2015-09-06
333
В одиннадцать утра, когда я подхожу ко входу в Д-корпус, на лестнице меня ловит девушка из менеджерской группы потока «ноль-шесть» и просит помочь ей сдать «Делопроизводство». Мне, естественно, сейчас не до девушек, и я вежливо даю понять этой юной и не слишком симпатичной особе, что лучше бы ей пойти на хрен, но предварительно интересуюсь, кому именно она не может сдать.
– Купченко! – плаксивым голосом сообщает мне эта неудачница.
Про Купченко я слышу уже не в первый, не во второй и даже не в третий раз. Серьезная дама. Собственно, и вид у нее тоже серьезный. Надо будет сейчас узнать у Гульназ, каковы расценки у этой леди, если они вообще есть. Но сначала – самое главное.
В субботу мы договорились встретиться напротив деканата. Там всегда очень много страждущих, и я надеюсь, что это поможет заглушить диктофон, если он у моего визави будет включен. Знать бы еще, кто этот загадочный ублюдок. К счастью, томиться в неизвестности приходится недолго. Очень смутно, но все же знакомый мне худосочный, высокого роста хмырь из числа тех, кого видишь на своих занятиях в начале и в конце семестра, выныривает мне навстречу из толпы осаждающих деканатские бастионы:
|
|
|
– Добрый день, Игорь Владиславович!
Да уж – добрый! Все ясно – представитель дневников из группы МП-2-06. Фамилию я его не помню, но не сомневаюсь, что он мне скоро представится.
– Здрасте. Я вас внимательно слушаю…
Стараюсь смотреть на своего собеседника исподлобья, чтобы он сразу понял, что я не доверяю ни единому его слову.
– Ситуация, по поводу которой я вам звонил, такая. У нас в группе есть двое парней и одна девчонка, которым нужны нормальные оценки на зачете, но бесплатно. Они говорят, что если вы им просто так не поставите, они сдадут вас. Может под это дело попасть еще и староста, которая у них будет деньги собирать, но это их уже, как говорится, не… ну, вы понимаете – не колышет. Они так уже делали с Клемонтьевым, который с кибернетики – вы его знаете. Он согласился, и всё было нормально.
Та-ак… Кажется, шантаж. Я давно ждал, что кто-нибудь подойдет ко мне и скажет именно то, что говорит мне сейчас этот урод: или вы мне (варианты – мне и моему другу, мне и моей подруге) ставите просто так, или вы сядете. И всё, деваться некуда! Это же так просто, но эти бараны додумались до такой элементарной вещи только сейчас! Если преподаватель будет мстить им и умышленно заваливать на зачете или экзамене, даже не требуя теперь ни копейки, то процедура подставы элементарна: вложить в зачётку завернутые в тетрадный лист меченые купюры. Преподаватель открывает зачетную книжку и видит выпадающее оттуда что-то непонятное – не то листок, не то маленький сверток. Какая у него будет самая первая реакция? Поднять сложенный вчетверо тетрадный лист – это же рефлекс! И тут же входят менты, понятые и – финита ля комедиа. А эти малолетние волчата дружно подтвердят, что была договоренность принести деньги сегодня. Это настолько простой и действенный способ, что я сам бы на месте всех этих баранов давно бы его претворил в жизнь: если вы нам (нам – это значит не каким-то трем-четырем-пяти шакалам, а всей группе) просто так нормально не ставите (естественно, с учетом того, кто и как учил), – мы вас подставляем. Но, как и следовало ожидать, до всего простого додумываются лишь единицы.
|
|
|
– Как вас зовут? – с мрачным видом спрашиваю я.
– Назип Шакуров, – говорит мне хмырь.
– Группа МП-2-06, верно?
– Ага.
– А фамилии этих товарищей вы мне назвать можете?
– Пока нет. Они к вам подойдут на зачете. То есть я сам подойду с их зачетками.
– А вы, наверное, в помощь за посредничество тоже хотите четверку, так сказать, без обеспечения?
– Ну, да.
«Так! Сейчас, как и в случае с Нуриануллиным, главное – не показать, что ты струсил, но и не передавливать…»
– Ваши коллеги, наверное, не знают, что я ведь, вообще-то, не очень боюсь каких бы то ни было наездов. Даже если они и сдадут меня, я все равно останусь в университете и буду принимать у них сессию. То есть проблемы, которые они мне могут создать, скорее теоретические…
– …Нет, ошибаетесь! И практические…
– …Хотя, с другой стороны, лишний шум тоже ни к чему. Я, может быть, и пошёл бы вам навстречу, если был бы уверен кое в чём.
– В чём?
– В том, что вслед за вашими друзьями потом не потянутся остальные и не начнут орать «Мы тоже так хотим!» Где тут гарантия конфиденциальности?
– Я даю вам такую гарантию, Игорь Владиславович!
«А сейчас надо создать атмосферу доверительности. Для этого проще всего почаще называть этого хмыря по имени».
– Как вы можете поручаться за кого-то, Назип? Даже если они и, предположим, ваши друзья?
