Пролог. Колыбель европейской цивилизации

Если XIV — XVI вв. принято называть эпохой Возрождения — временем второго рождения забытого античного наследия, то какой период в истории человечества следует назвать эпохой Рождения — временем появления самой античной культуры? Кто были они — те, кого русский поэт Валерий Брюсов назвал красивым именем «учители учителей»?

Общепринятого ответа на эти вопросы нет, ибо истоки человеческой культуры теряются во глубине веков. И тем не менее в качестве такового века Рождения античной культуры мы рискнем назвать VI в. до н. э.

Именно в это время потаенное знание, дремавшее в тайниках дневнеегипетских храмов и древневавилонских зиккуратов, будто достигает своей критической массы и выплескивается наружу. Словно по мановению волшебства в разных концах планеты великие озарения коснулись лучших умов человечества. Пифагор в Древней Греции, Будда в Древней Индии, Конфуций в Древнем Китае — все они в VI в. до н. э. стали Учителями, повели за собой других, провозгласили учения, которые просуществовали тысячелетия и во многом определили будущую историю цивилизации.

Впрочем, при ближайшем рассмотрении в истории Древней Греции и Древнего Китая обнаруживается поразительно много общего: письменные памятники на обоих языках появляются во 2-м тысячелетии до н. э.; оба языка, хотя и изменившиеся, продолжают существовать и поныне, и как современные греки считают своим языком язык Гомера, так и современные китайцы родным языком называют язык Конфуция; оба народа исключительно рано и ослепительно ярко озарили мир своей философией и поэзией, и оба они оказали беспрецедентное воздействие на соседние народы как на Дальнем Западе, так и на Дальнем Востоке. Все это вновь и вновь приводит к мысли: а не было ли у этих народов одного общего Учителя? Не унесла ли в пучины моря легендарная Атлантида, о которой мы читаем в диалогах Платона, имя истинного Учителя Учителей?

Не стоит рассматривать эту мысль только как поэтическую гиперболу, свойственную научно-художественной книге. Крупнейший современный авторитет в истории науки голландский математик Бартел ван дер Варден в одной из своих последних работ высказывает и аргументирует гипотезу о том, что в древности существовала высокоразвитая традиция математических изысканий, ставшая впоследствии фундаментом для египетской, вавилонской, китайской, греческой и индийской математики. Эту традицию ван дер Варден возводит к индоевропейским племенам, создателям мегалитических памятников 3 — начала 2-го тысячелетия на территории Британии, которые в период расселения и распространили математические знания в самые отдаленные районы Евразии.

Однако эти вопросы уводят нас слишком далеко от времени предстоящего повествования, которое и само отстоит от дня сегодняшнего ни много ни мало на 2500 лет. И если говорить о «старушке Европе», то здесь несомненно, что именно Древней Греции уготовано было стать колыбелью европейской цивилизации.

Само географическое положение Греции, омытой морем и рассыпанной в море, определило ей эту великую миссию (рис. 1). Море издревле играет огромную роль в истории человечества: оно не только дает пропитание, но и дарует общение людям. Море не только благотворно действует на ум одного человека, но и поддерживает сознание общности у группы людей — народа и нации — и тем самым содействует развитию национальной культуры. Море объединяет людей и зовет их в дорогу. Не случайно одно из древнегреческих названий моря означало дорогу. И не от древнегреческого ли «понта» (πόντος — море) проистекает русское слово «путь»?

Рис. 1. Античный мир в VI в. до н. э.

Все географические названия, упоминаемые в книге, отражены на карте.

Но особое море — Средиземное. Оно омывает сразу три континента. Его лазурные воды ласкают и согревают все живое. И уж вовсе уникальна его восточная часть — Эгейское море, лежащее между Балканским полуостровом и Малой Азией. Во всем Эгейском море нет точки, удаленной от суши — будь то материк или ближайший остров — более чем на 60 км, как и во всей Греции нет места, отстоящего от моря более чем на 90 км.

Россыпи островов, больших и малых, покрывают Эгейское море. Не успеешь отплыть от одного из них, как на горизонте появляется второй, затем — третий. Круг Киклады[2] — вершины некогда ушедшего под воду горного хребта — и небрежно разбросанные Спорады[3] создавали идеальные условия для древнего мореплавателя, для которого упускать берег из виду было безумием. Эти острова стали опорами незримого моста, связавшего Азию с Европой (рис. 2).

Рис. 2. Самоина — самосский военный корабль времен Пифагора.

Эгейское море для древних греков — это не просто место ловли кефали или сардин, но это и путь к иным народам и иной культуре, это дорога к невиданным произведениям искусства и сказочным восточным богатствам, это окно в неведомый мир знаний, хранимый скупыми на слова восточными мудрецами. Море — это путешествие в волшебную страну чудес, дорогу в которую указывают звезды.

