В лето 6392. Иде Олег на северяне, а победи северяны, и въездожи на нь дань легьку, и не даст им козаром дани платити, рек “Аз им противен, а вам не чему”

В лето 6393. Посла къ радимичем, рька: “Кому дань даете?”. Они же реша: “Козаром”. И рече им Олег: “Не дайте козаром, но мне дайте”. И въдаша Ольгови по щьлягу, яко же и козаром даяху. И бе обладая Олег поляны, и деревляны, и северяны, и радимичи, а съ уличи и теверци имяше рать”.

Тем самым было заложено основание межплеменного “союза союзов”, или “суперсоюза”, восточнославянских, а также ряда финно-угорских племен, населявших лесную и лесостепную зоны Восточной Европы.

“Общеславянский процесс накопления хозяйственных и социальных предпосылок государственности для VIII-IX вв., - пишет Б.А. Рыбаков, - обозначил достаточно ясно; южные лесостепные области безусловно первенствовали, став уже известными во внешнем мире, но процесс шел и в северной лестной зоне, постепенно приближавшейся по уровню развития к более передовому югу. Важен момент скачка из первобытности в феодализм, тот момент, когда веками складывавшиеся предпосылки интегрируются в масштабе союза племен или “союза союзов” каким стала Русь где-то в VIII-IX вв. Признаком такого перехода в новое качество следует считать “полюдье”, громоздкий институт прямого, внеэкономического принуждения, полувойна, полуобъезд подчиненного населения, в котором в обнаженной форме выступают отношения господства и подчинения, равно как и начальная фаза превращения земли в феодальную собственность”.

А.А. Горский полагает, что это объединение точнее было бы называть союзом племенных княжеств:

“Устойчивость самоназвания, - пишет ученый, - один из основных признаков этнической общности. Признание того, что в середине - третьей четверти 1-го тыс. н.э. в славянском обществе произошла смена большей части племенных названий, наводит на предположение, что под новыми названиями скрывались новообразования. Возникшие вследствие перемещения племенных групп, объединенных кровнородственными связями, в ходе расселения и являвшиеся в большей степени территориально-политическими, а не этническими общностями. Что касается славянских “союзов племен”, то в советской науке закрепилась их характеристика как политических объединений. Отсутствие различия между соотношением типов названий “племенных союзов” и отдельных “племен” свидетельствует в пользу высказанного в новейшей историографии предположения, что все известные славянские этнонимы раннего средневековья обозначали образования территориально-политического характера. Для мелких территориальных общностей наиболее подходящим представляется термин “племенные княжества”, а для их объединения - “союзы племенных княжеств”. Название “княжество” отражает факт существования в этих общностях княжеской власти. Определение “племенные” - особенности их формирования: в результате дробления и смешивания племен (в собственном смысле этого слова)”.

Формально вхождение в такой суперсоюз было связано с началом выплаты дани киевскому князю. Это объединение, собственно, и принято называть Древнерусским государством, либо Древней или Киевской Русью.

Бросается в глаза тот факт, что особую роль в формировании территории Древнерусского государства сыграли речные торговые пути. Действительно, трудно не заметить, что появление на экономической карте Восточной Европы новых купеческих маршрутов, прежде всего пути “из Варяг в Греки”, современно завершению первого этапа объединения восточнославянских племен под властью киевского князя. Вряд ли перед нами простое совпадение. Для осмысления того, что за этим стоит, вспомним: Русь не владела - подобно Западной Европе - “римским наследием”. Местности к северу и северо-востоку от Черного моря находились за пределами Ойкумены античного мира. А потому здесь отсутствовало и одно из важнейших приобретений европейских варваров, оставленных римскими завоевателями в своих колониях - мощеные дороги. По мнению С. Лебека,

“дорожная сеть, которой Рим снабдил Галлию, в немалой степени ни содействовала целостности этой территории, хотя основным назначением этих дорог было обеспечение надежного включения Галлии в состав империи и решение проблем обороны ее границ. Однако еще до завоевания Галлии римлянами довольно густая дорожная сеть связывала галльские города, а с побережья Средиземного моря дороги вели к берегам Ла-Манша. Но римляне... во времена императора Августа проложили повсюду прямые дороги, отвечавшие стратегическим интересам и сменившие старые извилистые пути, пролегавшие по долинам. Им римляне предпочитали трассы, проведенные по гребням возвышенностей, мощеные, а не грунтовые. Короче: на смену эмпиризму дорожного строительства галлов римляне принесли продуманную дорожную политику. Кое-где потребовались огромные по масштабам подготовительные работы, в особенности на болотах и сыпучих почвах: надо было уплотнять грунт, забивать сваи, укладывать фашины (связки прутьев), прокапывать центральный дренажный ров, боковые кюветы, обозначавшие границу полосы, отведенной под государственное дорожное строительство. Проезжая часть обычно покрывалась песком, гравием или щебнем. Каменные мостовые, которые иногда рассматриваются, как отличительный признак римских дорог, существовали лишь около перекрестков и на въездах в крупные города. Перекинутые через реки мосты были большей частью деревянными, но кое-где и каменными. Даже самые широкие реки не останавливали римских дорожников: они устраивали плавучие мосты.<...> Дорожная система, открывавшая проходы во все уголки страны, позволяла франкским завоевателям, как и их предшественникам - римским усмирителям, расширить размеры овладения Галлией, хотя доступные им районы оказывались довольно невелики: свою долю брала дикая, не тронутая человеком природа. Дело в том, что тысячелетия хаотической оккупации, наплыв кельтских племен, пять веков римской колонизации привели к возникновению лишь рассеянных на больших пространствах заселенных зон, более или менее обширных в зависимости от условия места и других обстоятельств, среди бескрайнего пространства, занятого лесами. Пустынными равнинами, горными массивами, торфяниками, реками и речушками, морским побережьем”.

