Глава 16

Миссис Джеймс составила в раковину оставшуюся после ужина грязную посуду и налила себе последнюю чашку кофе, чтобы захватить ее с собой в гостиную.

За окнами стоял чудный вечер. Сквозь распахнутые окна в комнату врывался легкий ветерок, и весна наполняла дом сладковатым ароматом первых распустившихся гиацинтов и стрекотанием раннего сверчка.

Как замечательно, подумала миссис Джеймс, опускаясь на диван и поставив чашечку с кофе на кофейный столик перед собой. Это поистине божественный вечер, день в школе прошел удачно, а Джулию приняли в колледж Смита. По сути я должна бы быть на седьмом небе от счастья. Так откуда же это странное ощущение?

Этому не было объяснения. Это было необычное, гнетущее состояние, ощущение внутреннего холода и бегущих по спине мурашек.

Что-то должно случиться, подумала она. Я еще не знаю, что именно и как, но в воздухе уже витает предчувствие беды. Произойдет что-то страшное, и я не в силах предотвратить это.

Это чувство было ей знакомо. Грозные предчувствия возникали у нее уже не в первый раз. Впервые подобное ощущение появилось, когда Джулии было всего лишь восемь лет. Утро было в самом разгаре. Это было самое обычное погожее утро, когда весь двор был залит ярким солнечным светом, в воздухе пахло свежестью только что выстиранного и развешанного на веревке белья, а в раскидистой кроне вяза весело щебетали птицы. Миссис Джеймс стояла на коленях в траве, подрезая розы, когда внезапно ее посетило пугающее осознание, что что-то не так.

Может быть, я забыла выключить плиту или пропустила важную встречу, подумала она. Может, я должна была кому-то срочно перезвонить и забыла об этом? Или же оставила без ответа чье-то приглашение? Да в чем же дело?

Мысленно ругая себя за подобную мнительность, она, тем не менее, вернулась в дом, чтобы проверить плиту и заглянуть в ежедневник, когда зазвонил телефон. Звонили из школы, чтобы сказать, что на перемене Джулия упала на игровой площадке и сломала руку.

В следующий раз примерно то же самое чувство посетило ее примерно через год после того случая. И на этот раз оно было настолько сильным, пронзительным, что причиняло почти физическую боль.

– Что случилось? – воскликнула она, и совсем не удивилась, когда вскоре перед ее домом остановилась полицейская машина. Она вышла на крыльцо и терпеливо ждала, пока двое полицейских направлялись к ней через лужайку.

– Миссис Джеймс? – спросил один из них. – У меня для вас плохие новости, мэм. Произошла авария. И машина вашего мужа...

– Да, – упавшим голосом проговорила миссис Джеймс. – Да, я знаю.

Она вернулась в дом за сумочкой и не видела, каким изумленным взглядом проводили ее полицейские.

Но за все эти годы, прошедшие после смерти мужа, эти ощущения еще никогда не одолевали ее с такой силой. Конечно, время от времени они возникали, и почти всегда предвещали беду.

Однажды в электрическом выключателе произошло короткое замыкание, и на кухне начался пожар. Она в тот момент была на заседании родительского комитета, откуда и позвонила Джулии, находившейся в гостях у подружки, наказав дочери: "Беги скорее домой и проверь, все ли там в порядке. У меня нехорошее предчувствие".

Джулия прибежала домой как раз вовремя, чтобы успеть вызвать пожарных, и ущерб дому оказался минимальным.

Конечно, нельзя сказать, что эти предчувствия всегда были истиной в последней инстанции, которой следовало безоговорочно доверять. Вот, например, прошлым летом наступил такой момент, когда она была готова поклясться, что надвигается какая-то беда. Это пришлось как раз на тот период времени, когда Джулия активно встречалась с Реем, и миссис Джеймс подумала о том, что если просто чувства молодых людей к друг другу перерастут в нечто большее, то это и в самом деле может создать проблему. И хоть Рей был ей глубоко симпатичен, но она все же считала его слишком инфантильным. К тому же Джулии нужно было еще закончить школу и, если повезет, поступить в колледж. Так что смириться с возможной перспективой раннего замужества дочери ей было весьма непросто.