– Я даю слово, слово пацана, как хотите, что если вы сейчас соглашаетесь, всё будет нормально.
– Но фамилии своих друзей, Назип, вы отказываетесь, тем не менее, назвать?
– Пока да, но вы нас тоже поймите. А вдруг вы передумаете? Да и потом – вы и так догадаетесь, потому что скорее всего, кроме нас, все остальные принесут … ну, то, что надо… старосте.
– У меня нет такой привычки. Если вы, Назип – точнее, ваши коллеги, – готовы выполнять такие условия, то и я тоже готов.
– Они готовы. Это точно.
– Ну, тогда считайте, что мы договорились. Если у вас нет больше ко мне вопросов, я пойду – у меня еще сегодня куча дел.
– Да, ладно, хорошо, Игорь Владиславович. До свидания.
– До свидания…
Мы расходимся в разные стороны – он шмыгает куда-то вглубь коридора, к запасному выходу, а я иду к лестнице. При всем пережитом стрессе я чувствую громадное облегчение. Этот урод попрощался нормально, во взгляде или в жестах я не заметил ничего такого, что свидетельствовало бы о его желании меня обмануть. Нет – хоть это и действительно шантаж, но шантаж, предполагающий реальное выполнение условий игры. «Минус четыре тысячи» в предполагаемой сумме сборов – совсем небольшая плата за то, чтобы находиться на свободе.
* * *
Я поднимаюсь на второй этаж, сворачиваю налево и захожу на кафедру делопроизводства. Старшая лаборантка Гульназ Шамагсумова, полногрудая девушка с губами «а ля Анджелина Джоли», но портящими всю эту красоту боксеркими плечами, сидит, по своему обыкновению, за компьютером и, кажется, раскладывает пасьянс. За соседним столом что-то пишет та самая дама, которую в свое время «отбрил» павший в боях за достойную жизнь Абрам Рувимович Голощекин.
– Привет, Гульназ! Здрасте!
|
|
|
Обе кивают мне, Шамагсумова при этом добавляет:
– Здрасте, Игорь Владиславович! Я сейчас подойду к вам.
Я выхожу в коридор, краем глаза успев заметить, как она вынимает из сумки файл с вложенным в него свертком. Спустя пол-минуты она выходит из кабинета.
– Куда пойдем, Игорь Владиславович?
– Давай вон туда – я указываю рукой в направлении нашей кафедры. Не дойдя до нее двух метров, мы сворачиваем направо и идем по направлению к компьютерным классам кафедры промкибернетики.
– Гульназ, я хотел вас спросить по поводу Купченко. Она чё, вообще не пробивается?
– В каком смысле? – недоуменно смотрит на меня Шамагсумова.
– В этом! – я поднимаю правую руку и тру пальцами так, как будто пересчитываю купюры в пачке.
– А-а, нет, почему?! Пробивается.
– Вообще-то непохоже.
– Но это, если я к ней подойду…
– А, вот оно что. А сколько у нее?
– Пятьсот.
«Еще одна штрейкбрехерша! – думаю я. – Вот почему мы так отстаем по сравнению с другими деканатами!»
– Ясненько. А как часто это бывает?
– Редко. Даже очень. Она вообще мало берет.
– Понятно… Ладно, Гульназ, спасибо за информацию. Скажите-ка мне лучше сейчас, сколько человек сдало? Все?
– Все, – кивает Шамагсумова. – Может, далеко уходить не будем, Игорь Владиславович? Прямо здесь?
– Ладно, давайте.
Она протягивает мне файл с содержимым. Я говорю ей:
– Потом, минут через десять посмотрю. Если что, зайду еще раз или позвоню.
– Хорошо. Но там все правильно, итог общий тоже выведен.
– Я не сомневаюсь в этом, Гульназ. Спасибо вам, ждите свою пятерку. Скажите всем, что завтра в шесть пятнадцать – зачет. Сбор в фойе нашего корпуса, у зеркала. В принципе вы и одна, без них, можете подойти с зачетками. Для быстроты процесса можно мою фамилию, предмет и число везде написать.
– Поняла, передам. Спасибо вам, Игорь Владиславович. Ну, я пошла тогда?
– Хорошо, идите, Гульназ.
– До свидания!
– До свидания!
Я убираю файл в сумку. Пересчитать, конечно, можно и вечером, и завтра утром. С Гульназ накладок никогда не было и, я надеюсь, не будет и сейчас. Я выруливаю к лестнице через другой угол замкнутого в почти идеальный квадрат коридора, спускаюсь вниз к проходной, и, чуть замешкавшись на вертушке, выхожу из здания. Сегодня с утра, не прекращаясь, идет дождь, но мне он сейчас пофигу: главное, что сердце почти успокоилось. Накрывшись зонтом, я перебегаю в В-корпус, где меня уже должна ждать Алена Голицина, секретарь деканата промышленной электроники. Алена – одна из самых милых и абсолютно несовременных из встречавшихся мне за последние пятнадцать лет девчонок, волею судеб вынужденная впрягаться в нашу воровскую систему. У нее иконописное лицо, характер «агнца божьего», и если бы сейчас был любой век, кроме двадцатого и нынешнего, она (как и работающая с ней ее двоюродная сестра Настя) вполне могла бы стать послушницей какого-нибудь монастыря. Попетляв в коридорах В-корпуса, я добираюсь до нужной двери и нажимаю на ручку.
|
|
|
– Привет, девчонки!
