Остров Самос — родина Пифагора

«Самос — небольшой остров в Икарийском море, расположенный напротив Милета, к западу от него, на расстоянии немногих часов плавания: в тихую погоду судно, идущее в ту или другую сторону, приходит в порт на следующий день. Земля плохо родит хлеб, непригодна для плуга, более благоприятна для маслин, и ни виноградарь, ни огородник не тревожат ее. Все полевые работы там состоят в окапывании и прививках, и, судя по сбору фруктов, остров скорее плодоносен, чем плодороден... Есть там город, далеко не отвечающий своей громкой славе, но свидетельствующий о былом величии своем многочисленными развалинами стен. Исстари знаменит храм Юноны на острове...»

Рис. 8. Храм Артемиды в Эфесе — одно из семи чудес света. Ок. 550 г. до н. э., сожжен в 356 г. до н. э. Геростратом. Реконструкция.

Так описывал остров Самос во II в. древнеримский писатель Апулей. Икарийским древние римляне называли Эгейское море, а Юноной — греческую богиню Геру, покровительницу супружеской любви. Самос у греков считался родиной богини Геры, поэтому неудивительно, что именно здесь был поставлен прославленный храм богини. Лишь храм Артемиды в Эфесе (рис. 8), вошедший в историю как одно из семи чудес света, мог поспорить красотой с храмом Геры на Самосе. Двойной ряд колонн — диптер, изящные локоны волют, венчавших колонны, богатство и легкость декора роднили оба эти шедевра ионической архитектуры. Как показали археологические раскопки, храм Геры Самосской был построен на основе строгих математических пропорций, а именно системы правильных треугольников или шестиугольников.

Рис. 9. Колонна храма Геры. VI в. до н. э. Остров Самос.

Сегодня от храма Геры Самосской сохранилась одна-единственная колонна (рис. 9). Двенадцать мраморных дисков метровой толщины, образующих колонну, позволяют судить о былом величии храма. Но от былого изящества, увы, не осталось и следа: капитель колонны утеряна, диски смещены друг относительно друга и нависают в разных направлениях. Все это никак не напоминает стройную юную деву с локонами, стянутыми в две тугие волюты, каковую изначально призвана символизировать ионическая колонна, а похоже скорее на обезглавленного, но оставшегося стоять воина с искореженным годами и войнами телом.

Остров Самос был заселен с незапамятных времен крито-микенской культуры. Самос неоднократно упоминается в «Илиаде» Гомера — Библии греческого народа:

Прочих сынов у меня Ахиллес, быстроногий ристатель,

Коих живых полонил, за моря пустынные продал,

В Имброс, в далекий Самос и в туманный, беспристанный Лемнос.

(Илиада, XXIV, 753)

К VIII в. до н. э. остров Самос, а точнее одноименный полис в юго-восточной части острова, стал цветущим торгово-ремесленным центром. Жителям Самоса греческая традиция приписывает изобретение бронзового литься. Самосцы были прекрасными мореплавателями и расторопными купцами, имевшими торговые дома по всему Средиземноморью, в том числе в Кротоне на юге Италии и Навкратисе в Египте, в западной части дельты Нила. Оба эти города тесно связаны с биографией Пифагора.

Страбон (64/63 до н. э. — 23/24 н. э.) — древнегреческий географ и историк, автор энциклопедической «Географии в 17 книгах» оставил нам описание города Самоса и его окрестностей. «Самос и его гавани с якорной стоянкой обращены к югу. Большая часть города омывается морем и расположена на равном месте, но одна часть его поднимается в гору, лежащую над ним. Если подъехать к городу с правой стороны, то увидим мыс Посидий, образующий с горой Микале пролив в 7 стадий шириной (менее 1,5 км. — А. В.). На мысе находится храм Посидона; перед ним лежит островок Нарфекида; на левой стороне расположено предместье святилища Геры, течет река Имбрас и стоят древнее святилище Геры и большой храм, превращенный теперь в склад картин. Кроме множества хранящихся там картин, есть еще и другие склады картин, а также несколько маленьких храмов, полных древними произведениями искусства». Древний город Самос жив и поныне — это сбегающий с окрестных холмов к морю небольшой городок, называемый сегодня в честь прославленного земляка Пифагорионом.

Рис. 10. Гера Самосская. Мрамор. Ок. 560 г. до н. э. Париж. Лувр.

Наивысшего расцвета Самос достиг во второй половине VI в. до н. э. при тиране Поликрате, став самым сильным греческим государством во всей Ионии. Именно тогда вокруг города были воздвигнуты крепостные стены, которые ко времени Апулея, через восемь столетий, превратились в величественные развалины.

