2015-09-06
325
Московско-волго-камское время – пятнадцать ноль-ноль. Я впервые за последние месяцы прихожу на работу в отличном настроении. Быстро здороваюсь с Кейсаной и еще одной нашей лаборанткой – Яной, смурной и довольно неприятной блондинкой, которая почти всегда непонятно чем занимается и почти никогда ничего не знает, о чем бы ее не спрашивали. Беру ключ от Д-208 и оповещаю обеих кумушек, что буду там как минимум в течение часа: мне нужно заполнить журнал выполнения учебной нагрузки, а с учетом того, что не заполнял я его с начала года, дело это небыстрое.
Сев на последнем ряду поближе к двери, я принимаюсь за работу, но, едва восстановив хронологию занятий за первый семестр, решаю передохнуть. Неторопливо, с чувством – с толком – с расстановкой, прогуляться по этой аудитории, с которой начиналась моя трудовая биография в «индастриале». Посмотреть из окна во двор и, увидев из него вход в В-корпус, мысленно сравнить эту спокойную картину со вчерашним виртуальным мельтешением в Д-406, во время мысленной тряски моего тела в унисон с телом Людмилы.
– Мои приятные воспоминания прерывает чей-то звонок на сотовый. Я вынимаю мобильник из кармана пиджака и вижу высвечивающуюся на экране аббревиатуру «РенХХХ». Черт, только этого товарища мне сейчас и не хватало! Но делать нечего – лучше ответить ему сейчас, чем ждать, пока он ответит мне потом…
– Да, Ренат!
– Здравствуйте, Игорь Владиславович!
– Здравствуйте! Вы встретиться со мной хотели?
– Да, если можно.
– Можно. Подходите в Д-208. Я пока там.
– Еще полчаса будете?
– Буду.
– Хорошо, я скоро подъеду.
– Угу, ладно…
Я отключаюсь. Настроение уже испорчено. Теперь не удастся настроить себя на работу, то бишь на заполнение необходимых остатков в журнале, ведь внутренний голос предательски шепчет: какой смысл это делать сейчас, если всё может пойти прахом уже в ближайшее время?
Минут через двадцать я всё-таки собираюсь с душевными силами и продолжаю выводить полагающиеся записи. Проходит сначала четверть часа, потом еще столько же; время течёт, а моего телефонного контрагента как не было, так и нет. Может быть, это и к лучшему, думаю я. Уйти сейчас? Нет, все-таки надо остаться.
Словно в ответ на мои размышления дверь приоткрывается с лёгким скрипом, и в проеме показывается короткостриженная голова Рената Нуриануллина.
– Заходите-заходите, Ренат! – говорю я. – А то я вас уже заждался.
Мой визави сначала отчего-то топчется на пороге, – вероятно, озирается по сторонам; затем осторожно заходит и так же осторожно прикрывает за собой дверь. «Видимо, это профессиональное», – возникает у меня мысль. Впрочем, с его родом деятельности такие привычки выработать совсем недолго.
– Здравствуйте, Игорь Владиславович! – он протягивает мне соответствующую своему росту маленькую руку, которую я еле пожимаю. – Извините, что задержался – пробки!
– Понимаю! – вымученно улыбаюсь я. – Вы по какому вопросу, Ренат? Опять кому-то что-то надо поставить с хорошей скидкой?
Сам по себе Нуриануллин, пухловатый парень в несменяемой джинсовой одежде, придающей ему вид советского фарцовщика, антипатии у меня не вызывает – скорее, даже наоборот. Но вот те, с кем я его периодически вижу, не внушают никакого доверия. И потому у меня сейчас нет другого пути, кроме как готовиться к трудному разговору. Мысленно настраиваться на положительный результат, – успешный блеф, – заведомо зная, что мой собеседник запросто может в него и не поверить.
– Нет, Игорь Владиславович, я по другому вопросу.
«Все понятно… Жаль, что время он выбрал неподходящее».
– По какому же, Ренат?
– Хотел еще раз предложить вам работать с нами… Как уже обсуждали – за наши пятьдесят процентов. Вы же помните Славу Можакова из ЭПП-1-07, по поводу которого я подходил к вам в прошлом семестре? Давайте сделаем за пятерку две штуки, и Слава соберёт со всех…
«Как, чёрт возьми, предсказуемо! Ну, теперь придется блефовать…»
– Ренат, а какой, если честно, мне в этом смысл? Недавняя история с Абрамом Рувимовичем блестяще показала, что все эти посредники никого ни от чего не защищают. Захотят раскрутить – раскрутят всю цепочку…
– Нет! – смеется Нуриануллин. – С Абрамом Рувимовичем другое было. Совсем другое.
– Ну, какая разница! Вы же мне хотите подсунуть своих людей, которых я абсолютно не знаю, чтобы они ставили народу такие цены, которые для меня совершенно нехарактерны. В моей практике за двухсеместровый курс раньше была штука максимум, а вы предлагаете сейчас за один семестр сделать две штуки. Народ тогда, даже не думая, пойдет в УБЭП.
Нуриануллин, кажется, предвидел такое мое возражение, и отвечает мне совершенно спокойно:
– Ну, и пускай идет. Один из моих пацанов, которые непосредственно со студентами встречаются, – это сын человека, который в районном УБЭПЕ наш универ курирует.
«Упс! Вот это поворот!»
– Так, значит – он сын УБЭПовца, говорите?
– Конечно. Так что вы будете работать с гарантией.
Я молчу, думая, как мне лучше ответить на то, что я сейчас услышал.
– Ну, все равно, Ренат! Вы посудите сами: всю жизнь у этих товарищей из потока ноль-семь было… – я рисую на листке бумаги цифры «500», «900» и «1000». – И вдруг появляется двойка с тремя нулями. Я думаю, они этого просто не поймут. Я не сомневаюсь, конечно, что если пятерка в две тыщи четвертом была такой – я снова рисую «500», – то сейчас объективно она должна равняться тому, что вы говорите. Но народ к этому не привык. Давайте сделаем так: в следующем году у меня будет новый поток, который меня вообще не знает – я у них никогда ничего не вел. Вот у них и попробуем организовать то, в чем вы заинтересованы.
– Значит, сейчас нет, Игорь Владиславович? Вы в этот раз еще сами будете собирать? – уточняет Нуриануллин.
– Да, Ренат. В этот раз пока да. – Я пытаюсь говорить эти слова как можно вкрадчивее. – Но со следующего года – пожалуйста: можно будет опробовать вашу схему. Тем более на дворе уже будет две тыщи десятый. Время менять уровень. Кстати, Ренат – раз уж мы об этом заговорили: все те парни, которые шныряют по вузу, ваши?
– Нет. Вы имеете в виду – которые работают по вопросам физики, математики, технических всяких предметов?
– Ага.
– Нет, не все. У некоторых преподов чисто свои люди есть.
– Ясно… Ну, хорошо – спасибо, что просветили. В общем, вы поняли, да, Ренат, почему сейчас нельзя сразу перейти на вашу систему?
– Конечно, понял, Игорь Владиславович…. – в голосе Нуриануллина чувствуется досада. Во всяком случае, мне бы хотелось думать, что это именно досада, а не скрытая угроза. – Ладно, тогда. До свидания.