За огороженными стойкой тремя столами сидят сама Алена (непосредственно перед «барьером» – так сказать, на приемке клиентов, вечно нуждающихся в каких-нибудь справках или в информации, когда будут заместители декана), чуть поодаль – Настя, и в самой глубине приемной, близ окна, – Лиля. Настю и Лилю объединяют три вещи – они уже закончили наш универ, не нашли более подходящей, чем секретарско-деканатская, работы, и обладают модельным ростом. На каблуках они кажутся едва ли не на голову выше меня, что в случае с Настей мне особенно нравится. Настя, с ее кротким нравом и старомодными взглядами на жизнь могла бы, как и ее сестра, или стать монахиней в веке так семнадцатом, или отменной женой мне в веке нынешнем – иногда я всерьез думаю об этом. У меня, конечно, уже есть моя Гала, с которой я впервые увиделся в десятом классе школы, а близко познакомился в девяносто пятом году, что по нынешним временам – огромный стаж отношений (правда, этот стаж на какое-то время прерывался, но это не так уж важно). Однако зацикливаться только на какой-то одной кандидатуре никогда нельзя. Настя, конечно, не так эффектна внешне, как Гала, но она и вполне недурна собой. Плюс к этому – моего любимого телосложения: не худышка при том, что не толстуха (чего я не перенес бы в своей избраннице). А то, что у нее, похоже, нет никакой природной склонности крутить романы с двумя поклонниками одновременно, делает ее даже более привлекательной в моих глазах. Если баба может, как моя Гала, в течение многих лет наставлять рога одному своему мужику, то где гарантия, что она не будет делать того же самого и по отношению ко второму, то есть ко мне? Настя – это сама целомудренность; особенно в наше время, когда никому нельзя доверять на все сто, даже себе, и это – такое ее достоинство, которое, при всех моих серьезных видах на Галу (с перспективой добиться ее развода с мужем и так далее), до сих пор заставляет меня не упускать из виду Настёну.
– Здравствуйте-здравствуйте-здрасте! – несутся поочередно навстречу мне приветствия девушек.
– Как дела? – интересуюсь я (в основном у Алены и Насти).
– Нормально. Как ваши? – спрашивают меня почти одновременно сестры. Улыбки у них все-таки очаровательны, думаю я в этот момент.
– Тоже ничего. Алена, у тебя – как? Всё готово?
– Да, почти, Игорь Владиславович. – Она лезет в нишу стола и, достав из нее свернутый в несколько раз тетрадный двойной листок, протягивает его мне. – Только Галимуллин не сдал, но его и не видно – он на занятиях почти не появляется; в четверг и пятницу его вообще не было. Он сам к вам, наверное, подходить будет; как обычно уж – скорее всего на допсессии.
– Ясно, Аленушка, спасибо. – Я убираю сверток в сумку. – Тогда скажи своим, что завтра в шесть у них будет зачет. Если сами придут, пускай собираются на первом этаже Д-корпуса, у зеркала. Ну, ты сама знаешь – их присутствие в принципе необязательно. Зачетки пускай тебе передадут только вовремя, и всё…
– Да, конечно, Игорь Владиславович.
– Ну, тогда – до завтра, Аленчик!
– До завтра, Игорь Владиславович!
– До свидания, девчонки! – говорю я на этот раз Насте и Лиле, замечая, что Настя поднялась со стула и, похоже, намерена выйти вслед за мной.
– До свидания! – дружно говорят они мне. Сестра Алены при этом продолжает двигаться к выходу.
– Настя, мы, кажись, вдвоем идем? – подмигиваю я ей. – Ну, пошли, прогуляемся – заодно поболтаем!
– Хорошо! – улыбается моя потенциально возможная супруга.
– Ладно, еще раз счастливо всем! – помахиваю я на прощание рукой и, приоткрыв дверь, пропускаю вперед Настю.
Мы выходим с ней в коридор. Я притрагиваюсь к ее локтю:
– Настюша! Я тебя слушаю, дорогая!
– Игорь Владиславович, я просто хотела пойти в другой деканат! – показывает она мне рукой в направлении лестницы.
– А! Я думал, что ты мне сказать что-то хотела!
– Нет! – смеется она.
Я смотрю на нее почти с нежностью. У меня до сих пор сохранилось чувство вины за позапрошлый год, когда я был ее научным руководителем, сделал ей всю расчетную часть диплома, а она на защите схлопотала тройку. Отчасти потому, что робко держалась (хотя разве могут по-другому держаться перед комиссией агнцы божьи и монастырские послушницы?), но в основном – из-за стервозности Дулкановой, узнавшей от своей бывшей старшей лаборантки и по совместительству – доверенного лица в финансовых вопросах, что я выполнил за Настю практически весь диплом. Это, к сожалению, нетрудно было разнюхать, ибо секретарша Дулкановой и Настя не просто работали в одном университете, но и учились в одной группе. Вероятно, Дулканова подумала, что я делаю это из-за денег, и решила мне таким образом испортить малину. На самом деле причина заключалась в моих чувствах к Насте, и хотя потом я не отказался принять от нее пять тысяч за сделанную работу, для нее скорее всего осталось тайной, что если бы она мне даже не заплатила ни копейки, я бы на нее за это не обиделся.
