

Билл тяжело вздохнул, прижимаясь закутанной в черную ткань щечкой к твердой щеке монстра. Ему было хорошо рядом с ним. Словно его горести и печали разделялись на двоих, как будто гигантское холодное сердце чудовища принимало на себя все проблемы мальчишки, его тревоги о своем здоровье, забирало обиду на Тома, поглощало всю невысказанную горечь нежеланного союза с нелюбимым.

- Скажи, ты бы хотел, чтобы я стал твоим навеки? – Билл отстранился, заглядывая в огромный глаз, дотягиваясь к длинному черному усу, который, подсохнув на ветре, вольно развевался. – Я бы отдал всего себя тебе. – Громадная зенька непонимающе хлопнула векой. – Да-да, даже ночь Гармонии провел бы с тобой. Ты бы похитил меня под покровом первой ночи, забрал далеко-далеко в свою подводную пещеру, а там я бы стал твоим. Родил бы тебе детей, таких же милых как ты, и красивых как я. У нас была бы большая семья… – чудовище еще больше опустилось в воду, так, что Билл не мог больше достать жесткий ус, размером, как весь его густой пучок волос. – Ты чего, милый друг?

Билл поднялся на ноги, подходя опасно близко к краю моста, но когда он заглянул в черные воды, любимого чудовища не было, и, казалось, волны чуть успокоили свой громкий бой с ветром. А Билл все стоял и не мог понять, по какой причине его друг ушел, ведь такого раньше никогда не происходило. Чаще всего огромная голова провожала его к самому берегу, и сверкающие глаза ждали, пока Билл не исчезнет из виду. А тут ушел. Может, не нужно было настолько откровенно предлагать себя, могло ли чудовище смутиться? Или, может, была какая-то другая причина? Например, неотложные дела морские? Хотя, ведь неплохая идея: убежать, скрыться глубоко в диком лесу. Целое гнездо опасных зверей и ядовитых змей не пропустят ни единого человека в свою обитель, лишь Билл мог войти в их пристанище. Но Омега поджал недовольно губы, натягивая черную едва не забытую перчатку, понимая, что Том его из-под земли достанет, разорвет всех зверей, дабы вернуть домой, а несчастный мальчик не хотел, чтобы его друзья пострадали. Убегая к ним в укрытие, он обрек бы их на верную смерть. С этими невеселыми мыслями Билл шагал назад в храм, намереваясь сначала заскочить на кухню.

Но, когда Билл заходил в святыню, с хандрой окидывая мирно сидящих возле входа сингаров, особенно задерживая долгий взгляд на огромной кошке Тома, его слух уловил тихое перешептывание и сдавленный кокетливый смех, явно Геворга. Он и не думал, что тот умеет так мило похихикивать. Тревога за чудовище отошла на второй план вместе с мыслями об несбыточном побеге. Неужели его хранитель нашел своего Альфу, и теперь Билл лишится надзора? Ведь вряд ли Геворг будет сопротивляться, отказываясь от вечной любви и всего к ней прилагающегося. Он сколько гудел ему на уши, что Омега должен подчиняться своему Альфе, что Билл обязан принять Тома, потому что таков закон природы, и так решили боги, но Билл считал это не очень вескими доводами. Геворг точно согласится на брак даже не колеблясь. А сам он станет свободным, никто не будет капать на мозги.

- Густав! – резкий крик принца, заставил вздрогнуть Билла, который не ожидал такого пронзительного оклика, беспечно подслушивая, как идут дела у его хранителя. – Густав! – оклик повторился уже ближе, что заставило мальчика напрячься. За все время, когда Том приходил в храм, он впервые с такой твердостью и непоколебимостью зовет своего слугу.

Густав выскочил из-за дальней колоны, растрепанный, немного растерянный, он даже не заметил оторопевшего Билла, сразу кидаясь на оклик принца. Билл не ожидая, пока и Геворг вылезет из укрытия, рысью побежал за стражем, намереваясь узнать причину такой спешки. Что произошло? Зачем Том зовет своего воина, неужели он что-то натворил, ведомый обидой? Видят боги, Билл лишь не хотел выходить замуж за Тома, но никак не причинить вред наследному принцу или кому-либо еще.