– До свидания, Ренат, до свидания… – говорю я не слишком уверенным тоном. Впрочем, на прощание Нуриануллин руку все-таки подал – это слегка обнадеживает.
Он ушел, а я остался пребывать в совершенно расстроенных чувствах. Что, если я неправильно истолковал это его заключительное рукопожатие?
* * *
Через час я, так и не дописав до конца положенные строки в журнале, выхожу из стен универа, и на лестнице, ведущей в Г-корпус, натыкаюсь на Гульгину Шакурову. Девчонка чисто внешне – натуральная мартышка: даже гримировать не нужно. Но характер у нее легкий, а смех такой, что его можно записывать в автоматику для детских игрушек. Она стоит под навесом здания в красной футболке и потертых джинсах, то и дело поеживаясь. Сегодня весь день исключительно ясное небо, но для плюс пятнадцати ее одежда действительно не самая подходящая.
– Здравствуйте, Игорь Владиславович! Как хорошо, что я вас увидела!
Опять по поводу какого-нибудь предмета, думаю я. Ну, уж нет – хватит! Я, конечно, против тебя ничего не имею, и ты мне чем-то даже нравишься. Но я, слава Богу, договорился с Бочковым, и больше никакие копеечные приработки мне не нужны. Тем более, что кроме денег, предложить тебе, обаятельной обезьянке, нечего, хотя наверняка ты сама бы не прочь.
– Здравствуйте, Гульгина, – с деланным безразличием говорю я. – У вас ко мне есть вопрос?
– Да, Игорь Владиславович! – радостно верещит она. – По поводу перевода на бюджетное. Вы не могли бы мне помочь?
«Что-то новенькое…».
– А в чем именно должна заключаться помощь? И вам вообще какой смысл переводиться сейчас, уже почти на четвертом курсе, на бюджет?
– Экономия тыщ пятьдесят получается! – уверенно говорит мне Шакурова. – Сейчас надо деканату отдать полтинник, и к диплому сэкономишь столько же.
– А деканату – это кому именно?
– Зинаиде Максимовне. Через одну из девочек.
«Упс! Интересная информация – несмотря на то, что ее и можно было спрогнозировать из общих соображений».
– А через какую девочку?
– Да в принципе любую. Обычно через Полину Хлопьеву, хотя это сама Зинаида Максимовна выбирает, через кого с ней связаться. Но сначала я должна с ней поговорить сама и сказать, что хочу перевестись.
– Тогда в чем проблема-то, Гульгина? Я-то здесь зачем нужен?
– У меня есть конкурентка, за которую хлопочет Ильдар Мулланурович…
«А-а, Ильдар! Ушлый парень, конечно! В свои неполные тридцать уже и замдекана, и в мэрию кем-то там устроился».
– Кто это – конкурентка?
– Фаллахова. Вы ее знаете – она из нашей группы. Редко на занятия приходит, но она такая – заметная…
«М-да! В отличие от тебя, голуба, она действительно симпатичная».
– Я помню Фаллахову, Гульгина. А почему, интересно, Ильдар за нее хлопочет?
– А он дружит с ее парнем, который тоже у нас учится. Ну, можно сказать, с ее мужем – они уж давно живут вместе. И он, короче, ей всю сессию закрывает.
– Кстати! – обрадовано восклицаю я, радуясь зацепке. – Для этого перевода, наверное, действительно нужно как минимум очень хорошо сдать сессию, да еще и не одну. У вас с оценками вроде бы не очень? Вы по поводу этого как раз?
– Нет, Игорь Владиславович. Сессию я и сама закрою. Но я не смогу ничего выпросить у Зинаиды Максимовны, пока Ильдар Мулланурович толкает эту Фаллахову…
«Интересно, он ее только в одном смысле толкает?»
– Ну, а вы думаете, Гульгина, что я вам здесь смогу чем-нибудь помочь? Ильдар – в плотном контакте и с деканом, и с Зинаидой Максимовной тоже. Если есть такое решение – перевести на свободное место Фаллахову, – а я думаю, что оно есть, то здесь уж ничего не поделаешь. Извините.
– Ну-у, я могла бы вас щедро отблагодарить, Игорь Владиславович… – она надувает губки и заглядывает мне прямо в глаза.
«М-да, вот ситуация! Была бы ты посимпатичней – раз, и занимался бы лоббированием твоей конкурентки кто-нибудь не из нашего деканата – два, я бы, конечно, не отказался помочь тебе! А сейчас – прости!»
– Нет, Гульгина! – я стараюсь говорить твердо и даже строго. – Это пустой номер, совершенно понятно. Знаете, почти у всех адвокатов есть правило: не браться за заведомо проигрышные дела. Вот и я тоже не хочу браться за аналогичное дело. Вы уж меня извините – вы знаете, что я к вам хорошо отношусь, но – никак!
– Ну… – девчонка явно расстроена, но ничего – переживет. – Ладно тогда, Игорь Владиславович. До свидания!
– До свидания!
Она поднимается под навес здания, задрав голову вверх, как будто ощущая на себе первые капли начинающегося дождя. На самом деле, конечно, дождя нет и не намечается. Но даже если б он и был, с теми напрягами, которые создало навязчивое предложение Нуриануллина, мне сейчас не то, что дождь – и тропический ливень не повод отвлекаться от размышлений. О том, как же все-таки дальше будут разворачиваться события. Я медленным шагом подхожу к автобусной остановке. До интересующего меня в данный момент места идет куча всякого транспорта – вот, например, виднеющийся за светофором сто пятьдесят пятый пазик. Через минуту я плюхаюсь на его теплое сиденье и от испытанного совсем недавно стресса прикрываю глаза. Вскоре автобус будет проезжать мимо изображаемой на всех туристических буклетах колокольни, Боголюбского собора и отреставрированной Воскресенской церкви с часовней Вседержительницы, но мне сейчас нет до них никакого дела. Все эти красоты, как и помнящие знаменитых исторических персон белокаменные башни, я видел несчетное количество раз, а вот если я сейчас ошибусь (при условии, что уже не ошибся), то потом рискую долго не увидеть не только эти заслуживающие внимания туристов строения, но и все остальные, имеющиеся в нашем славном городе.
* * *
Один Великий Писатель какое-то время жил в Волго-Камске в скромном двухэтажном доме на улице, названной впоследствии в его честь. Через двадцать минут моё оцепенение в автобусе приходится прерывать потому, что двери неказистого пазика с шумом раскрываются на остановке, обязанной своим ребрендингом тому самому Великому Писателю. Не вполне уверенным от волнения шагом я выбираюсь из «маршрутки» и прохожу вперед метров двести.
