Социальные пространства бытия. Нисходящая серия

Чтобы осмыслить еду, необходимо, прежде всего, рассмотреть ее форму, причем не изолировано, а в системе других форм человеческого бытия. Иначе говоря, необходимо представить социальные пространство и время еды, социальный хронотоп еды.

Существуют, по крайней мере, пять вложенных друг в друга социальных пространств,[14] которые организуются по основанию дистантности и связанной с ней культивированности. Каждое пространство не только возникает в жизни социума, так сказать, «объективно», но и особым образом культивируется. Философская рефлексия, дополняющая художественную и религиозную рефлексии, – это одна из форм такого культивирования. Социальные пространства бытия представляют собой также и сенсорные пространства телесности.

По мере того как мы спускаемся вниз по лестнице дистантности, меркнет свет культуры, ослабляется культурная оформленность социального пространства, но в то же время растет его экзистенциальная значимость этого пространства.

Самое дистантное и наиболее культивированное пространство – это зрительное пространство, далее - звуковое пространство, далее – пространство запаха, далее – пространство осязания. Наконец, самое недистантное, самое «непосредственное», и в то же время, наименее культивированное – это пространство вкушения.

Наиболее тематизировано в нашей культуре, конечно, зрительное пространство. Мы воспринимаем друг друга, мир вещей зрительно. Новоевропейская цивилизация культивирование зрительного пространства довела до совершенства, до виртуозности.[15] Зрительное пространство культивируется в визуальных искусствах. Социум в рамках архитектуры как застывшей идеологии (вокруг скульптуры) и организуется зрительно. Архитектура и живопись, скульптура «рассчитаны» на зрение.

Звуковое пространство также хорошо изучено и виртуозным образом культивировано. Это царство речи, поэзии и музыки, национальных гимнов и романсов, царство симфонической и камерной музыки.

И далее – провал. Между пространством звука и пространством запаха в смысле культивирования возникает огромная дистанция. Хотя существует целая индустрия парфюмерии, которая специализируется как раз на культуре запаха. Принадлежность запаха к культуре (по крайней мере – к нашей, новоевропейской культуре) проблематична. Она очень слабо вербализована. Лишь немногие пытаются метафизически и/или художественно осмыслить мир запаха.[16] Но мир запахов гораздо более существенен для отношений «Я» и «Ты», чем мир звуков и, тем более, чем мир зрительных образов.

Еще менее культурно оформлено пространство осязания, хотя в то же время его роль (скажем, в любви) играет гигантскую роль. Олдингтону принадлежит афоризм, что смысл любви в прикосновении. Прикасаясь к телу человека, я прикасаюсь к Богу.

И вот, наконец, мы оказываемся в последнем пространстве – в пространстве вкушения или в пространстве вкуса. Здесь, как кажется, исчезает сама социальность. Или – социальная общность предстает как нечто единое. (Древнее славянское название «жито» произошло от славянского слова «жить».)

Если в прикосновении мы имеем дело с любовным (или враждебным) отношением Я и Ты, то во вкушении Я, как представляется на первый взгляд, остается наедине с самим собой и с некоторым предметом вкушения. В процессе вкушения, въедания, вгрызания в объект «Я» фундаментально одиноко. Здесь, однако, вскоре также обнаруживается либо замаскированный, либо редуцированный другой субъект. От пожирания к еде, от „fressen“ к „essen“. Вкушение – это также субъект-субъектное отношение.