Однако в тот раз проблема так и не материализовалась. Тем длинным летним вечером она лежала без сна, считая минуты, ожидая возвращения Джулии и ее друзей, с самого утра отправившихся в горы на пикник. Она уже точно знала, что чем вечером должно случиться что-то ужасное. И потом, когда Джулия вскоре благополучно, еще до полуночи возвратилась домой, она почувствовала себя законченной дурой. Вскоре после того вечера в отношениях Джулии и Рея произошел разрыв, и Рей уехал куда-то на Западное Побережье.

С тех самых пор ее не оставляло ощущение, что с Джулией творится что-то неладное. Ее дочь стала совсем другой – она притихла, посерьезнела и засела за учебники. Она почти никуда не ходила, ни с кем не встречалась, но, возможно, она была просто расстроена отъездом Рея.

– Она взрослеет, – сказала сама себе миссис Джеймс. – Так что все в порядке. Просто из маленькой и легкомысленной девочки она превратилась в серьезную и рассудительную молодую женщину.

Хотя нельзя сказать, чтобы она сама была очень рада такой перемене в дочери. Ведь она так привыкла к своей прежней жизнерадостной хохотушке Джулии. Так ведь, напоминала она себе, все матери обычно с большой неохотой примиряются с мыслью о том, что дети взрослеют.

Но это месяц в этом смысле выдался поистине особенным. Нарастающее беспокойство. Нервозность, причин которой она так и не смогла объяснить.

Что-то не так, думала она.

Все чаще и чаще в те дни, когда ей приходилось выходить на замены и оставаться затем после уроков, чтобы сделать пометки к возвращению постоянного учителя, она звонила домой, чтобы убедиться в том, что Джулия благополучно пришла домой из школы. Она перестала уходить из дома по вечерам, прекратив встречи и посиделки за игрой в карты со старыми подругами. Ее не покидало ощущение, что она должна быть дома.

"На всякий случай", – с усмешкой говорила она сама себе, при этом сама не зная, на какой именно случай.

Но сегодня все было иначе. Сегодня у нее была причина. Целый день у нее не шла из головы картина того, как Джулия стоит перед ней накануне на кухне, глядя на нее с мольбой во взгляде. О чем была та мольба? Что она хотела сказать? что ее тревожит?

"Мам, – сказала она тогда. – Мам я тебя очень-очень люблю".

Как много долгих лет прошло с тех пор, когда она в последний раз бросалась к ней с такими признаниями? Она слово молила о чем-то, взывала о помощи.

"Мам, – могла сказать она, – ты мне очень нужна!" Она не произнесла этих слов, но это ясно слышалось в ее голосе.

Что-то не так, думала миссис Джеймс, тупо глядя на нетронутую чашку кофе на столе перед ней. Если бы я только знала, в чем дело, я могла бы предотвратить это, но я ничего не знаю. И даже не могу себе вообразить.

Джулия поднялась к себе в комнату, чтобы принарядиться для свидания с Бадом. У нее играл магнитофон, и музыка была слышна в гостиной, смешиваясь с ароматами и звуками весны.

За окном стоял чудный весенний вечер, и миссис Джеймс с пугающей уверенностью осознавала, что именно в этот вечер с кем-то должно случиться нечто ужасное.

* * *

Мистер Риверс сидел за столом, покачиваясь на стуле, стоявшем на задних ножках и упиравшемся спинкой о стену.

– А картошки там больше нет? – спросил он.

– Конечно, осталось. Чего-чего, а уж картошки у нас всегда хватает. – Его жена вытерла лоб тыльной стороной ладони и открыла духовку, чтобы вытащить миску. – Эльза, а тебе хватит. Папе нужно много есть, а вот тебе передать вовсе незачем.