Перед зданием Д-корпуса нефте-химического университета – бывшего особняка, превращенного после семнадцатого в учебного заведение, – до сих пор красуется памятник одному невинно убиенному революционеру. Хотя революционер наверняка был не таким уж и невинным – как пить дать в свое время сам чужой кровушки сполна полил, но в громких скандалах типа расстрела царской семьи не участвовал, и его отлитое из чугуна изображение сохранилось на видном месте до сих пор. Как, впрочем, и того, кто был главным толкачом всего мутилова, которое некоторые до сих пор именуют «Великой Октябрьской революцией». Тот толкач и поныне блистает своей металлокопией на самой что ни на есть центральной площади – прямо перед зданием местной администрации, давно перешедшей на классово чуждые пролетариату позиции. Одно время я долго не мог взять в толк, почему сие железо не отдают на переплавку, но потом, как мне кажется, понял причину. Эти истуканы ежедневно напоминают руководству – что вуза, что области – об их славной партийно-комсомольской молодости. А если бы у них не было этой молодости, то не было бы и нынешней обеспеченной старости.
По широкой парадной лестнице я поднимаюсь на второй этаж и, пройдя еще несколько метров, открываю дверь абонемента технической литературы. Время – половина шестого, но, как ни странно, народу внутри много – три шепчущихся о чем-то девчонки и двое парней, занятых поисками то ли того, что стоит прочитать, то ли того, что можно украсть. За служебной стойкой никого нет, но я-то знаю, что там в глубине, за стеллажами с книгами, древним советским холодильником и рассохшимся от времени шкафом, меня ждет Она – моя Любовь и, я надеюсь, моя будущая жена. Из раскрученных голливудских звезд она больше всего похожа на Монику Белуччи, только губы у нее значительно тоньше, чем у итальянки. Ее зовут, как и супругу Сальвадора Дали, – родители постарались с выбором имени, ничего не скажешь. И мне это только дополнительно льстит.
Я по-хозяйски прохожу внутрь служебной зоны и сквозь стеллажи вижу, как дверца шкафа начинает колебаться. Наверное, стоит сейчас перед зеркалом, услышав мои шаги, и лишний раз расчесывает волосы. Или обрабатывает их лаком. А, может, просто раскладывает на свои места томики по какому-нибудь сопромату или термеху, которые должны стоять на задней, прилегающей к стене полке и которые всегда лень раскладывать вовремя, по мере их сдачи студентами.
Я поворачиваю скрипящую дверцу, и вижу ее лицо. Ее большие серо-голубые глаза и обманчиво-скромную улыбку.
– Привет! – Я обнимаю ее за талию и целую в ждущие прикосновения губы, потом в шею.
– Привет! – говорит она мне, стараясь не прерывать ни на мгновение мой почти вампирский захват. Впрочем, через пару секунд я сам отрываюсь от ее шеи – Дракула во мне насытился – и начинаю пристально смотреть в черные, затягивающие, как лассо быка, зрачки; потом скольжу взглядом по белым брюкам и алой, украшенной стразами футболке:
– Как дела?
– Ничего, нормально. Я сейчас только отпущу народ, ладно?..
…Через пару минут она возвращается. За это время я успеваю устроиться на одном из не самых удобных стульев (впрочем, других здесь нет) и раз десять мысленно прокрутить свой разговор с Нуриануллиным.
– Как у тебя? Как студенты? – спрашивает Гала, присаживаясь рядом со мной.
– Уфф! – я делаю вид, что смахиваю капельки пота со своего лба. – Есть одна хорошая новость и одна плохая.
– Давай с хорошей.
– Кажется, дело выгорит. Я уж думал, что на этот раз не получится.
– Из-за шефа твоего?
– Да. Но он сам мне вчера, как говорится, сделал такое предложение, от которого я не смог отказаться.
– Какое? Хотя я догадываюсь! – улыбается моя Ненаглядная.
– Именно. Я даже немного удивился. Но делиться придется, это вопрос уже решенный.
– Чё же у вас там все такие продажные? – смеется она.
– Не хуже, чем у вас здесь, – замечаю я.
– А плохая?
– Плохая – то, что ко мне подкатил знакомый парень, наш бывший студент, и очень настойчиво предложил работать по этим делам вместе. У него целая команда из таких же, как он сам, причем один из этой шоблы – родной сынок УБЭПовца, который в районном УВД курирует наш универ.
– Ни фига себе… А что ты ему сказал?
– Пришлось максимально деликатно его отшить – как я могу соглашаться, если, во-первых, на меня уже Бочков сел, и, во-вторых, эти ребята работают за пятьдесят процентов и хотят сделать две штуки за пятерку? У нас на кафедре сроду таких цен не было. Точнее, они были, и намного больше, но не в виде системы. А эти парнишки хотят сделать именно систему.
– И как он отреагировал?
– Чисто внешне – достаточно спокойно, потому что я ему пообещал со следующего года начать работать вместе, а что будет в следующем году, еще неизвестно. Для начала самому дожить надо, а там время покажет. Если Бочкову случайно кирпич на голову не упадет или машина его не переедет, то в принципе есть совершенно реальная отмазка, чтобы не платить ни тому, ни другому. Правда, тогда и сам без денег остаешься, но сейчас главное – выиграть ещё годик.
– А что за отмазка?
– Аттестация, аккредитация. Все эти группы, у которых я сейчас читаю, пойдут на тестирование в полном составе. Если они ничего не напишут по менеджменту – это, как говорится, хер с ним: еще можно как-то брыкаться, косить на то, что они уже все забыли и тэ пэ. Но если они ничего не напишут еще и по малому бизнесу, который у них только-только закончился, то крыть будет уже нечем. Поэтому можно абсолютно честно всем – и Бочкову, и Ренату этому – сказать: ребята, сейчас пока никак не могу. Но тогда и самому всё придется очень строго выдерживать.
– М-да… Ну, и дела у тебя творятся.
– Да ладно – забудь об этом. Я почти уверен, что тот парень, Ренат то есть, ничего не станет в этом семестре в отместку мне делать. Тем более, в одной из групп учится его человек, которому нужна обязательно пятерка – у него зачетка хорошая. Я ему сделаю, как и в прошлый раз, хорошую персональную скидку, и он успокоится. Если он меня заложит, тот, кто придет на мое место, скидки уже не сделает – раз; неясно, станет ли что-нибудь гарантировать вообще – два. Вон Бочков наш: строит же из себя строго и неподкупного, и убедительно так строит. Даже находятся кретины, которые в это верят. Слушай, давай сменим тему, а? Ты уже, наверное, посмотрела все туры в Германию?..
…При словах о Германии моя Ненаглядная оживляется:
– Ага! «Старый город» и «Анкор» очень даже ничего, но там даты тебя не устроят. Ты же ничего не будешь оформлять заранее, чтобы сразу в середине июля поехать, верно?
– Конечно. Это плохая примета.
– Ну, вот. Поэтому здесь фактически ничего другого не остается, кроме как «Туртрансвояж». У них и цены такие же низкие, и всё, что нужно, есть.
– Точно? Не только баварские замки с какой-нибудь мелочью?
– Я же говорю – всё: баварские, рейнские замки, Бремен. Но в один из баварских замков – не в этот Нойшвайн… Ой, все время я спотыкаюсь на его названии!..
– Нойшванштайн, – подсказываю я.
– Не в Нойшванштайн, а в другой… – помнишь, в книге, которую я тебе подарила. Там еще грот есть, который в зависимости от подсветки то голубой, то красный…
– …Линдерхоф.
– Да, точно. В него, кажется, вообще никого не пускают. Только от ворот на него посмотреть разрешается, и всё.