Но не богиня Гера и ее храм и не тиран Поликрат стяжали подлинную славу маленькому острову в Эгейском море: около 570 г. до н. э. на Самосе родился основоположник современной математики Пифагор. Сегодня в Лувре хранится мраморная статуя Геры Самосской, которую специалисты относят к 560 г. до н. э. (рис. 10). Мраморные складки одежды Геры Самосской хранят, быть может, взгляд юного Пифагора.

Отцом Пифагора был Мнесарх — резчик по драгоценным камням. Мнесарх, по словам Апулея, «славился среди мастеров своим искусством вырезать геммы, но стяжал скорее славу, чем богатство».

Сохранилось предание, согласно которому Мнесарх вместе со своим учеником — прославленным скульптором Феодором вырезал перстень дивной красоты. Этот перстень перешел к Поликрату и ценился им превыше всего на свете.

Однажды египетский фараон Амасис[17], состоявший с самосским тираном в дружеских отношениях, встревожился его великим преуспеванием и написал Поликрату следующее письмо: «Амасис Поликрату говорил так: «Приятно узнать, что друг наш и гостеприимец счастлив. Но все же твои великие успехи не радуют меня, так как я знаю, сколь ревниво божество к человеческому счастью. Поэтому я желал бы, чтобы и у меня самого, и моих друзей одно удавалось, а другое — нет, чтобы лучше на своем веку мне попеременно сопутствовали успехи и неудачи, чем быть счастливому всегда. Ведь мне не приходилось слышать еще ни об одном человеке, кому бы все удавалось, а в конце концов он не кончил плохо. Поэтому послушайся моего совета теперь и ради своего счастья поступи так: обдумай, что тебе дороже всего на свете и потеря чего может больше всего огорчить тебя. Эту-то вещь ты закинь так, чтобы она больше не попалась никому в руки. И если и тогда успехи у тебя не будут сменяться неудачами, то и впредь применяй то же средство по моему совету».

Поликрат нашел совет Амасиса мудрым. «Посадив людей на 50-весельный корабль, — рассказывает Геродот, — он сам поднялся на борт и приказал затем выйти в море. Когда корабль отошел далеко от острова, Поликрат снял перстень и на глазах у всех своих спутников бросил в море. После этого он отплыл назад и, опечаленный потерей, возвратился во дворец.

А спустя пять или шесть дней после этого случилось вот что. Какой-то рыбак поймал большую красивую рыбу и решил, что это достойный подарок Поликрату. Рыбак принес рыбу к воротам дворца и сказал, что желает предстать перед Поликратовы очи. Когда желание рыбака было исполнено, он подал Поликрату рыбу со словами: «Царь! Поймав эту рыбу, я не захотел нести ее на рынок, хотя и живу от трудов рук своих. Я решил, что она достойна тебя и твоего царства. Поэтому я приношу ее тебе в дар». А Поликрат обрадовался таким словам и отвечал: «Ты поступил прекрасно. Я благодарю тебя вдвойне: за речь и за подарок. Приглашаю тебя на обед». Рыбак, польщенный, отправился домой, а слуги выпотрошили рыбу и нашли в ее брюхе тот Поликратов перстень. Увидев перстень, они тотчас же с радостью понесли его Поликрату. Отдавая перстень, слуги рассказали, как он нашелся. А Поликрат понял тогда, что это божественное знамение, и написал послание Амасису обо всем, что он сделал, и что из этого вышло. А написав послание, он велел отправить его в Египет.

Амасис же, прочтя послание Поликрата, убедился, что ни один человек не может уберечь другого от предреченной ему участи и что Поликрат не кончит добром, так как он преуспевает во всем и даже находит то, что сам забросил».

Пророчество Амасиса сбылось. Опасаясь владычества Поликрата на море, персы хитростью выманили Поликрата из Самоса и зверски убили его. Случилось это около 523 г. до н. э., примерно через семь лет после того, как Пифагор, протестуя против жестокостей самого Поликрата, навсегда покинул родной Самос и переселился в Кротон.

Легенда о Поликратовом перстне, в котором нашла отражение вечная тема непостоянства земного счастья, стала популярным литературным сюжетом. Вспомним «Поликратов перстень» Шиллера:

На кровле он стоял высоко

И на Самос богатый око

С весельем гордым преклонял.

«Сколь щедро взыскан я богами!

Сколь счастлив я между царями!» —

Царю Египта он сказал.

С именем скульптора Феодора связано и другое предание, рассказанное древнегреческим историком Диодором Сицилийским (ок. 90 — 21 до н. э.) в его «Исторической библиотеке».