Начиная с VIII в. до н. э. у каждого большого города-государства Эллады появляются за морем свои колонии. Эти отростки сильного эллинского древа появляются всюду: в Южной Италии и по берегам Южной Галлии, в Иберии и Северной Африке, в дельте Нила и на далеком Понте Эвксинском (Черном море), где только один Милет основал около сотни поселений.

Но — и в этом источник греческого гения — открывая в плаваниях новые земли, вступая в прямые контакты с великими восточными цивилизациями, греки умели найти в себе способности усваивать их уроки, а не отмахиваться от них. Греки не только впитывали мудрость великих учителей, но и творчески преломляли ее, а главное — сказочно обогащали.

«Что бы эллины ни перенимали от варваров[4], они всегда доводили это до более высокого совершенства». Эти слова Платона из его посмертного диалога «Эпиминос», хотя и принадлежат эллину, очень точно передают суть интеллектуальных отношений между Востоком и Элладой. Вот почему именно восточные греки, и прежде всего ионийцы и эолийцы, заложили основы философии (Фалес из Милета), математики (Пифагор с острова Самос), лирической поэзии (поэтесса Сапфо с острова Лесбос). Так зарождалась новая оригинальная культура, так по незримому островному мосту перетекала в Европу древняя восточная мудрость.

Но и материковая Греция, изрезанная горными хребтами и глубокими долинами, походила скорее на группу островов, на каждом из которых протекала своя жизнь. Горные кряжи, будто стены крепостей, защищали жителей долин от смертоносных вихрей завоеваний, беспрепятственно проносящихся над беззащитными равнинами. Сама природа способствовала возникновению в Греции сотен обособленных городов-государств (по-гречески полисов: πόλις — город), цепко державшихся за свою политическую и хозяйственную независимость.

По сравнению с огромными рабовладельческими деспотиями Древнего Востока и уж тем более по сегодняшним меркам размеры этих государств были смехотворно малы. Например, по подсчетам профессора С. Я. Лурье, население беотийского государства Хорсий в III в. до н. э. составляло 64 человека. Впрочем, и сами Афины в лучшие времена имели не более двух-трех сотен тысяч жителей.

По крутой тропинке (греки не любили обходных путей и прокладывали тропы напрямик, высекая ступени в скалах) можно было подняться на ближайшую вершину и окинуть взором все свое государство, лежащее внизу в долине. По другую сторону хребта, в другой долине, было уже другое государство. Столь близкое соседство разных государств неизбежно приводило к бесконечным конфликтам. Увы, это была неизлечимая язва греческого народа, которая оказалась для него смертельной.

Небольшие размеры греческих полисов стимулировали к участию в общественной жизни практически все население. Свободные члены общества были гражданами, а не бесправными подданными, как на Востоке. В пору расцвета в Афинах некоторые общественные должности замещались ежегодно в порядке жеребьевки, город практически не знал слоя чиновников, а высшим законодательным органом было собрание граждан полиса. Так, в Греции задолго до нашей эры возникла невиданная форма политического управления — народовластие, или по-гречески демократия (δημο-κρατία — от δημος, народ и κρατέω — управлять), форма, которая и сегодня через два тысячелетия является манящим идеалом для многих народов мира.

Возможность общения сразу всех жителей государства породила дух состязательности, который пропитал все слои общественной жизни Эллады. Каждый праздник, посвященный любому из богов, а богов в Древней Греции было великое множество, непременно заканчивался соревнованиями атлетов, состязаниями певцов, танцоров, музыкантов, поэтов, конкурсами трагиков, комедиантов, ремесленников, конкурсами красоты — и женскими, и мужскими. На время всенародных Олимпийских или Пифийских игр воюющие стороны складывали оружие, толпы людей устремлялись по дорогам Греции к месту состязаний, жизнь в городах замирала. Награда победителю была, как правило, невелика — лавровый венок или корзина винных ягод, но всегда эта награда была очень почетна. В исключительных случаях победителю ставили памятник или избирали на ответственные государственные должности. Так, величайший драматург Эллады Софокл (ок. 496 — 406 до н. э.) после своей «Антигоны» был избран военачальником и, надо сказать, с честью провел ряд военных операций.

Раскрепощенный ум, чувство свободы и собственного достоинства породили взрывоподобный всплеск интеллектуальных сил Греции. Неугомонная мысль забурлила в узких, а порой и грязных улочках греческих полисов. Не в помпезных державах Древнего Востока с их чудовищно громадными пирамидами, храмами, статуями, фантастическим богатством, а в бедности, но в свободе взрастала беспримерная по силе интеллекта и духа культура. Торжество человеческого разума стало главным богатством и невиданным завоеванием греческого народа.

Влилась в века Эллада, как вино,—

В дворцовой фреске, в мраморном кумире,

В живом стихе, в обточенном сапфире,

Явя, что было, есть и суждено.

(В. Брюсов)

Именно греки первыми из древних народов стали искать тайны мироздания не в религиозных канонах, а в самом мироздании, окружающем человека. И именно греки первыми ощутили щемящую радость постижения истины.