– Жаль. Я бы очень хотел там побывать. Особенно в гроте.
– Особенно при его голубой подсветке…
– Да иди ты! – улыбаюсь я. – Сама, наверное, только и мечтаешь о розовом варианте…
– Он не розовый – он красный.
– Тем более. Слушай. Я тебе, конечно, верю, но мне как-то попадался сайт одной фирмы, у которой тоже всё было, а цены просто какие-то нереально низкие…
– …Может, это какая-нибудь левая фирмочка, которая только и ждет, чтобы кого-нибудь кинуть.
– Нет. Я помню точно – на ее сайте – очень приличном, кстати – было написано, что она существует с девяносто какого-то года. Надо будет найти этот сайт и сравнить.
Гала кладет мне голову на плечо.
– Слушай! Я, сколько ни вспоминаю все свои, в том числе наши с тобой поездки, всё равно на первое место ставлю Испанию. Даже не Италию, а именно Испанию.
– Испания – это да! – говорю я. – Жалко, что Сеговии не было, но ее в такие туры и не включают. Зато Гранада и Севилья чего стоят.
– Блин! Какие они! Особенно Севилья! Я просто как подумаю – так сразу еще раз туда хочется.
– То-то ты заставку на своем компьютере уже месяц не меняешь! Все любуешься на себя – как ты там, в Алькасаре?
– Ну, любуюсь, да! Но я действительно считаю, что Париж на таком фоне сероват.
– Согласен. Там только несколько мест, которые обязательно надо посетить…
– …В том числе на башню вечером залезть!
– Сто процентов!
– А Версаль…
– …Да, вот именно! Уж как ты хотела в него попасть! А он…
– …Без фонтанов – никакой. До Петергофа не дотягивает. Внутри – да, красиво, сопоставимо. А снаружи…
– …Просто мертвый. Но особенно добивают эти решетки колхозные, которыми они кустарники ограждают…
– …Ага!
– …У нас только на шести сотках такую позорную фанеру ставят. Придурки, конечно. Нет, чтобы сделать нормальные заборчики. Пусть даже не все из себя ажурные, но хотя бы… ну, я не знаю… элементарно копья поставить такие…
– Точно. А Италия, конечно, хороша – особенно, когда в первый же день попадаешь в Венецию…
…При слове «Венеция» у меня перед глазами возникает сиреневый туман:
– Если б были деньги, я бы каждый год летал туда. Как Бродский. Он просто бредил ею, и я его понимаю.
– Вот и я так же тридцать лет бредила Парижем…
– А он тебя разочаровал!..
– …Разочаровал. Единственное, о чем я жалею, – что я вместе с тобой на Нотр-Дам к гаргульям не лазила…
– Ну, ладно – я же тебе фотки дал. В Италии меня вот Флоренция немного разочаровала. Санта-Мария-ди-Фьори – это хорошо, но в целом город – не супер. Просто уж очень исторический.
– Ну, не знаю, – пожимает плечами Гала. – Мне Флоренция понравилась. Рима вот не хватило.
– Это да. В замок Святого ангела не сходили, на Форуме флэшка кончилась…
– Ха-ха! Есть еще тур – «Римские каникулы» – ты помнишь?
– Ну, ясное дело – помню! – улыбаюсь я. – Намёки твои ясны!
– А меня возьмешь?
– Да возьму, возьму! Куда уж теперь без тебя!..
…Мы целуемся и продолжаем наш вечер воспоминаний.
– Но все равно Италия – это на четверку. В Португалии я, в отличие от тебя, не была – не знаю, но из того, что было, Испания, Севилья особенно – это самое красивое!
– Есть еще сопоставимая вещь. Как раз в Португалии. Синтра. Это что-то! Другого такого места, я думаю, нигде больше нет. Масштаб вроде бы не такой большой, как в Альгамбре, но по-своему ничуть не хуже. Особенно мне в районе Риголеро понравилось. Ты же у меня брала фотку для компьютера, помнишь?
– Помню.
– А вот пирамиды в Египте – это, конечно, «минус»! Какие-то маленькие, приземистые.
– Ага! Совсем не кажутся такими громадинами, как должно бы. Я раньше читала и твои, и свои книги про все эти теории… И после того, как увидела жалкие горочки, пришла к выводу, что все это они могли сами построить – без всяких инопланетян и атлантов.
– Строили-то сами, но вот кто расчёты проводил? Там ведь как минимум намёк на метрическую систему. Тебе, кстати, обязательно надо было разориться на шестьсот долларов, но в Петру съездить, когда вы с Сережкой там были.
Упоминание о муже не вызывает у нее эмоций. Она уже привыкла к нему, как привыкают к старой мебели, которую лень менять, и к своей жизни на две постели. Точнее, на две палки, потому что в постели мы с ней бываем очень редко. В основном – в гостиницах вдалеке от родины.
– Я уж сама себе все локти искусала. Но знаешь – я тебе не говорила, чтоб не сглазить: я всю прошлую осень и зиму надеялась все-таки поехать к египтянам еще раз – только в Шарм-эль-Шейх, а не в Хургаду. Заодно и в Петру, и в Иерусалим.
– Да, там, в Шарме, всё под рукой. Еще Синай всего лишь за сорок долларов. Якобы гора Моисея – ха-ха! Кто это доказал, что он там был?
– Ну, знаешь – на эту гору я бы все-таки полезла…
– …Да я бы тоже полез. Здесь, в нефте-химе, на кафедре аналитической химии работает одна очаровательная женщина. Она у меня этот предмет вела…
– …Кто?
– Не скажу! Так вот, она говорила мне, что в тот момент, когда они с группой туда заползли, взошло Солнце. И у нее было просто какое-то фантастическое, сказочное ощущение. В общем, она сразу поверила, что в этой горе и впрямь что-то есть. А чего ты не поехала-то в итоге в Шарм?
– Я решила, что на всё денег не хватит: на Шарм, на поступление Ленки и потом на нашу Германию… Знаешь, сколько надо?
– Представляю…
– Ни хрена ты не представляешь. Ты даже никак узнать не можешь, сколько у вас в этом году поступление стоить будет. Я тебя прошу уже десятый раз.
– Во-первых, ты сама еще не определилась, будешь ли ты задействовать этого знакомого Сережки из министерства. А, во-вторых, так и быть – на днях выясню! – я чмокаю Галу в щёку.
– А цены в Египет, возвращаясь к нашим баранам, ты точно не представляешь. Когда мы ездили полтора года назад, на базе нашей «Альф Лейлы Валейлы» было шестьсот на двоих. Сейчас знаешь, сколько?
– Сколько?
– Семьсот на одного! Ну, то есть на двоих тыща четыреста да еще скачок курса прибавь…
– Да-а! Очень прилично вы сэкономили…
– Я считала: тридцать с лишним штук!
– Впечатляет. Правда, когда я считал все свои поездки, у меня получилась экономия в районе двухсот тысяч. Это помимо Италии!
– Ну, конечно, ты же ездил восемь раз за год! Хорошо всё-таки вам, пре-по-да-ва-телям! – на манер телекуклы Каркуши выговаривает она последнее слово. – С фирмы какой-нибудь, особенно где хорошо платят, посередине рабочего года попробуй-ка вырвись! А ты вот – пожалуйста: взял и, никого не спрашивая, столько стран объездил. Правда, на какие деньги ты это сделал…
– Ой, кто бы говорил! А на какие деньги ты Италию, Испанию и Париж объездила? В основном, по крайней мере?