– Хорошо все-таки, что Дулканова потеряла свой пост, да? Так ей и надо! – вспоминаю я почему-то давний эпизод.
Настя кивает, и в этот момент мы с ней оба замечаем, что с лестницы в коридор завернула сама героиня нашего обсуждения.
– Ну, прям вообще: помянешь его, вот и оно! – тихо говорю я. – Настя прыскает в кулак. Через несколько секунд Дулканова уже рядом с нами.
– Здрасте! – приветствуем ее мы. Все-таки про деловую этику забывать не стоит.
– Здрасте, – отвечает эта мегера.
Иногда я поражаюсь не только тому, как облик человека не соответствует его сути (это-то как раз бывает чаще всего), но и полному совпадению внешней формы и внутреннего содержания. Дулканова внешне – это вариант «мымры» из «Служебного романа» в исполнении Фрейндлих, только с совсем уж безнадежно лошадиной челюстью и костлявым телом. Довершает сей букет матовый цвет кожи уродливого лица, что в совокупности создает идеальную иллюстрацию к народному выражению «Страшная, как смерть». Мы ждем, пока это лесное чудовище (хотя, конечно, гораздо лучше было бы сказать – уё…ище) пройдет мимо нас.
– Как твоя личная жизнь? – дождавшись, наконец, когда ходячий скелет под названием «моя бывшая заведующая» скроется за поворотом, игриво спрашиваю я Настёну. Впрочем, я подозреваю при этом, что никакой личной жизни у нее скорее всего нет. Она, следуя старинным представлениям о должном, наверняка ждет если и не принца на белом коне, то, во всяком случае, – человека, в которого она могла бы искренне влюбиться.
– Нормально, – отвечает она, но в ее голосе мне слышится прямо противоположное.
– А почему одета вся в черное? Ты знаешь, что это означает, по мнению психологов?
На ней и в самом деле, как это бывает чаще всего, черные брюки и черная водолазка.
– Что? – улыбается она, но как-то неуверенно.
– В условиях европейской или, как у нас, европеизированной культуры это означает, что женщина неудовлетворена своей сексуальной жизнью; подавляет свои настоящие сексуальные желания.
Она начинает смеяться, но у меня тут же возникает ощущение, что этот ее смех вовсе не так весел, как ей бы хотелось показать.
– Да-да! Они сидят где-то глубоко внутри неё, и она по каким-то объективным или субъективным причинам не может дать им выхода.
– Нет, Игорь Владиславович, у меня всё в порядке! – Она продолжает делать вид, что ей очень смешно.
– Ты замуж скоро собираешься, Насть? – задаю я ей провокационный вопрос.
– Ну, не знаю, – пожимает плечами она. – Может быть.
– По-моему, ты врешь, – леплю я ей откровенно, – но если ты говоришь правду, то мне очень жаль. Такие кадры, получается, от нас уходят!
Она снова смеется:
– Я еще пока никуда не ухожу, Игорь Владиславович!
– Ну, и слава Богу, Настюш! – Я похлопываю ее по локтю. – Ладно, я побежал. Рад, что увидел тебя. Пока, счастливо!
– Вам тоже счастливо!
Я смотрю на её длинные светло-русые волосы, глаза и улыбку, и в этот момент её образ мне кажется похожим на тот, что мог бы быть на картине «Княжна Ярославна благословляет князя Игоря».
* * *
Спустя несколько минут я оказываюсь в приемной проректора по учебной работе Иванова. Его брюнетистая секретарша Лера Фомичёва по совместительству – староста одной из моих групп. Она – приятная внешне, но худая до чрезвычайности мадемуазель (точнее, теперь уже мадам – с недавних пор замужем за выпускником нашего вуза). Впрочем, то, что у нее такое телосложение, меня не удивляет – Иванов сам для своего почти пятидесятилетнего возраста на редкость поджарый мужик, напоминающий легкоатлета, а такие «спортсмены» редко любят девиц с широкими бедрами и талией, равной их собственной.
– Я к вам сама подойду, Игорь Владиславович. Ближе к обеду. Вы где будете?
– Где-нибудь в «Г», – отвечаю я. – Ты мне дозвон сделай, я тебе эсэмэску сброшу с номером аудитории.
– Хорошо, – говорит она. На этом мы временно прощаемся. Я, как и обещал, перехожу в Г-корпус и спускаюсь на первый этаж, чтобы взять на вахте ключ от какой-нибудь комнаты. Во-первых, необходимо в спокойной обстановке все-таки пересчитать полученные деньги и, главное, отметить в своем рабочем журнале, кто на какие оценки претендует – не тащить же с собой написанные почерками старост «исходники» на зачет! Во-вторых, надо иметь удобное место встречи с «полномочными представительницами» дневного потока «ноль-шесть», первая из которых уже должна скоро подойти в университет.