Скульпторы Феодор и Телекл изваяли для самосцев статую Аполлона Пифийского. При этом они разделили работу пополам: одна половина Аполлона была изготовлена на Самосе, а другая — на побережье, в Эфесе. «Будучи сложенными,— говорит Диодор,— эти части настолько соответствовали одна другой, что казалось, будто, все произведение исполнено одним мастером».

Надо сказать, что такой способ ваяния, который современному читателю напомнит скорее о сегодняшних штамповках, был заимствован древними греками у египтян. Египтяне в изображении человека строго следовали канону (κανων — правило, норма) — системе жестко регламентированных правил. Совершенно ясно, что при таком способе изготовления статуи без математических расчетов (хотя бы и элементарных) обойтись невозможно. Плоды этих расчетов, когда сделанные в разных местах части сливались в единое целое, конечно же, приводили в изумление. Быть может, именно в этот момент, наблюдая за соединением «вычисленного» в разных местах Аполлона, в голове юного Пифагора впервые промелькнула мысль: «Все есть число».

Имя матери Пифагора не сохранилось. Некоторые называли ее Пифаидой, дочерью рода Анкея — основателя Самоса. Другие утверждали, будто бы это сам Мнесарх назвал жену Пифаидой, а сына — Пифагором в честь дельфийской прорицательницы Пифии. Сделал же так Мнесарх после того, как получил от Дельфийского оракула весть о том, что жена подарит ему необыкновенного сына. Развивая эту мысль, один самосский поэт уверял, что истинным отцом Пифагора являлся не Мнесарх, а сам бог Аполлон:

Фебу[18], Зевесову сыну, рожден Пифагор Пифаидой,

Той, что в Самосской земле всех затмевала красой.

Наконец, многие, имея на то все основания, считали, что Пифагор — это не имя, а прозвище. Поскольку мудрый учитель высказывал истину столь же постоянно и авторитетно, как и дельфийская Пифия, он и был прозван Пифагором.

В самом деле, в слове ΠΥΘΑΓΟΡΗΣ можно выделить два корня: ΠΥΘ — указывающий на Πυθία — Пифия и ΑΓΟΡΗΣ — восходящий, видимо, к ’αγορεύω — обращаться с речью, объявлять (однокоренным является и слово ’αγορά — народное собрание, где произносят речи). Таким образом, имя ΠΥΘΑΓΟΡΗΣ можно толковать как «Пифовещатель», т. е. вещающий (прорицающий) от Пифии или как Пифия. Поскольку Бог Аполлон после победы над змеем Пифоном получил прозвище Аполлон Пифий, то «Пифовещатель» превращается в «Аполловещателя» или «Уста Аполлона», как иногда переводят имя Пифагора. Со временем античная традиция развила эту идею и стала называть Пифагора не только «Устами Аполлона», но и сыном лучезарного покровителя искусств Аполлона.

Версия о том, что Пифагор — это не имя собственное, а прозвище, представляется наиболее правдоподобной. Ведь и знаменитый философ Аристокл известен нам не по своему настоящему имени, а по прозвищу, которое он получил за свою мускулатуру гимнаста,— широкий, широкоплечий, по-гречески Платон (ΠΛΑΤΩΝ, πλάτος — ширина).

Интересно, что философское осмысление буквы Υ (греческая ипсилон, латинская игрек (т. е. «и» греческое), старославянская ижица), второй буквы в имени Пифагора, античная традиция приписывает самому великому философу. Поэтому ипсилон называли философской или пифагоровой буквой, а ее правую и левую ветви — самосскими ветвями. Считалось, что буква Υ, называемая также виловатым крестом, являет собой графическое изображение выбора двух дорог: пути добродетели и пути порока. В каноническом начертании правая ветвь ипсилона изображалась прямой, идущей вверх, и символизировала добродетель, а левая — кривой, загибающейся книзу, и означала порок. Вплоть до средних веков было распространено выражение: «По пифагоровой букве выбирать дорогу», т. е. выбирать достойный путь на пересечении жизненных стезей.

Рис. 11. Герб города Саратова.

Пифагорова буква Υ в чистом виде нашла отражение в гербе старинного русского города Саратова (рис. 11). Три серебряного цвета стерляди, символизировавшие богатство волжского края рыбой, образуют пифагорову букву. Полагают, что число геральдических рыб на гербе Саратова (рыба издавна является христианским символом) равнялось числу монастырей в городе, которые по праву считались форпостами обороны, культуры и духовного богатства города. Расположение рыб в форме философской буквы должно было напоминать горожанам о выборе достойного, правого пути на ежедневных жизненных перепутьях. Увы, сегодня в нашей памяти стерты не только осетровые породы рыб и старинные гербы городов, но и извечное напоминание о выборе праведного пути, заложенное в пифагоровой букве.

