2015-08-21
931
Лишь только прокуратор потерял связь с тем, что было вокруг нового в действительности, он немедленно тронулся по светящейся дороге и пошел по ней вверх, прямо к луне. Он даже рассмеялся во сне от счастья, до того все сложилось прекрасно и неповторимо на прозрачной голубой дороге. Он шел в сопровождении Банги, а рядом с ним шел бродячий философ. Они спорили о чем-то очень сложном и важном, причем ни один из них не мог победить другого. Они ни в чем не сходились друг с другом, и от этого их спор был особенно интересен и нескончаем. Само собою, разумеется, что сегодняшняя казнь оказалась чистейшим недоразумением - ведь вот же философ, выдумавший столь невероятно нелепую вещь вроде того, что все люди добрые, шел рядом, следовательно, он жив. И, конечно, совершенно ужасно было бы даже помыслить о том, что такого человека можно казнить. Казни не было! Не было! Вот в чем прелесть этого путешествия вверх по лестнице луны.
Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю, это самый страшный порок!
|
|
|
Но, помилуйте меня, философ! Неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль, что из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор Иудеи?
- Да, да, - стонал, всхлипывал во сне Пилат. - Разумеется, погубит. Утром бы еще не погубил, а теперь, ночью, взвесив все, согласен погубить. Он пойдет на все, чтобы спасти от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача!-Мы теперь будем всегда вместе, - говорил ему во сне оборванный философ- бродяга, неизвестно каким образом ставший на дороге всадника с золотым копьем - Раз один — то, значит, тут же и другой! Помянут меня — сейчас же помянут и тебя!
Слово учителя. Обобщение по «ершалаимским» главам романа.
В романе, творчески переосмысливающем евангельский сюжет, тем не менее, заложены вечные ценности, вечные христианские истины.
«Ершалаимские главы» не входят в противоречие с Библией, утверждая:
не зло, а добро,
не вера, а истина.
не власть, а свобода.
И само прощение Пилата в последней главе романа есть исполнение христианской заповеди о человечности и милосердии.