– На свои! – хихикает Гала.
– Ну, да – конечно! На свои! И вообще: если бы ты была на моем месте, ты бы делала то же самое.
…Моя Любовь бросает на меня внимательный взгляд, умолкает на несколько секунд и потом выдает нечто вроде признания на очной ставке:
– Да: я бы предпочла рисковать, но иметь. Слушай, если серьезно: я-то раньше, когда регулярно слышала в сентябре разговоры наших дам с кафедр – кто куда ездил, кто как отдохнул, – даже и не представляла себе, что это всё в таких масштабах делается…
– …Естественно. Но не думай о них слишком плохо. Юные балбесы нынче все уже испорчены до нас. Траву курят? Таблетки пробуют? А какая им разница, что покупать – наркотики или оценки? Вот и мы им даём прикурить…
– …Пока ты не стал со мной откровенен и пока Катя не пришла к нам работать…
– …Это та маленькая худенькая брюнеточка с жутко озабоченным чем-то лицом?
– Да. Могу с тобой поделиться ее опытом по сдачи сессии.
– Ну, давай!
– У них преподы дают курсовые или контрольные, которые решить самому почти невозможно, если только ты вообще блестяще предмет не знаешь. Но неужели они, заочники, будут учить какие-нибудь там реакции по химии?
– Ага. И что: их заставляют покупать решенные контрольные?
– Не заставляют, а просто как бы между делом говорят, что есть, мол, такой-то человек, который их решает, дают телефон или е-мейл. Студенты идут к нему, за семьсот рэ получают то, что надо, а на самом деле этот человек – родственник препода или знакомый. Катя говорит, что она уже седьмую или восьмую контрольную за сессию так покупает.
– Тогда тебе самому мало совсем остается…
– Мало. Зато доказать что-то практически невозможно.
– Можно! Если захотеть…
– …Во всяком случае, гораздо сложнее, чем когда ты сам лично от них берешь. Возьми на заметку. Может, и тебе так стоит делать?
– Я же говорю – там мало выходит!
– Вот… – вздыхает Гала. – Твоя беда в том, что ты хочешь много и сразу. Ну, ладно – это твое дело. Но один случай у них – это да!… Не далее чем вчера про него рассказала…
– Что именно?
– У них сейчас один предмет идет. Вся группа собирает по пятнадцать тысяч за простой зачет.
– Сколько? – чуть не лишаюсь голоса я.
– Пятнадцать.
– За тройку фактически? Это вообще какие-то московские расценки. У нас нигде таких цен нет. Даже на юрфаке, я думаю. А что за кафедра?
– Материаловедения!
– Материаловедения?
– Да.
– И что: там такое сходит с рук?
– Ну, она мне сама сказала открытым текстом.
– А почему они не договорятся всей группой и не сдадут того, кто с них столько требует? Это же беспредел!
– Потому что это завкафедрой столько хочет.
– Какая разница! Даже деканов ментам сдают…
– А я узнавала. У него, говорят, родственник где-то на самом верху. Жаловаться бесполезно. К ректору подходили сто раз – он только плечами пожимает. Ты же Зинатову знаешь со своей кафедры?
– Да, вела она у нас что-то…
– Ну, вот: у нее здесь внук учится. Так она лично ходила к ректору и еле-еле отбила его, чтобы хотя бы с него денег не брали.
«…Такое мне, конечно, может только сниться», – думаю я.
– Ни хера себе… А собирают, конечно, посредники?
– Естественно. Если поймают кого-нибудь – через час позвонят, и их все равно выпустят. А зачет ты уже точно не сдашь. Сколько народу вылетело из института, не набрав вовремя нужную сумму, даже никто не считал! И мало того, этот заведующий всем своим на кафедре дает разнарядку: двадцати процентам вы ставите, восемьдесят процентов заваливаете и направляете ко мне.
– Круто, ничего не скажешь…
– …Круто! Как наша Анджела говорит – помнишь Анджелу? – «Я понимаю, конечно, – всем жить надо, но не столько же!»…
– …Слушай, он каждое лето может себе новый коттедж покупать, Кисюня. Или весь мир объездить…
– Да уж! Не то, что мы с тобой!
Мы одновременно смотрим друг на друга с завистливыми улыбками.
– В меде, я знаю, тоже есть человек, который себе коттедж построил. Знаешь, кто, Кисюнь?
– Кто?
– Один из принимающих этот-то, самый страшный для первокурсников предмет, где названия всех костей на латыни надо выучить…
– А-а, понятно! Ха-ха-ха!
– Вот! Никто выучить не может, он и построил. Но это, правда, за много лет. А тут всего лишь за год – по коттеджу…
– Ну, знаешь, – говорит она, – тебе вообще-то грех жаловаться. Даже в Перу, и то побывал.
– Сейчас вот жалею немного… Мачу-Пикчу – это, конечно, сильно, но и его, и плато можно было бы из Кубы посмотреть, пока там Фидель жив. Умрет – уже не то будет. К тому же в Перу красавиц дефицит, а на Кубе заодно можно было бы и с хорошенькими мулатками покувыркаться…
Она делает вид, что обижена, и поворачивается ко мне спиной, хотя я вижу, как она покусывает губы, чтобы не улыбаться.
– Ну-ну, ладно, я же шучу – ты же знаешь!
– А я вот над тобой тоже так подшучу – скажу, что на следующей неделе вылетаю в Эмираты клеить шейхов!
– Я за тебя не волнуюсь. Ты побоишься это делать, потому что знаешь, насколько ты красива. Любой шейх захочет тебя оставить в гареме, а быть украденной не входит в твои планы. Поэтому ни в какие Эмираты одна ты не поедешь.
– Ха! Ладно, звучит убедительно… – моя Любовь гладит меня по плечу. – Подожди: дверь закрою!
Она выходит к стойке. Почти в тот же момент слышится стук входящей двери, и мою Ненаглядную окликает чей-то женский голос. Он кажется мне знакомым, и я, настроившись за последние десять минут на волну приятного общения о туристическом досуге и не желая сидеть в одиночестве, выбираюсь из укрытия вслед за своей будущей женой. Так и есть: доцентша с кафедры электрохимических производств, в своем неизменном темно-зеленом костюме. Пришла, чтобы отдать Гале сборник рассказов Фолкнера. Я не знаю ее имени, но мы часто видимся и, поскольку как-то спонтанно в свое время начали здороваться, хотя и ни разу не общались, сейчас нет причин для того, чтобы оставаться в стороне от разговора, который она завела с Галой.
– Здрасте! – говорю я.
– Ох, здрасте-здрасте! – доцентша немного удивлена, что я вылезаю из «святая святых» абонемента. – Вы тоже здесь?
– Как видите, – я добродушно усмехаюсь.
Доцентша косится на Галу, потом смотрит на меня и, не выдержав позыва любопытства, считает своим долгом прояснить ситуацию:
– Вы что-то искали там или просто пришли?