Но вернемся к самому Пифагору, сыну счастливой Пифаиды. По многим античным свидетельствам, родившийся мальчик был сказочно красив, а вскоре проявил и свои незаурядные способности. Среди учителей юного Пифагора традиция называет имена старца Гермодаманта и Ферекида Сиросского.

Гермодамант был потомком Креофилидов — рода эпических певцов на Самосе. Подобно роду Гомеридов с соседнего острова Хиоса Креофилиды странствовали по всей Элладе и под аккомпанемент кифары исполняли народные предания и поэмы Гомера. Эпические певцы — аэды и рапсоды — рассказывали о «деяниях мужей и богов», о силе и благородстве героев, о красоте, радости и любви. Но, чаруя слушателей прекрасными мелодиями, аэды были и воспитателями: их исполнения понимались как знания, полученные певцом от музы эпической поэзии Калиопы.

Целые дни проводил юный Пифагор у ног старца Гермодаманта, внимая мелодии кифары и гекзаметрам Гомера. Страсть к музыке и поэзии великого Гомера Пифагор сохранил на всю жизнь. И, будучи признанным мудрецом, окруженным толпой учеников, Пифагор начинал день с пения одной из песен Гомера:

Страшную брань меж троян и ахеян оставили боги;

Но свирепствовал бой, или здесь, или там по долине,

Воинств, один на других устремляющих медные копья,

Между брегов Симоиса и пышноструистого Ксанфа.

(Илиада, VI, 1)

Но музыка стала для Пифагора не только видом отдохновения и даже не средством вдохновения. Музыка стала и предметом научных изысканий, и именно в музыке Пифагор нашел прямое доказательство своему знаменитому тезису: «Все есть число».

Ферекида Сиросского, ученика мудреца Питтака, самого часто причисляли к семерке мудрецов. И как о всяком мудреце о нем рассказывали много удивительного. Будто однажды, прогуливаясь по Самосу, Ферекид увидел корабль под парусом и сказал, что он сейчас потонет,— и он потонул на глазах. Будто, отведав воды из колодца, он сказал, что на третий день случится землетрясение,— и оно случилось. Ну, и так далее.

Но если отбросить легенды, то Ферекид был философом и вслед за Питтаком считался основателем италийской школы философии. Третьим в цепи италийских философов стал Пифагор. Таким образом, если Гермодамант ввел юного Пифагора в круг муз, то Ферекид обратил его ум к логосу. Ферекид направил взор Пифагора к природе и в ней одной советовал видеть своего первого и главного учителя.

Рис. 12. Вид на священную гору Микале (Малая Азия) с мыса Трогилия на о. Самос. Современное фото.

У нас нет твердой уверенности в том, что именно Гермодамант и Ферекид были первыми учителями Пифагора. Но как бы то ни было, неугомонному воображению Пифагора очень скоро стало тесно на маленьком Самосе (рис. 12). Бродя по острову, юноша невольно выходил на скалистые оконечности мыса Трогилия, отстоящего в 40 стадиях от города Самоса, и сквозь теплую дымку жадно вглядывался в синеву манящих очертаний. Только 7 стадий Самосского пролива отделяли остров от берегов Малой Азии.

Часами просиживал юный Пифагор на теплых скалах мыса. К полудню этезии[19] достигали своей наибольшей силы. Лазурь моря наливалась чернотой и вздыбливалась крутыми волнами. Ветер срывал с их вершин серебряную пыль и бросал в лицо освежающие пригоршни. Волны неистово бросались на скалы и отступали, превратившись в шипящую, как молодое вино, пену. В эти минуты Пифагору казалось, что со священной горы Микале, вздымавшейся на том берегу, до него долетают праздничные песнопения в честь бога Посейдона, что он чувствует запах жертвенных костров, зажженных на том берегу, что он видит скачущие колесницы, в клубах пыли уносящие счастливых седоков в огромный неведомый мир.

Мудрый Ферекид понимал все без слов. «Ты вырос из Самоса, — сказал он Пифагору однажды. — Отправляйся путешествовать — только так утолишь ты жажду познания. Помни: путешествия и память суть два средства, возвышающие человека и открывающие ему врата мудрости».

Между тем покровитель путников бог Гермес уже увлекал Пифагора в свои объятия. Шел 550 год до н. э.