– А ты что, хочешь сделать из меня вторую Хелен, да? – раздраженно огрызнулась Эльза. – Спешу тебя разочаровать. Я не собираюсь морить себя голодом, как она, в надежде, что какая-нибудь телекомпания предложит мне контракт.

– У Хелен есть сила воли, – сказал мистер Риверс, щедро поливая картошку подливкой от жаркого. – И во многом благодаря этому она добилась, чего хотела.

– Нисколько не заботясь при этом о тех, через кого ей пришлось переступить.

Миссис Риверс отвернулась от плиты. Это была худая женщина с изможденным лицом. Она никогда не была красавицей, и даже в далекой юности ее можно было назвать лишь симпатичной. С тех пор рождавшиеся один за другим дети, работа по дому, слабое здоровье и тяжкий груз финансовых проблем, свалившихся на нее, придавали ее лицу хронически усталое выражение. Фиалковые глаза, сделавшие неотразимой внешность ее второй дочери, смотрелись очень неуместно на ее изможденном лице.

– Эльза, я не хочу слышать от тебя такие вещи, – строго сказала она. – Можно подумать, что ты злишься на сестру из-за того, что у той все хорошо.

– А я не считаю, что она того заслуживает, – в сердцах выпалила Эльза. – Это не справедливо, что все достается ей одной – и внешность, и хорошая работа, и деньги. Интересно знать, что она сделала для того, чтобы заработать все это? Хелен никогда ни о ком не заботилась, думала только о себе.

– Но она помогает нам, – напомнил ей отец. – Присылает чек с каждой зарплаты.

– Присылает, но гораздо меньше, чем могла бы. Для нее это жалкие гроши, и это не мешает ей жить в свое удовольствие. Она эгоистка, папа, и ты это прекрасно знаешь, но не хочешь признавать. Хелен всегда была твоей любимицей.

– У папы нет любимчиков среди детей, – строго сказала миссис Риверс, – как, впрочем, и у меня. Мы всех вас любим одинаково, и всегда искренне радуемся успехам каждого из вас. Ничего, Эльза, будет и на твоей улице праздник. И тебе тоже встретится хороший молодой человек.

– Такой, как Барри Кокс?

– Может быть. Кто знает, как жизнь повернется...

– Я знаю, – с горечью заявила Эльза. – У меня никогда не будет такого красивого и богатого жениха. Скорее всего, это будет какое-нибудь полное ничтожество, и я выйду за него замуж, потому что больше выходить мне будет не за кого. И мы будем жить вот в таком же доме, и у нас будет миллион детей, точно так же, как у вас. И жрать изо дня в день мы будем одну картошку.

– Кстати, о детях, – отрывисто сказал отец, – иди, присмотри за ними, ладно? Судя по воплям, они скоро разнесут всю гостиную.

– Я рада, что парня Хелен подстрелили, – объявила Эльза. – Может быть, хотя бы теперь она поймет, что даже у нее не может быть решительно все хорошо.

Она встала из-за стола и вышла из комнаты. Вскоре родители услышали ее голос – "А это еще что такое? А ну-ка быстро убрали весь хлам с дивана!"

Мать покачала головой.

– Где мы ошиблись, что сделали неправильно?

– Мы все делали правильно, – возразил ей мистер Риверс. – Мы старались, как могли. Ты совершенно права, у Эльзы тоже будет своя жизнь, если только она сама будет стремиться к ней и перестанет постоянно оглядываться на сестру, используя это как отговорку для своего бездействия.

– Но в какой-то мере она права, – тихо вздохнула миссис Риверс. – Хелен эгоистична. И у нее действительно есть все, что она только не пожелает.

– Нет, – покачал головой ее муж. – Далеко не все. Вот когда она встретит того, человека, который полюбит ее, то тогда, может быть, у нее и будет все, о чем можно только мечтать. Но если она будет продолжать в том же, духе, что и сейчас, то случится это еще очень не скоро. Для начала ей нужно научиться думать не только о себе, но и о других.