Притаившись за одной из статуй богов, даже не чувствуя никакого благоговения, Билл отдаленно услышал взволнованный голос Тома:

- Скажи, чтобы Маул все подготавливал к церемонии, я хочу, чтобы отец Билла нас обвенчал. Андроса в мои покои, он должен мне помочь, сообщи Геворгу, пусть не выпускает Билла из поля зрения под страхом смерти.

- Но, Том, я не понимаю… - растерянно начал было Густав.

- Билл начинает думать о побеге. Я не могу позволить ему оставить меня, я не смогу жить без него, поэтому к покоям приставь еще Лендора и Арбеда, пусть охраняют его окна, уберут из комнаты любые опасные предметы и стерегут как самое дорогое сокровище в этом мире. Густав, готовь все к церемонии. Во время Воссоединения Биллиантовой Нити мы уже должны стоять перед богами. Я думал оттянуть и справить церемонию после праздника, но мешкать не стоит.

- Но откуда ты узнал? Он?.. – страж непонимающе осматривал полуобнаженного принца, влажного от воды, в одних белых шальварах.

- Да, Густав. Да! Живее! – спешно поторопил Том, оборачиваясь на статуи богов, отчаянно взирая на холодный камень. Дрожащими руками принц зарылся в мокрые волосы, что-то тихо простонав, чего Билл уже не мог слышать из-за громких ужасных мыслей: Том наверняка плавал где-то недалеко от него, а может даже следил и услышал его разговор с другом. Но самое страшное, несмотря на то, что он столько лет убегал от Тома, пытался его обхитрить с помощью маски, теперь это все впустую. Принцу все равно, что Билл бездетный, ему все равно, что беря его в мужья, таким образом, он отказывается от трона.

Билл медленно осел, все так же прячась за статуей, стеклянными глазами всматриваясь в холодную стену. Он обречен, ему никто не поможет, ничто не спасет, лишь смерть, да и та стала невозможной. Добежать до моря он не успеет, что-то острое еще найти надо, а из окна своей башни ему не позволят выпрыгнуть верные собаки принца.

- Билл! – мальчишка не сразу услышал, как его звал Геворг, в панике ища Омежку. – Том, я не могу его нигде найти! – Билл не знал, сколько так просидел за статуей, но, видимо, столько же и принц простоял перед богами. – На мосту его нет, в покоях и библиотеке тоже, даже Ведагор не знает, где он! – страх звучал в дрожащем голосе его хранителя.

Настала тишина, маленькая надежда поселилась в сердце испуганного Омежки, что его не найдут и он умрет с голода, прячась за каменным идолом. Но все надежды рассыпались пеплом, когда его резко подхватили на руки, вытягивая из укромного места. Это было впервые, когда Том позволил себе такую неслыханную наглость, но Билл уже не мог обращать на это внимание, голова болезненно запульсировала, а сердце ужасно заколотилось.

- Я найду тебя, где бы ты ни был, Билл. Твой запах манит меня. Даже не думай о побеге. Ты все слышал, что я говорил Густаву? – тихо, совсем нежно спросил Альфа, прижимая к груди скрученного в комочек, перепуганного Омежку. – Знаю, что слышал. Скоро ты будешь моим, – принц нехотя передал в руки Геворга своего мальчика, бережно придерживая, словно младенца. – Позаботься о нем, – уже совсем с другой интонацией произнес Том, обращаясь к Геворгу, прожигая взглядом так, что тот сразу понял: если с Биллом что-то случится, легкой смертью ему не отделаться. Нервно кивнув, хранитель понес чуть ли не обморочного Омегу в его комнату, провожаемый обеспокоенным взглядом принца и двумя подоспевшими охранниками, которые уже подготовили спальню, убирая не только острые заколки, но даже зеркало, вазы и книги с острой бумагой.

Стоя возле высоких глыб каменных богов, все еще чувствуя на груди тепло любимого тела, которое впервые прижал к сердцу, Том тревожно обдумывал, что делать дальше, чтобы не только уберечь любимого, но и заключить добровольный со стороны Омежки союз. Как добиться теперь от Билла его согласия в ночь Гармонии? Ведь брак станет действительным, только когда их лотарии сплетутся, и они смогут друг друга отметить своей любовью. Что теперь делать и как поступить?