Свободной оказывается аудитория Г-410. Захватив ключ, я уже начинаю делать первые шаги по лестнице, как в этот момент в сумке слышится звонок-оповещение о входящей эсэмэске. Вынимаю телефон, откидываю поблескивающую золотом крышку и читаю на экране: «Ст-МП-2-06».
«Проснулась, стерва!» – думаю я. Нажимаю на клавишу. Перед моими глазами оказывается текст без какого бы то ни было приветствия:
«Группа не хочет сдавать. Говорит, что слишком много учить. Вы где сейчас будете?»
Вот зараза! Сначала из ее группы ко мне подходят всякие шантажисты, а теперь еще выясняется, что эта свора вообще не хочет платить. Здесь что-то не так. Пока не буду отвечать, надо кое-с-кем переговорить.
Через минуту с небольшим я оказываюсь у четыреста десятой. Рядом с ней вижу, как всегда, пунктуальную старосту группы МП-1-06 Юлю Нечаеву.
– Здравствуйте, Игорь Владиславович! – кивает мне она.
– Здравствуйте, Юля. Как у вас дела?
– Да ничего, нормально.
Я открываю дверь и, пропустив вперед эту хрупкую блондинку, посылаю ей вслед кодовый вопрос:
– У вас полный боекомплект или как?
– В принципе да, – отвечает она.
Я запираю дверь, оставляя ключ в замке. Мы проходим к преподавательскому столу, Нечаева садится за парту напротив и, достав из сумки сложенный пополам одинарный лист тетрадной бумаги, протягивает его мне:
– Это список, Игорь Владиславович. Посмотрите пока!
Я пробегаю взглядом по перечню фамилий и соответствующим им оценкам со сданными суммами.
– А это – остальное! – она протягивает мне второй сложенный вдвое лист, из которого торчат разноцветные края бумаг другого сорта. Я быстро пересчитываю их количество и сверяю с итоговой цифрой в первом листе.
– Все верно, Юля, – киваю я. – Но здесь нет еще Зариповой и Трифонова.
– Они не успели; сказали, что завтра принесут, – извиняющимся тоном говорит она.
– Ну, ладно, не страшно. Зарипова, по-моему, – человек надежный, а Трифонов ваш – балбес известный, он все время в последний момент приносит, верно, Юль?
– Конечно, – подтверждает Нечаева.
– Отлично. Завтра тогда пересечемся на вахте Д-корпуса до зачета, где-нибудь за двадцать минут. А сам зачет на семь назначим – предупредите всех!
– Хорошо, Игорь Владиславович…
– Только у меня к вам еще один вопрос будет, Юля. Очень деликатного свойства.
– Да! Какой?
– Это касается группы МП-2-06. До меня доходят слухи, что там на полном серьезе хотят меня… – я выдерживаю паузу – сдать. А сейчас еще староста их мне присылает сообщение такого свойства, что много материала, группа отказывается учить – я делаю выразительный жест пальцами, показывая, что речь идет о деньгах. – Вы не знаете, Юля, в чем там может быть дело?
– М-м-м, – выдавливает из себя Нечаева, явно взвешивая, стоит ли мне сообщать о своих подозрениях или нет, но потом все-таки решает, что стоит. – Да, такое может быть. И это скорее всего связано с самой Людмилой.
– А что она? – я превращаюсь в само внимание.
– Ну-у, она могла сама накинуть сверху, вот поэтому и отказываются. Такое уже было один раз.
– Когда? – изумляюсь я.
– На кибернетике. Клемонтьев принимал у нас экзамен, поставил одной девчонке три, а она как возьмет и громко скажет ему при всех: «За семьсот и тройка?» Он такой: «Какие еще семьсот?» Вот так и вскрылось, что их Людмила сверху двести своих добавила. Ее потом группа заставила вернуть эти деньги обратно.
– Недурно, – только и могу в ответ на это вымолвить я. – И ее после этого не сменили? Оставили старостой?
– Да. Только вы не говорите, Игорь Владиславович, не только ей, а вообще никому, что это я вам сказала.
– Само собой, Юля – ну, что вы уж! Вообще эта ваша Боярышкина – просто чудо в перьях. Она – девушка с явно завышенной самооценкой…
– Да, – кивает Нечаева. – Мы между собой зовем ее «Людмила Зыкина».
– Ха-ха-ха! Очень точно! – от души смеюсь я. Нечаева лукаво улыбается. – Ладно, Юля – огромное вам спасибо за информацию.
– Не за что. Ну, что – я тогда пойду, Игорь Владиславович?
В этот момент в коридоре слышится какой-то непонятный шум и в дверь начинают громко стучать. Я спешно прячу список с деньгами в сумку, а моя помощница выскакивает из-за парты. В этот момент у меня в голове пулей проносится страшное подозрение, но, поглядев на Нечаеву, я тут же отбрасываю его: уж кто-то, а она не могла меня предать.