– Просто пришел. – Мы с моей Любимой синхронно улыбаемся: поскольку ее не заботят слухи, которые о ней частенько распространяют, вопрос доцентши нас обоих только забавляет. – Я в последнее время литературу, подобную той, что здесь, не читаю. И вообще я почти ничего сейчас не читаю – если только Гала мне что-то подкинет; исключительно по ее настойчивой рекомендации.
– А что так? – дугообразно изгибает брови моя собеседница.
– Теперь я предпочитаю реальность виртуалу, – довольно претенциозно отвечаю я.
– А в чем это выражается?
– В стремлении постоянно ездить за рубеж и открывать для себя каждый раз что-то новое.
– А-а-а, – многозначительно протягивает моя «безымянная» знакомая. – Ну, это дело хорошее, конечно. Только не каждому по карману. А куда вы ездите?
– Примерно поровну и в Европу, и в Азию. Последнее – в широком смысле слова, то есть включая и Южную Америку.
– Что – правда? – неподдельно удивляется она. – И где вы там были?
– В Перу, – с напускной скромностью говорю я.
– В Перу… – в голосе доцентши проскакивают нотки зависти. – М-да, далеко. И дорого.
– Это того стоит, – спокойно, но с абсолютной убежденностью в голосе отвечаю я. – Вот хочу теперь поехать сначала в Мексику, потом в Гватемалу и во всё, что с ней рядом находится, а на посошок – во Французскую Полинезию и остров Пасхи. Настоящий край света для нас. Дальше уже ничего нет – только пингвины в Антарктиде.
– А почему вы стремитесь именно туда?
– Это связано с детскими и юношескими воспоминаниями.
– Воспоминаниями о чем?
– О будущем, – улыбаюсь я.
– А-а-а, я поняла, – она тоже улыбается, но довольно иронично. – Неужели вы верите во все эти теории? Дэникена и прочих?
– Как вам сказать?… – я на секунду призадумываюсь. – В теории – нет. А в отдельные факты – да.
– То есть как это? – с ощутимой долей ехидцы уточняет доцентша. Гала с интересом смотрит на нас обоих, и мне не хочется выглядеть перед ней словесным лузером, поэтому я концентрируюсь и сознательно начинаю накачивать себя зарядом задиристости и даже агрессии.
– Я, естественно, не верю в летающие тарелки инопланетян в наши дни, оставляющих круги на полях, потому что все эти тарелки делаются в Пентагоне, а круги рисуются СВЧ-излучателями – тут меня книги красноярца Полуяна совершенно убеждают. Я не сомневаюсь, что Дэникен местами перегибал палку или откровенно мухлевал. Но тем не менее в целом он прав. Или он, или Грэм Хэнкок, хотя их идеи возможно и скомбинировать. Вы читали Хэнкока, «Следы Богов»?
– Вы уже, наверное, понимаете, что нет.
Тон доцентши становится всё саркастичней, и это провоцирует меня на вспышку – впрочем, вспышку контролируемую:
– А вот вы почитайте, прежде чем говорить! Человек начинает с того, что приводит изображения карты шестнадцатого века, на которой с современной точностью нанесены берега Антарктиды. Потом перечисляет пропорции сооружений в Египте, Мексике и кое-где ещё и доказывает, что они связаны с прецессией, которую можно наблюдать только раз в двадцать шесть тысяч лет. Обнаруживает в разных мифах упоминания цифр, связанных с той же прецессией, объединяет это с фактом наличия календаря на уровне двадцатого века у примитивных майя, и задает простой вопрос: откуда у первобытных товарищей такие сведения?
– И что – тоже инопланетяне?
– Нет. У него это знания какой-то цивилизации, которая существовала очень давно и погибла в результате глобального катаклизма. Очень даже земная версия. И очень убедительная. Там еще куча других соображений им приводится: одни и те же изображения бородатых людей с европейской внешностью, которые, если верить мифам, выполняли цивилизаторские функции у индейцев…
– …Ну, вот именно – если верить. Если так во все верить…
– А причем здесь вера? Это как раз и есть факты, которые невозможно оспорить. Как вы их будете объяснять – это уже ваше дело, это и есть вопрос связной теории, а к конкретному способу связи всегда можно прицепиться. Но если смотреть по сути, глобально, то вариантов тут немного: или Хэнкок, или Дэникен, или и тот, и другой в какой-то пропорции.
Дама всплескивает руками:
– Я поражаюсь вам: вы ездите по таким странам, которые требуют очень больших финансовых затрат. Значит, вы умеете зарабатывать деньги, а это указывает на то, что вы – земной человек. И одновременно вы придерживаетесь таких взглядов…
Мне становится искренне жаль эту «Коробочку» за её мещанскую узколобость. Но я совершенно искренне предпринимаю последнюю попытку втолковать ей хотя бы что-то:
– Ну, такой уж я – прагматичный романтик. Или романтичный прагматик. На самом деле просто если вы спросите себя – а ради чего какие-то дикари творили всё это: ставили статуи по двести тонн, смотрящие в небо, таскали на себе такие же камушки, писали что-то о богах на летающих ладьях – это есть даже в официальном тексте «Ригведы», – то ответ будет только один: их что-то потрясло. Потрясло до глубины души, иначе они бы не стали так карячиться и стараться сохранить это в памяти. И я хочу проникнуться этой атмосферой, а не только увидеть ту эффектную, но стандартную красоту, которой напичкана Европа.
– Понятно… – доцентша вздыхает, решая, что спорить со мной бесполезно. – Ну, ладно, Галочка: я пойду, до свидания – обращается она к моей Любви, получая столь же любезный ответ. – До свидания вам тоже, – из вежливости добавляет для меня «зелено-костюмная» леди и поворачивается к выходу. Вся из себя такая хранительница Истинного знания, кандидатша каких-то там наук. Жаль только, что «Мисс Догма».
– До свидания, до свидания… – небрежно бросаю я ей вслед. И, сверля взглядом ее спину, шепчу про себя:
«И ради того, чтобы увидеть всё это своими глазами, я готов обобрать все вузы. И не только Волго-Камска!»
Когда доцентша окончательно испарается, моя Ненаглядная подходит к двери, задвигает до упора щеколду и показывает мне глазами, что нам стоит вернуться обратно за доисторический шкаф. Я с удовольствием подчиняюсь ее призыву, зная, что вслед за этим меня ждет что-нибудь приятное, и, разумеется, оказываюсь прав: ее правая рука ложится мне на ягодицы, а губы впиваются в мои собственные. Мы яростно целуемся таким образом в течение минуты, и под конец я начинаю тискать её не меньше, чем она меня.
– Ты очень хотел доказать ей свою правоту? – говорит мне Гала, утолив потребность в выходе страсти.
– Нет. Не очень. Просто меня бесят люди, которые тупо отказываются обсуждать некоторые вещи наподобие того, что у разных народов есть предания о лестнице в небо и о каких-то вратах, из которых идет белый – заметь: белый, то есть искусственный, – свет. Хотя, с другой стороны, так, наверное, действительно проще жить. Можно знать со школы, что китайцы называли свою страну Поднебесной империей, а императора – Сыном Неба, но не знать, почему они их так называли.