– Но она такая хорошенькая, – возразила миссис Риверс. – Во всем мире, наверное, не найдется мужчины, который не возжелал бы Хелен. Взять хотя бы этого Кокса!

– Я же не сказал "возжелал", – тихо сказал мистер Риверс. – Я сказал "полюбит ее". А что до ее внешности... – Он встал со стула и обнял жену за плечи. – То я открою тебе один секрет, дорогая; возможно, рядом кое с кем из девчонок Хелен и в самом деле кажется красавицей, но только она никогда не сможет сравниться со своей матерью.

* * *

– Ты думаешь, он знает? – нервно спросила миссис Кокс. – По-твоему, Барри догадывается о том, что он уже никогда не будет ходить?

– Зачем ты говоришь такие вещи? – спросил мистер Кокс. – Ведь доктор сказал, что точно еще ничего не известно. Еще есть надежда.

– Но он сказал, что если по прошествии недели улучшение так и не наступит...

– Но неделя еще не прошла. Сегодня лишь вечер второго дня.

Они только что вышли из лифта и шли по больничному коридору. Пришло вечернее время посещений больных, и мимо них то и дело торопливо проходили небольшие группки друзей и родственников пациентов, многие из которых несли букеты цветов и книги.

Мистер Кокс повернул голову, глядя на жену с плохо скрываемым отчаянием.

– Знаешь, Селия, иногда мне кажется, что ты сама желаешь Барри такой судьбы. Ты так рада заполучить его обратно, чтобы он снова всецело находился в твоей власти, что даже согласна мириться с тем, что он будет до конца жизни прикован к инвалидному креслу.

– Да как ты можешь говорить такое! – миссис Кокс была откровенно шокирована. – Ну, разумеется, ничего такого я ему не желаю! Это просто ужасно, что все это случилось с Барри! Но раз уж это произошло, то я готова посвятить весь остаток жизни заботе о нем. Он мой сын, мое дитя. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы скрасить ему жизнь, когда он вернется домой.

– Селия, взгляни правде в глаза, – тихо проговорил мистер Кокс, – ты с самого момента его рождения изо всех сил старалась сделать его жизнь лучше, руководствуясь при этом лишь своими собственными соображениями, но не его желаниями. Сама мысль о том, что в чем-то он может запросто обходиться и без твоей опеки, казалась тебе просто невыносимой. Так что не удивительно, что в последнее время он начал активно восставать против этого, выбрал себе девушку, которую ты не одобряла, начал покуривать "травку" и гонять на машине, как сумасшедший. Для того, чтобы стать настоящим мужчиной, мальчику нужна возможность вздохнуть свободно.

– Он мог вздыхать свободно, сколько душе угодно, – раздраженно возразила миссис Кокс. – Мы отправили его в колледж, он поселился в общежитии...

– Он поступил в университет, потому что ты не хотела, чтобы он уезжал из города. А общежитие стало своего рода компромиссом, на который ты была вынуждена пойти, лишь он только не снял квартиру где-нибудь еще.

– Если ты обвиняешь меня в нелюбви к Барри.

– Я ни в чем тебя не обвиняю. – Мистер Кокс неловким жестом взял руки жены. – Я ни в чем тебя не виню. Если бы я сам чаще бывал дома, если бы не был вечно занят мыслями о работе, то тебе не пришлось делать из Барри центр всего своего бытия. Я просто хочу сказать, что мы должны правильно подойти к ситуации и принять верное решение. Когда Барри выйдет из Больницы, то ему придется вернуться домой, да, это так. Но не навсегда. Даже если оправдаются самые страшные прогнозы, даже если наш сын на всю жизнь останется инвалидом, он не останется у нас навсегда.