Трудно переоценить значение такого “наследства” для поддержания целостности зарождающего государства. Но, увы, повторяю: на Руси подобных путей сообщения не было. Даже в начале XI в. летописец в рассказе о чуть было не начавшейся между киевскими князем Владимиром Святославичем и новгородским князем Ярославом Владимировичем (1014 г.) междоусобице подчеркивал, что перед походом на Новгород

“рече Володимер: “Требите путь и мостите мостъ”, - хотяшеть во на Ярослава ити, на сына своего”.

Нетрудно догадаться, зачем Владимиру потребовалось приказывать расчищать пути и мостить “мосты” (гати), прежде чем выступать в поход. На Руси, как пишет Н.Н. Воронин,

“летние дороги были весьма трудно проходимы в силу... природных условий: быстрое залешение, размывы, заболачивание, переход рек и пр. Однако несомненно, что при всех трудностях “протворения” и “теребления” дорог, связанных с прорубкой лесов, прокладкой настилов на топких местах, наведением мостов или отысканием бродов через реки, что, при всем этом, условия жизни Киевской державы ставили на очередь вопрос об организации сухопутных дорог в отдаленные области северных подданных земель... Русская Правда указывает на существование больших торговых дорог (“великая гостиница”)...; они, очевидно, должны были поддерживаться населением ближайших общин. Известный летописцу обычай вятичей ставить сосуды с пеплом усопших “на столпех на путех” также может указывать на наличие более или менее устойчивых сухопутных дорог. Все эти данные не устраняют, однако, того факта, что, как правило, путь прокладывался каждый раз вновь. Так, в 1014 г., собираясь в поход против Ярослава, Владимир отправил из Киева специальный отряд для “теребления” пути и наведения мостов и гатей. Одним из первых поручений Всеволода Ярославича, выполненных Мономахом, был поход на Ростов “сквозь Вятиче”. Однако эти пути, проложенные походами княжей дружины за данью и войной, при отсутствии постоянного движения по ним, как правило, не превращались в устойчивую дорогу. Характерно, что летописный термин “путь” обычно обозначал лишь “направление”, по которому целиной полей и лесов, шли походы; так, поход 1127 на кривичей шел четырьмя “путями” - их Турова, Владимира, Городка и Клечска, т.е. по четырем направлениям”.

Комментарий в данном случае, быть может, излишне буквальный. Зато достаточно точный в интересующем нас плане. Действительно, еще на протяжении нескольких сотен лет на Руси не было сети постоянных сухопутных дорог. Зато были реки, по которым летом можно было плавать, а зимой - ездить по их льду. Они-то и стали теми связующими звеньями, которые объединили достаточно далекие друг от друга земли.

Другим важным фактором, способствовавшим сплочению населения, которое входило в “суперсоюз” (будем его для краткости условно именовать так), являлась, конечно, внешняя опасность. Северные земли постоянно жили под страхом очередного набега викингов. Южные земли не менее постоянно беспокоили кочевники, но главное - мощный Хазарский каганат, претендовавший, видимо, помимо всего прочего, на контроль за южной частью “пути из варяг в греки”. На востоке земли, колонизованные восточными славянами, граничили с вассальной Хазарии Волжской Булгарией. Кроме того, с помощью кочевников южных степей на земли Древней Руси пыталась оказывать определенное давление и Византия. Внешняя опасность - наряду с необходимостью контроля над водными торговыми путями - была мощной консолидирующей силой, заставлявшей восточнославянские и многие соседние с ними племена заключать между собой долговременные военные союзы и создавать военно-административные объединения.