– И почему они их так называли?
– А я разве тебе об этом не говорил?
– Нет!
– Потому что их первый император, как они считали, прилетал из созвездия Большого Пса.
– Интересно…
– Я тоже так думаю. Но тем не менее Китай, Индия и Япония для меня лично – все-таки страны второй очереди. Даже в Африке мне хочется побывать больше, но я, честно говоря, элементарно боюсь туда ехать.
– Чтобы еще за свои деньги подцепить там какую-нибудь гадость, которую у нас никогда не вылечат…
– Вот именно. Какую-нибудь тварь, живущую в члене.
– Это тонкий намек на толстое обстоятельство? – смеется моя Любовь.
– Вообще-то нет, просто замечание, но ты можешь понимать его именно так.
– Спасибо, что-то не хочется!
– А вообще, с другой стороны, может, я и преувеличиваю. Летали же наши военные спецы туда, жили там годами, и ничего…
– Ой! С казанского вертолетного туда тоже регулярно наведывались и до сих пор это делают. Помнишь, я тебе рассказывала про Татьяну, которая мне легко так тысячу долларов одолжила, когда мы с Сережкой машину покупали?
– Да, чё-то такое припоминаю…
– У нее шикарная четырехкомнатная, две иномарки, и все потому, что ее муж десять лет в Африке отпахал. Вся квартира – в поделках из эбенового дерева. В центре зала на столике стоит вот такая ваза – Гала делает жест, которым обычно рыбаки изображают, что поймали очень большую рыбу, – до горлышка заполнена малахитом.
– Может, у них еще и алмазы есть? – спрашиваю я.
– Не знаю. Но квартира у них просто как сувенирная лавка. Куча этих масок всяких, барабанов…
– А у нее ничего страшного дома не происходило после того, как ее муж эти маски привез? А то, сама знаешь, говорят, что в каждую вторую местные колдуны что-нибудь подмешивают…
– Да вроде ничего не было. Они, наверное, на базаре оптом закупили всё – это был ширпотреб, и туда никто ничего не подмешивал. Подожди, я тебе не дорассказала. Ты вот говоришь – живут там наши годами. Они пьют только ту воду, которую им отсюда привозят. У них там однажды вся вода кончилась, так они двое суток водку глушили….
– Ха-ха! Серьёзно?
– Серьёзно. Летчики в дупель бухие были, когда обратно полетели, и как они добрались – это одному Богу известно.
– Чё уж – они не могли там кипячёную местную воду выпить?
– Нет! Случаи уже были – ложиться потом в койку и мучиться всю оставшуюся жизнь никто не хочет.
– Но я туда всё равно обязательно поеду, – говорю в итоге я. – Такой природы, как там, нет больше нигде в мире.
– Ты действительно прагматичный романтик, – смеется моя Любовь. – И мне, кстати, это в тебе очень нравится.
– Правда? А мне в тебе, знаешь, что нравится?
–?.. – Она опять, как и при встрече, смотрит на меня с притворной скромностью.
– То, что с тобой можно сразу, почти мгновенно перейти от тем высокоинтеллектуальных к темам высокосексуальным…
Она хихикает. Я охотно дарю ей свой поцелуй, потом обхватываю ее за шею и начинаю склонять ее голову вниз – к тому месту, в котором сейчас сосредоточена вся моя высокая сексуальность. Она просит «нежненько» поцеловать ее еще раз и традиционно спрашивает, не клею ли я студенток, как раньше, до повторной случайной встречи с ней после большого перерыва. Я отвечаю, что с осени две тысячи четвертого я, конечно же, этого не делаю, потому что дал ей слово не обманывать ее, и это – почти правда, учитывая то обстоятельство, что целенаправленного поиска молодых особ из нашего универа я действительно не веду – просто иногда они сами ко мне приходят. Тогда, удовлетворенная моими словами, ласками и честным выражением глаз, она приседает на корточки и, быстро распаковав моего друга, заглатывает его как можно глубже. Я в этот момент думаю о том, какая же я, наверное, с точки зрения почти всех женщин мира, «сволочь» или «свинья». Впрочем, я сам не вполне уверен, что она не спит время от времени с другом своего детства, Фархадом, который одновременно – друг семьи. Она уверяет меня, что нет, потому что он «похож на таракана», но при этом признает, что, когда тот её подвозит на своей машине до дома, позволяет себе трепать её по коленке. А от коленки до чего-то большего, как известно, дистанция небольшого размера. С такими вещами типа друзей детства надо или мириться, все время ожидая от них соответствующих поползновений, или принимать «превентивные меры». Проще говоря – периодически иметь кого-то на стороне, чтобы было не так обидно когда-нибудь узнать, что тебе много лет подряд наставляли рога, как это происходит сейчас с ней и её мужем при моем деятельном участии.
Несколькими минутами спустя я разряжаюсь, затем помогаю ей подняться и целую. Она, как всегда, просит у меня какую-нибудь фигню типа «Тик-Така», чтобы забить запах спермы, а мне дает оторванный кусок туалетной бумаги, рулон которой у нее всегда предусмотрительно стоит в шкафу рядом с лаком для волос и дезодорантом. Я промокаю несколько раз головку члена, ожидая, когда из меня выйдут последние крохи моей самоидентичности, а она выпивает стакан воды, наблюдая за тем, как я жамкаю бумагой своего друга, и указывает мне на задвинутое под стол мусорное ведро. Остается только выбросить бумагу и застегнуться.
– Тебе хорошо было?
– Да, конечно. – Я улыбаюсь, потому что этот последующий вопрос она задает мне очень часто, хотя в подобных случаях вероятность того, что будет нехорошо или не очень хорошо, стремится к нулю. Я не знаю, насколько эффективна по данным маркетологов реклама бритв «Джилет – лучше для мужчины нет», но думаю, что в России ее эффективность очень высока, потому что стоит мысленно заменить название французской фирмы на французское же название орального секса, как реклама приобретает вечно актуальное для мужского уха звучание.
– Мы сегодня пойдем пораньше, ладно? А то Сережка в прошлый раз спрашивал, почему это я так задерживаюсь на работе.
– И чё ты ему сказала? Что тебя директриса загружает подготовкой сценария к очередному ответственному мероприятию?
– Ага. Но вечно такая отговорка работать не может, поэтому мы сегодня выйдем не позже чем в пол-седьмого.
– Хорошо, я не против. Только давай присядем на дорожку, – киваю я на стулья. Мы опускаемся на них синхронно и снова скрепляем наши губы поцелуем.
– Слушай! – моя Любовь строит мне озорную рожицу. – А интересно было бы узнать: у вас в институте голубые преподы есть или все такие, как ты – любители студенток?
– Ха! – я добродушно усмехаюсь. – Думаю, что даже на нашей кафедре они есть.
– Серьезно?
– Да. Хотя на сто процентов я не уверен, но процентов на девяносто – определенно.
– И почему ты так думаешь?
– Ты понимаешь – я много раз уже сталкивался с тем, что геи меня поначалу принимают за своего. Наверное, из-за моих длинных вьющихся волос. И я научился распознавать кое-какие их знаки и, главное, кожей чувствовать, что это именно они.
– Каким образом?