Я распахиваю дверь и вижу на пороге Ларису Александровну Щербич – доцентшу с кафедры физики и неизменного члена комиссии на вступительных экзаменах. За ней стоит толпа из человек тридцати как минимум.
– Здравствуйте! – говорит она мне.
Вместо ответного приветствия мне так и хочется ей сказать: «Инфаркт с вами получить можно!». Но – корректность превыше всего:
– Здравствуйте!
– А у нас здесь сейчас будет пробный экзамен!
Все ясно, думаю я, – это товарищи, которые посещают подготовительные курсы. Но, черт возьми, как они невовремя приперлись: мало того, что напугали, еще и придется новую аудиторию искать.
– Хорошо, проходите, пожалуйста.
Щербич вводит за собой всю скопившуюся в коридоре шоблу. Я не забываю сказать ей стандартную фразу, протягивая ключ:
– Это я вам оставляю тогда?
– Да-да, ладно, спасибо! – кивает она мне.
Юля, втянув голову в плечи и дождавшись, пока толпа схлынет, выскальзывает из аудитории. Щербич провожает ее цепким взглядом. Наверняка подумала, что я с этой нежной девочкой здесь крутил шуры-муры. Впрочем, все равно: в конце концов, это не так уж далеко от истины, хотя и не применительно к данному случаю.
Я выхожу в коридор за Нечаевой и говорю, стараясь смотреть ей в глаза так же, как это делают герои мелодрам:
– Еще раз спасибо вам большое-пребольшое, Юлечка!
– Еще раз большое не за что, Игорь Владиславович!
– До свидания, дорогая вы моя!
Прелестно улыбаясь, она тоже прощается; затем быстрой походкой пересекает коридор и сворачивает на лестницу. Я смотрю ей вслед и думаю, что, может быть, и стоило бы с ней что-нибудь замутить. Но эти мысли у меня моментально сменяются деловыми, поскольку почти одновременно приходят две эсэмэски – одна от секретарши Иванова, другая – снова от старосты МП-2-06. На этот раз текст более чем лаконичен:
«Вы где?»
Не была бы она старостой, ее стоило бы поучить хорошим манерам. Но сейчас не время. Посылаю обеим одинаковые сообщения: «Подходите к Г-103», и сам бодрым шагом направляюсь туда же.
* * *
Староста МП-2-06 Людмила Боярышкина, приглаживая свои рыжеватые волосы и рассматривая в зеркальце, ровно ли легла помада, уже поджидает меня в условленном месте. Заметив мой силуэт, она довольно оперативно прячет в сумку лежащую на подоконнике косметичку вместе со своим запечатленным в амальгаме не слишком презентабельным отражением, и принимает вид кошки, которая не знает, кто съел хозяйскую сметану. Я же с трудом сдерживаюсь, чтобы не сорваться на нее немедленно.
– Здрассте! – вылетает из ее уст небрежное приветствие.
– Добрый день. Пойдемте чуть дальше.
Мы проходим вперед пару метров и, завернув за угол, оказываемся перед закрытым служебным входом в вотчину электриков. Площадка метр семьдесят на метр семьдесят с узким, как будто монастырским окошком, – довольно странное место для встречи. Но мне нравится то, что я могу просматривать и пространство рядом со сто третьей, и весь длинный коридор в целом, оставаясь незамеченным.
– Людмила, – говорю я ей максимально спокойным тоном, на который сейчас способен, – взгляните-ка вот сюда!
По пути я решил зайти в один столь же укромный, как этот, закуток и набросать на скорую руку текст своей адресованной Боярышкиной пламенной речи, который, с учетом ее хитропопости, мне не хотелось бы проговаривать вслух. Вынимаю из сумки несколько размашисто исписанных листов бумаги и кладу их на маленький, в пару локтей, подоконник. Боярышкина утыкается взглядом в первый листок, и я вижу, как на ее усыпанном веснушками лице начинают проступать багровые пятна.
– Всё не так, как вы думаете, – говорит она, не поднимая на меня глаз. Что является лучшим свидетельством попадания в цель.
– Там написано, Людмила, что я вас ни в чем не обвиняю. Но ЭТО у вас с Клемонтьевым было – значит, у меня не могут не возникнуть сомнения и относительно нынешней ситуации. Вы можете еще раз поговорить со своими и объяснить им, что сейчас не две тыщи третий или четвертый год. Поэтому должно быть, в частности, вот так… – я царапаю на последнем прочитанном Боярышкиной листе строгое, но не вполне математическое равенство «5=1000».
– Да я им объясняю, – всё так же понурив голову, отвечает она. – Многие уже согласны, но есть те, кто, как говорится, мутят…
«О-о! Уже, оказывается, “многие” согласны. Прогресс налицо!»
– Постарайтесь, Людмила. Если у вас всё получится, то тогда напишите мне завтра днем, чтобы мы заранее где-нибудь пересеклись с вами, – почти ласково говорю я. С ней сейчас нужно обращаться как с ученицей или, точнее, учеником. Этаким малолетним не до конца испорченным сорванцом из первого класса, которого нужно пожурить, но при этом дать понять, что на самом деле он очень хороший мальчик, взрослые дяди и тети его очень любят, и ему только необходимо исправить свою маленькую ошибку. Иначе сорванец может взбелениться и сделать гадость назло.