Управление объединенными землями, насколько можно судить по отрывочным известиям источников, осуществлялось представителями (“мужами”) или (возможно, это одно и то же) “великими князьями”, “сидевшими” (правившими) в крупных городах “под рукою” киевского князя. Внешним показателем признания за киевским князем права на выполнение властных функций являлась регулярная выплата ему полюдья и (или), возможно, дани - своеобразного “государственного аппарата” - князя и его дружины. Сбор его, как считает сегодня, пожалуй, большинство историков, происходил ежегодно, для чего в ноябре, после того, как устанавливался зимний путь, князь с дружиной отправлялся в объезд подданных территорий. К апрелю он возвращался в столицу, везя с собой собранную дань. Во всяком случае, так выглядит полюдье в трактате “об управлении империей” Константина Багрянородного (40-е гг. Х в.) - единственном сохранившемся его описании:

“Зимний же и суровый образ жизни росов таков. Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киева и отправляются в полюдия, что именуется “кружением”, а именно - в Славиничи вервианов (древлян?), другувитов (дреговичей?), кривитеинов (кривичей?), севериев (север?) и прочих славян, которые являются пактиотами [данниками] росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепре, возвращаются в Киаву (Киев)”.

Возможно, как предполагает М.Б. Свердлов и А.А. Горский, полюдье собирали сразу несколько отрядов, каждый из которых выезжал в “свою” землю. На такой порядок сбора дани указывает упоминание Константином Багрянородным нескольких “архонтов”, отправлявшихся в полюдье и возвращавшихся в Киев в разное время, “начиная с апреля”.

Ко времени правления Олега относятся и первые известия о некоем “Законе Руском”. Он упоминается в договоре Руси с греками 911 г.

“Аще ли ударить мечем, или бьеть кацем любо сосудом, за то ударение или бьение вдать литр 5 серебра по закону рускому”.

“Закон Руский” принято считать первым, не дошедшим до нас памятником восточнославянского права. В связи с чрезвычайно скудными данными о нем, сколько-нибудь ясная характеристика “Закона Руского” (в такой форме его название закрепилось в историографии) затруднена. Возможно (исходя из понимания руси как дружины), речь шла о каких-то нормах (возможно записанных), регулировавших отношения внутри дружины, а также между дружинниками и обеспечивавшей их всем необходимым “служебной” организацией. Действительно, по мнению большинства исследователей, “Русская Правда” сориентирована прежде всего на княжеское окружение.

Как и всякое государство, Киевская Русь использовала силу. Чтобы добиться подчинения. Основной силовой структурой была княжеская дружина. Однако жители Киевской Руси подчинялись ей не столько по принуждению, под угрозой применения оружия (хотя, вспомним, что Олег сначала “ примучивает ” племена, с которых получает дань), сколько добровольно. Они делали это более добросовестно, чем этого требовала угроза наказания. Тем самым подданные признавали право князя подчинять их себе. Действия князя и дружины (в частности по сбору дани/полюдья) признавались легитимными. Это, собственно, и обеспечивало возможность князю с небольшой дружиной управлять огромным государством. В противном случае свободные жители Древней Руси, чаще всего достаточно хорошо вооруженные, вполне могли отстоять свое право не подчиняться незаконным (на их взгляд), нелигитимным требованиям банды грабителей.

Пример тому - хорошо известный прецедент убийства киевского князя Игоря древлянами (6454/945 г):

“рекоша дружина Игореви: “Отроци Свенелъжи изоделися суть оружьемъ и порты, а мы нази. Поиди, княже, с нами в дань, да и ты добудеши и мы”. И послуша их игорь, иде в Дерева в дань, и примышляше къ первой дани, и насиляше им и мужи его. Возьемав дань, поиде въ град свой. Идущу же ему въспять, размыслив рече дружине своей: “Идете съ данью домови, а я возъвращюся, похожю еще”. Пусти дружину свою домови, съ малом же дружины возъвратися, желая больша именья. Слышаавше же деревляне, яко пять идеть, сдумавше со князем своим Малом: “Ааще ся въвадить волк в овце, то выносить все стадо, аще не убьють его; тако и се, аще не убьем его, то вся ны погубить”. И послаша к нему, глаголюще: “Почто идеши опять? Поимал еси всю дань”. И не послуша их Игорь, и вышедше из града Изъкоръстеня деревлене убиша Игоря и дружину его; бе бо их мало”.

Сам Игорь, отправляясь к древлянам, очевидно, не мог представить, что кто-либо может оспаривать его право на получение дани, пусть даже превышающей обычные размеры. Потому-то князь и взял с собой только “малую” дружину. Интересно, что летописец, судя по всему, своим рассказом легитимирует право не подчиняться правителю, который нарушает негласный “общественный договор” о размерах и сроках сбора дани.

С восстанием древлян было связано событие, чрезвычайно важное в жизни молодого формировавшегося государства: Ольга, жестоко отомстив за смерть мужа, была вынуждена установить уроки и погосты (размеры и место сбора дани):

“И победиша деревлян... И възложиша на ня дань тяжьку; 2 части дани идета Киеву, а третья Вышегороду к Ользе; бе бо Вышегород град Вользин. И иде Вольга по Дерьвьстей земли съ сыном своим и съ дружиною, уставляющи уставы и уроки; и суть становища ее и ловища...