– Да как ты можешь? – охнула она. – И как тебе только могла прийти такая мысль: выгнать беспомощного ребенка на улицу!

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду совсем другое. Неспособность человека ходить своими ногами еще не означает, что ему уготована судьба беспомощного инвалида. Барри сможет продолжать учебу в колледже, закончить его, и выбрать себе такую работу, которую можно выполнять, не вставая из-за письменного стола. Он сможет водить машину с ручным управлением. Он сможет сам себя обеспечивать, жить, где пожелает и путешествовать – но без нас. Я просто хочу сказать, что мы должны дать ему шанс стать взрослым.

Разжав руки, он резко развернулся и зашагал по коридору.

Придя в себя, миссис Кокс поспешила следом.

– Но эта девчонка, – воскликнула она, поравнявшись с ним, – эта Риверс, что нас делать с ней? Барри очень слаб, и кто-то должен защищать его от разных напастей. А что если он вдруг решит...

– Мистер и миссис Кокс? – Они подошли к двери палаты Барри, когда к ним навстречу вышел седовласый доктор. Он плотно закрыл за собой дверь. – У меня для вас хорошие новости.

Его морщинистое лицо казалось даже помолодевшим и не таким хмурым, как с утра.

– Ваш сын только что пошевелил левой ступней.

– Правда? – Мистер Кокс так резко остановился, что жена налетела на него сзади. – Пошевелил ступней? Значит...

– Значит, он выздоравливает, – тепло проговорил врач. – Конечно, на это потребуется значительное время и лечение, и я не могу гарантировать вам сейчас, что он скоро снова вернется на футбольное поле. Но если Барри может шевелить ступней, то вскоре он начнет шевелить и ногами. А раз так, то ходить он будет.

– Слава Богу! – с облегчением вздохнул мистер Кокс. – Ты слышишь, Селия?

– Да, – тихо проговорила его жена. – Да! – Она взялась за ручку двери. – Я не могу дождаться поскорее увидеть его!

– Боюсь, подождать вам все-таки придется, – строго сказал ей врач. – Барри попросил, чтобы к нему некоторое время не пускали посетителей.

– Но мы не посетители! – возразила миссис Кокс. – Мы его родители!

– Он попросил поставить ему телефон, – продолжал врач, – и как раз сейчас он кому-то звонит. Просто диву даешься, как эмоциональные потрясения порой действуют на людей. Первое, что он сказал, когда осознал значимость происходящего – когда увидел, что его ступня шевельнулась под одеялом – было: "Я поступил подло".

– Он поступил подло? – рассеянно повторила миссис Кокс. – Но ведь Барри за всю свою жизнь никого не обидел. Что бы это могло значить?

– Он сказал, что сказал кому-то неправду, – пояснил доктор. – Я ничего не понял. Ведь он все еще был под действием лекарств, и говорил сбивчиво. Он сказал, что нарочно соврал кому-то и теперь должен все исправить, пока еще не слишком поздно.

– Не понимая, – хмурясь, проговорил мистер Кокс. – Ведь он не виделся ни с кем, кроме нас, с тех пор, как с ним случилось это несчастье. Так кого он мог обмануть? И в чем? Позвольте мне самому поговорить с ним.

– Я очень сожалею, но сейчас это невозможно, – твердо сказал доктор. – Он сейчас звонит по телефону и очень настаивал на том, чтобы его при этом никто не беспокоил.

* * *

В квартире Хелен зазвонил телефон. Он прозвонил двенадцать раз. Потом звонки прекратились.

Человек, сидевший в низком кресле цвета лаванды не двинулся с места, терпеливо дожидаясь, когда, наконец, аппарат замолчит. Затем он размял пальцы и положил ладони на колени. На тыльной стороне одной из ладоней были заметны следы желтой краски.

Ему не составило абсолютно никакого труда проникнуть в эту квартиру, так как дверь на балкон была незаперта. Так что теперь ему не оставалось ничего, как просто сидеть и ждать.