– Хорошо, – кивает она. И я вижу, что победил.
* * *
Через минуту с небольшим приходит Лера Фомичёва. Я машу ей рукой из своего укрытия, и она заворачивает ко мне, удивленно улыбаясь:
– А вы чё здесь, Игорь Владиславович?
– Да как-то так получилось, – обнажаю я зубы в ответной улыбке. – Что у тебя есть для меня хорошего, Лерочка?
– Всё у меня хорошее! Вот! – она протягивает мне файл, заполненный ксерокопиями каких-то лекций, между которыми прощупывается довольно пухлая пачка.
– А что ваша отличница Гордеева?
– Сда-ла! – махнув рукой, по слогам произносит Лера, давая понять, что в наше время даже идущим на красный диплом девушкам в лом учить, если есть возможность купить.
– Прекрасно! А то я по поводу нее немного волновался.
– Только, Игорь Владиславович! – проникновенно смотрит мне в глаза Фомичёва. – У меня есть к вам одна просьба.
– Да! Какая, Лера?
– Багаутдинова Регина есть же у нас в группе?
– Это та, которая вечно у тебя в приемной сидит?
– Ага. Она – моя подруга. Нельзя ей как-нибудь… поменьше сделать? Хотя бы на двести?
– Ради тебя, Лера, можно сделать всё, что угодно! – отвешиваю я комплимент.
– Ой, тогда спасибо! – улыбается она. – Там уже лежит с учетом… скидки.
– Да не за что! Тебе тоже спасибо за помощь.
– Я еще хотела вас предупредить, Игорь Владиславович, – внезапно выдает мне Фомичёва.
– О чем? – мгновенно настораживаюсь я. Хотя это еще слабо сказано. В действительности у меня возникает ощущение, что я вижу над собой меч на тонюсенькой ниточке.
– По вузу, не только по нашему, сейчас ходит девушка – представляется заочницей, и просит ей как-нибудь побыстрее поставить. На самом деле она из УБЭПа. Будьте осторожны.
– Ой, спасибо, Лерочка! – облегченно выдыхаю я, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Я-то уж подумал, что секретарша самого Иванова сообщит мне сейчас нечто действительно важное. А когда слышишь о такой мелочи, как девушка из УБЭПа, чувствуешь, что жить стало не просто веселее, но еще и комфортнее.
– Пожалуйста! Ну, я пошла тогда, Игорь Владиславович!
– Иди, Лерочка! Спасибо тебе еще раз!
– Вам тоже спасибо, Игорь Владиславович.
Я выхожу из укрытия, машинально смотрю ей вслед и в этот момент замечаю, как в начало длинного, словно анаконда в одноименном фильме, коридора входит староста группы ВПП-2-06. Мгновенно дергаюсь назад, прячась в тень своего закутка. Так: сейчас надо, как и в случае с Боярышкиной, собрать всю свою выдержку в кулак.
Обладательница милого имени Надя Борисова – одна из самых паскудных старост, которые мне только встречались за мою довольно богатую преподавательскую карьеру. Внешне она принадлежит к тому же типу, к которому я мысленно причисляю певицу Земфиру и персонаж «Солнце» из «Дома-2» – то ли страшненькая девочка, то ли симпатичный мальчик. Вдобавок она еще и на редкость щуплая без пяти сантиметров лилипутка – эдакий стойкий оловянный солдатик без всяких бросающихся в глаза женских половых признаков. У нее низкий голос, создающий ощущение, что эта стерва – существо с железной, трудносгибаемой волей. Держится она подчеркнуто независимо, а разговаривает иронично, как бы подчеркивая, что я на период сессии от нее завишу, коль скоро хочу получить от группы деньги, а не какие-то там знания на экзамене. По ней видно, что она считает себя жутко умной, умнее меня самого и многих парней, с которыми ей приходится иметь дело. И как всякая стрёмная девица, необделенная мозгами и волевыми качествами, наверняка думает о том, как же это несправедливо, что мир устроен мужским, а не женским – сиречь амазонским, и как жаль, что для достижения жизненного успеха ей еще очень много придется отсосать как в переносном, так и в прямом смысле этого слова.
Через минуту, настроившись на боевой лад, я выхожу из-за угла и вижу, как подошедшая к назначенной аудитории и, естественно, не обнаружившая меня там Борисова стоит теперь, прислонившись к стене напротив, и крутит правым носком по полу, как будто растирая непогашенный окурок. Она краем глаза замечает меня, поворачивается, но, подойдя ко мне, и не думает здороваться при этом. Физиономия этой выдры, что, впрочем, для неё характерно, не выражает абсолютно ничего, ни единой эмоции.
– Где передавать – здесь? – спрашивает она, намекая на то, что коридор слишком хорошо просматривается.