Трижды счастливы души, которым дано

Подняться до истин подобных и звездное небо измерить.

В этих двух строках древнеримского поэта Овидия (43 до н. э. — ок. 18 н. э.) заключен еще один кладезь, которым владели древние греки (и которым они щедро одарили древних римлян), — это тонкое чувство прекрасного. С молоком матери впитывали греки краски щедрой Эллады: синеву неба, лазурь моря, золото морского песка, зелень вздыбленных хребтов, блеск неприступных скал и вновь синеву неба. «Гармоническая природа этой страны, чуждая всякой чудовищной громадности, всяких чудовищных крайностей, — писал В. Г. Белинский, — не могла не иметь влияния на чувство соразмерности и соответственности, словом, гармонии, которое было как бы врожденно грекам».

Никакой другой народ не был так богато и счастливо одарен природой. Склонные к веселью и наслаждениям, с радостью предаваясь пению, танцам и гимнастическим упражнениям, греки в то же время имели пытливый ум и живое стремление к знаниям, проницательный и трезвый взгляд на природу, лишенный схоластических умствований египетских и вавилонских мудрецов. Чувством прекрасного и чувством гармонии пронизана вся греческая культура. Художники боготворили красоту человеческого тела, поэты воспевали радость жизни, но и ученые, все изучая и все испытуя согласно законам разума, мыслили не только логическими категориями, но и живыми образами. Величайший философ Платон (428 или 427 — 348 или 347 до н. э.) писал нежные лирические стихи:

Яблоко это тебе я кидаю. Поймай, если любишь,

И отведать мне дай сладость твоей красоты...

Вообще наука и искусство шли в Древней Греции рука об руку, а математика и музыка назывались родными сестрами.

Таковы были древние греки, подобно смеющемуся солнечному лучу явившиеся на небосклоне истории. Такова была великая греческая культура, которую Гегель сравнил с быстро облетающей розой.

Таков Эллады край чудесный,

Уже умершей, но прелестной.

(Дж. Г. Байрон)

И все же не следует забывать о двух тысячелетиях, отделяющих нас от Древней Эллады. Мы восхищаемся мудростью древних эллинов, предугадавших многие пути развития и многие принципиальные проблемы современного научного знания, но мы и снисходительно улыбаемся, видя их конкретные результаты — слишком далеко вперед ушло современное естествознание. Идея симметрии, положенная древними греками в основу строения атома,— эта в чистом виде идея XX в. — поражает нас своей прозорливостью, однако ее воплощение — сами атомы, мыслимые Платоном в виде правильных многогранников, — кажется сегодня безнадежно наивным. Нас пленяют беломраморные шедевры Эллады, ее восхитительные статуи и безупречные храмы, и мы не думаем о том, что во время жертвоприношений по их отполированным ступеням текли потоки крови, а безмятежная лазурь безоблачного неба была пропитана запахом крови и горящего жира.

Вообще ослепительный свет греческого интеллектуального и художественного гения никак не проникал в сумрачные подвалы их нравов и суеверий, бывших не только забавными, но порой и чудовищно жестокими. Чтобы весна вновь вернулась на землю, в Афинах ежегодно устраивалось пышное бракосочетание самой знатной афинянки, жены первого сановника города, с деревянной статуей бога плодородия Диониса, хранившейся весь год взаперти специально для этого случая; для избавления города от несчастий существовал ритуал изгнания «козлов отпущения», каковыми часто оказывались несчастные жители города: их жестоко избивали прутьями из морского лука, затем сжигали и пепел развеивали над морем; прославленный полководец Фемистокл накануне Саламинской битвы принес в жертву богу Дионису-Пожирателю трех знатных персидских юношей, трех красавцев — племянников персидского царя, одетых по этому случаю в роскошные, шитые золотом одежды; мудрый Демокрит, основоположник материализма и создатель учения об атомах, призывал девушек во время регул трижды обегать засеянное поле, дабы оно одарило крестьянина обильными всходами. И т. д., и т. д., и т. д.

С тех пор мир неузнаваемо переменился. Но сила и слава античной культуры продолжает сиять в веках. По двум столбовым дорогам философии — дорогам Платона и Демокрита — идут современные философы: мудрость Пифагора, энциклопедичность Евклида, искрометность идей Архимеда продолжают восхищать и питать современных математиков, совершенство линий Парфенона и божественная красота Афродиты Милосской два с половиной тысячелетия вдохновляют художников (рис. 3).

Рис. 3. Ника Самофракийская — олицетворение победы, ставшая и символом иного взлета Древней Эллады. Мрамор. Конец IV в. до н. э. Париж. Лувр.

И все-таки как и почему именно в Греции, будто Афродита из пены морской, родилась поразительно современная культура? Два тысячелетия лучшие умы человечества пытаются постичь этот непостижимый феномен «греческого чуда». Вот почему нам остается лишь вернуться к началу пролога и с гордостью констатировать: Греция — это слава человеческой культуры, Греция — колыбель европейской цивилизации.