Желание выявить все возможные источники агрессии заставляет нас
обратить внимание на данные, накопленные в этой сфере эндокринологией. Мы
обнаруживаем, что и здесь все выглядит достаточно просто до тех пор, пока мы
имеем дело с низшими животными. Кажется, никто уже не сомневается в том, что
половые гормоны, а также гормоны, вырабатываемые надпочечной железой и
гипофизом, определяют такие характеристики особи, как агрессивность,
пассивность, доминантность. Картина несколько осложняется тем фактором, что
работа всех желез внутренней секреции тесно взаимосвязана. Это особенно
справедливо тогда, когда мы имеем дело с эндокринологией человека,? в
данном случае прямолинейная интерпретация данных становится просто
невозможной. Однако, несмотря на всю сложность вопроса, мы не имеем права
обходить его стороной. Эндокринология подтверждает наши предположения о том,
что агрессия, готовность и способность к борьбе, к самоутверждению каким-то
образом связана с мужским началом, с мужскими гормонами. Обнаружено также,
что у разных людей вырабатывается разное количество адреналина и
норадреналина, и что эти гормоны служат одной из детерминант наступательного
поведения. Мне думается, настало время объединить данные, накопленные
эндокринологией, с данными психологии, провести новые исследования на стыке
этих двух наук,? такие исследования, несомненно, расширят и углубят наше
понимание проблемы.
Совершенно особое значение имеют для лучшего понимания поднятой нами
проблемы данные генетики, знания, полученные благодаря непосредственному
изучению генов и хромосом. Например, не так давно совершенное открытие,
согласно которому мужчины с двойной мужской хромосомой (то есть с двойной
дозой мужской наследственности) отличаются склонностью к бесконтрольной
ярости, со всей очевидностью демонстрирует нам, насколько бессмысленны
попытки некоторых ученых объяснить человеческое поведение только средовыми
влияниями. Даже самое мирное общество, общество, в котором созданы самые
благоприятные, совершенные социально-экономические условия, не застраховано
от насилия и жестокости,? просто некоторые люди устроены таким образом, что
не могут не проявлять агрессии. Это открытие заставляет нас вновь обратиться
к не раз обсуждавшемуся, но до сих пор не решенному вопросу: не является ли
агрессивность, жестокость неотъемлемой характеристикой мужчины, не
существует ли специфически мужской, или специфически юношеской потребности в
сопернике, с которым можно вступить в единоборство, потребности во враге?
Данные некоторых исследований, полученные как на взрослых людях, так и на
детях, как будто позволяют нам утвердительно ответить на этот вопрос. Но мы
не знаем пока, в какой степени эта потребность врожденная, насколько сильна
ее биологическая составляющая. Ответ на этот вопрос? дело будущего.
Я мог бы привести здесь данные, полученные представителями множества
наук? истории, социологии, семантики, науки управления, политики,
мифологии, медицины, психофармакологии и других, но не вижу необходимости
перечислять их хотя бы потому, что вопросы, сформулированные мною в начале
этой главы, являются эмпирическими вопросами, а значит, рано или поздно мы
найдем ответы на них. Конечно, интеграция данных, полученных в самых разных
сферах человеческого знания, влечет за собой возможность, а быть может, и
необходимость междисциплинарных исследований. Во всяком случае, даже
поверхностное сопоставление имеющихся в нашем распоряжении данных заставляет
нас отказаться от упрощенного, дихотомичного, черно-белого способа мышления,
при котором инстинкт, наследственность, биология, с одной стороны, и среда,
социум, научение, с другой, понимались как две полярные, взаимоисключающие
силы. Несмотря на всю бесплодность этого противопоставления, до сих пор
можно услышать отголоски этой старой полемики, суть которой чрезвычайно
проста и выражается вопросом: "Наследственность или среда?" Но мы уже знаем,
что деструктивность имеет множество источников. Мы уверенно можем заявить,
что культура, среда и научение являются тремя источниками деструктивности.
Не столь уверенно, но в какой-то степени обоснованно мы можем также
предполагать, что существенную роль играют здесь и биологические факторы. По
крайней мере, нам придется принять как факт, что гнев и агрессия являются
неотъемлемой частью человеческой натуры, хотя бы по той причине, что человек
не всегда имеет возможность удовлетворить свои базовые потребности, что
фрустрация неизбежна и человеку природой предопределено реагировать на
фрустрацию гневом и агрессией.
Мы наконец-то освобождаемся от необходимости выбирать между всемогущим
инстинктом и всесильной средой. Позиция, представленная в данной главе, выше
этого противопоставления, оно становится ненужным, излишним. Мы можем иначе
посмотреть на наследственность и на другие биологические детерминанты, они
уже не требуют от нас "всего или ничего", мы уже не рассуждаем о том,
обусловлена ли деструктивность биологическими факторами, нас тревожит другой
вопрос: в какой мере она определяется ими? Эмпирические данные указывают на
то, что биологические детерминанты человеческого поведения, несомненно,
существуют, но у большинства индивидуумов проявляются слабо и легко могут
быть подавлены, заглушены в процессе научения, под воздействием других
факторов, связанных с социализацией. Биологические детерминанты
человеческого поведения настолько фрагментарны, что их сложно сопоставить с
инстинктами, обнаруживаемыми у низших животных, скорее, имеет смысл говорить
о рудиментах животных инстинктов. Мы склонны однозначно заявить, что у
человека нет инстинктов, а есть лишь остатки инстинктов, "инстинктоидные"
потребности, врожденные способности и потенции. Более того, клинический опыт
и наблюдение за конкретными людьми показывают, что эти слабые инстинктоидные
тенденции ни в коем случае не являются дурными, злыми или порочными,
напротив, они хороши, полезны и желательны, их можно и нужно поощрять,
поддерживать, развивать, и именно в этом заключается главная функция
общества и культуры.