– Нет. Там, – отвечаю я, указывая на «монастырский» подоконник. Мы заворачиваем в мой закуток.
– Два человека не сдали, – небрежно говорит эта юная Горгона, извлекая из сумки бумажный сверток. – Халтурина и Мещерякова.
– Почему?
– Говорят – денег нет.
Эти слова снова произносятся ей как бы между прочим. Меня больше всего сейчас беспокоит то, что она может совершенно неслучайно использовать такие выражения, впечатывая мой голос в память своего диктофона. Поэтому я вынимаю лист А-четвертого формата и, с трудом подавляя в себе злость, размашисто пишу:
«У НИХ НЕТ 500 РУБЛЕЙ? НА ДРУГИЕ ПРЕДМЕТЫ ЕСТЬ, А НА МОЙ НЕТ?»
– Не знаю, – пожимает плечами Борисова. Вид ее при этом абсолютно пофигистский. – Но это ведь, в конце концов, ваша воля, – ставить или не ставить им что-нибудь на экзамене.
Она пристально смотрит на меня, посылая мне взглядом намек, что не собирается лезть из кожи вон, чтобы уговорить этих клуш перестать выделываться и раскошелиться, наконец, как все приличные люди.
– Ну, я надеюсь, что вы все-таки еще раз с ними поговорите и объясните им ситуацию, – говорю я, тут же дописывая на листке: «ОНИ ЗАДЕРЖИВАЮТ ВСЮ ГРУППУ. БЕЗ ЭТОГО Я НЕ МОГУ НАЧАТЬ РАЗДАВАТЬ БИЛЕТЫ С РЕШЕНИЯМИ ЗАДАЧ».
При этом я, в свою очередь, внимательно смотрю на нее, очень надеясь, что и в моем взгляде она читает ответный месседж: «А это уже твоя проблема, сучка ты недоделанная! За такие уговоры ты и получаешь свою пятерку даже не с дисконтом, а бесплатно, не скидываясь вместе со всеми! Вот и будь добра пошевелить задницей!»
– Ладно, хорошо, – пожимает плечами Борисова.
– Хорошо, раз ладно, – говорю я. – Зачет завтра в семь. Вы свободны.
– Угу. До свидания, – выдавливает она все-таки из себя дань приличию.
– Всего хорошего.
Она своей мальчишеской походкой начинает движение по коридору, а я молча шлю ей пожелание как можно быстрее исчезнуть из моей жизни, и желательно – бесследно.
* * *
Через тридцать пять минут встречаюсь со старостой ВПП-1-06 – там, слава Богу, без эксцессов (заслуга помощницы – девочка просто замечательная), и вскоре я с чувством хорошо проделанной работы выхожу из Г-корпуса, намереваясь спокойно доехать домой и предаться приятному процессу подведения первых итогов и менее приятной, но необходимой процедуре переноса нужных оценок из списков старост в свой журнал. У входа стоит великое множество студенческих компашек по двое-четверо гавриков в каждой, и абсолютно вся эта тусующаяся молодежь, без разбора пола и возраста, дымит сигаретами, что вообще-то строжайше запрещено, но кто же у нас обращает внимание на приказы? Я лавирую между этими «могучими кучками» и слышу непрерывный гул, слагающийся из обсуждения начавшейся сессии, нюансов личных отношений и достоинств марок автомобилей: «Машка реально сама будет пересдавать, короче – Рустем, ты казёл, б…я – “Инфинити” – это х…йня!». Непроизвольно обращаю внимание на одну из «четверок»: двух крашеных блондинок, довольно смазливых, и двоих парней братковского вида. Один из них орет в мобильник так, что, если бы не шум, создаваемый другими компаниями, его бы наверняка было слышно у автобусной остановки:
– А мне пох…й, ё… тэ! Скажи ему, что, если он не отдаст, ему пиз…ц, на х…й!… Чо?… А меня это ваще не е…ёт, понял?…
Именно в моменты, когда я слышу на лестницах и в коридорах нашего вуза похожую феерическую ненормативщину, у меня сразу отпадают все сомнения по поводу оправданности собственных действий. Брать взятки с большинства студентов – плохо? Да с таких не то, что грех брать – с таких грех не взять!
Правда, следующая мысль, которая у меня возникает в подобных случаях – а станут ли они лучше от этого? Станут ли более цивильными и менее циничными от того, что я буду из них выкачивать то, что мне нужно? Может быть, в тот момент, когда они не смогут купить не только какую-нибудь семидесятилетнюю тетю, а еще и меня, они и в самом деле проникнутся пониманием факта, что не всё в этом мире должно продаваться?
Но третья вспыхивающая в моем сознании идея тут же подводит черту, ставит жирную точку в этих дискуссиях с самим собой. «У меня впереди – Венеция! (Сантьяго, Мехико, Янгон). Над ними должны были восемнадцать лет работать их родители. И то, станут ли сейчас эти малолетние волчата чуточку лучше или чуточку хуже, меня, если использовать привычную для них терминологию, абсолютно не е…ёт». И на этот раз в мысленном сражении остатков моей совести с Венецией опять побеждает Венеция. Forever.