– Это сложно объяснить – это надо хотя бы раз испытать, – улыбаюсь я.
– Но все-таки?
– Ну… Они при встрече и особенно при знакомстве, сильно пожимая тебе руку, еще дополнительно несколько раз поддавливают точку у основания большого пальца. Получается, что они как бы массаж тебе китайский за секунду делают. А иногда даже просто ее поглаживают – буквально секунду, но заметить успеваешь.
– Что, правда?
– У меня, по крайней мере, было так. И в этот момент они, улыбаясь, как будто ты уже их лучший друг, очень пристально смотрят тебе прямо в глаза. И от этого их взгляда начинают мурашки по коже бегать, но не от страха, как это обычно бывает, а от того, что они тебя взглядом как будто раздевают. Если у меня появляются такие ощущения, я уже не сомневаюсь, что со мной здоровается именно нетрадиционный товарищ.
Гала начинает смеяться, как поклонница Задорнова на его концерте.
– И часто у тебя в институте бывали такие ощущения?
– В институте – нет, а так, вообще, бывают регулярно. – Теперь мы смеемся вдвоем. – Знаешь, с чего это началось? Помнишь, как наша гид в Париже, Кристина, говорила – «когда я была молода и хороша собой»? Вот в начале девяностых, когда я тоже был еще молод и хорош собой – ты ведь поэтому в меня влюбилась, верно?..
Моя Ненаглядная играючи хлопает меня по локтю:
– Не только из-за этого!
– Ну, спасибо! Я польщен! Так вот: в начале девяностых, когда книги были жутко ходовым товаром, на Брокгауза у Дома Печати все время стояли два мужика – торговали Тополем, Незнанским, экстрасенсорикой и тому подобными вещами. Оба были женаты, у одного даже, который был повыше ростом и поспокойнее, на пальце всегда кольцо было; имели детей – ну, в общем, полный набор. Я как-то стал замечать, что они на меня очень внимательно смотрят – так, что даже легкие и, должен тебе сказать, довольно приятные мурашки начинают по спине бегать. Те самые, как я потом уже понял…
– Тебе, значит, эти мурашки были приятны, да? Ха-ха! Тогда ты сам голубой, но в глубине души: латентный такой…
– Так, давай-ка, нагибайся снова! – я цапаю ее за шею и начинают склонять голову вперед, но она сбрасывает мою руку, не прекращая при этом хихикать. – Ты мне не даешь договорить, Кисюня! В общем, в один прекрасный – точнее, совсем даже непрекрасный день – сплошные тучи, холодный ветер, мелкий такой противный дождичек накрапывал, – я подхожу к ним. Они стоят уже напрочь бухие и еще по ходу пиво лакают. Ну, начинаем, как обычно, разговаривать о том – о сём. Один из них, который рослый, отчалил за новой бутылкой. И в этот момент второй, который понаглее, с виду – натуральный слесарь или водила, плотный такой бочонок с усиками, пододвигается ко мне, толкает меня своей толстой жопой и говорит: «Слушай! Ты нам с Володькой так нравишься! Так нравишься!»
– Ха-ха-ха! А ты что?
– Я просто отодвинулся и сделал вид, что не понял, о чем он говорит, а он это, хоть и бухой был, заметил и второй попытки уже не предпринимал. Я не стал на него орать, обзывать его, потому что люди не виноваты, и, самое главное, они привозили из Москвы такие интереснейшие книги, которые можно было купить только у них: поверь мне, я в то время знал ассортимент всех книжных магазинов города. В общем, ссориться с ними мне было не с руки. Но зато с тех пор я точно знал, что означают такие взгляды и, главное, мурашки по коже.
– И чё – ты такие же мурашки ловишь, когда на тебя двое с твоей кафедры смотрят?
– Смотрели. Раньше. Тот, у кого голос подозрительно высоковатый, даже как-то по спине погладил, когда мимо проходил. Теперь уже нет. Я своей ориентацией их разочаровал. Хотя взгляды и поглаживания – это не единственная причина, по которой я считаю их бисексуалами.
– А какая ещё?
– Несколько обстоятельств. Понимаешь, один из них – это бывший бизнесмен, богатый человек. Несколько квартир имеет, счета в банках, ежемесячный доход от всего этого хозяйства полтинник в месяц. А второй – обычный трудяга, который последовал моему примеру где-то три года назад, а до этого принимал все зачеты и экзамены по результатам тестирования. То есть сейчас-то у него, как и у меня, сверхприбыли, но раньше их не было, и он уезжал уже со второго января в районы на подработки в разных частных конторах. Короче, богач и бедняк, но при этом они друзья – не разлей вода. Это раз. Первый из них – гнида, каких мало, второй – очень хороший мужик…
– …Мужик! – смеется Гала.
– Ну, пусть не совсем мужик скорее всего, но тем не менее он – классный. Еще из той, уходящей породы семидесятников, то есть уже не идеалистов, но и не конченых циников – скорее, таких тихих ироничных интеллигентов…
– …Ясно. Продолжай.
– Ну, в общем, это тоже странно: совершенно разные люди – по материальному положению, по чертам характера, по моральным установкам – и всегда вместе.
– А третье?
– А третье – то, что первого из них, бизнесмена, я за все пять лет работы в институте ни разу не замечал болтающим с какой-нибудь девчонкой. Не отвечающим на вопросы после лекции или семинара, а именно просто треплющимся, с хихоньками-хахоньками. Зато раз двадцать я его засекал очень весело общающимся с парнями примерно его роста и одинаково субтильного телосложения.
– Ты думаешь, что это означает именно…
– …Видишь ли, в чем дело: его ведь невозможно купить задешево. Как он сам передавал мне один свой разговор со студентами: ребята, я не святой. Дадите мне тысячу долларов – возьму, а меньше – извините, идите учить. И все это знают, что к нему на кривой козе не подъедешь. В этих условиях он мог бы всяких красоток, которые в наших группах, я тебя уверяю, имеются, если не нагибать – все-таки внешне он далеко не Ален Делон, – то хотя бы пытаться кадрить. Но я-то знаю и от старост, и от других девиц, что он мучает всех. Он любит мучить – во многом из-за этого и работает, хотя мог бы в потолок весь день плевать, – но девчонок он любит изводить особенно. Я специально интересовался насчет некоторых супербарби-герл – они сдавали ему сами или как-нибудь договаривались? И мне всегда отвечали, что они, эти барби, ему сдавали. Никаких поблажек он им никогда не делал. Поэтому на всем этом фоне его дружеские базары с парнями похожего роста и щупловатой комплекции, согласись, выглядят как-то подозрительно…
– Да-а… Я тоже считаю, что это в принципе показатель.
– Ну, вот. Честно говоря, я думаю, что работа ему нужна больше как прикрытие. Жене, например, сказал, что поехал на занятия к вечерникам, а куда на самом деле – этого никто не знает. Будут думать, что по бабам…
– А на самом деле…
– В том числе. Раз в неделю – с друзьями в баню с девочками для приличия и маскировки, а потом – куда душа зовет. В общем, до поры до времени этот бизнесмен общался со мной очень даже хорошо. Но после того, как его друг летом увидел меня целующимся на кафедре с одной заочницей, которая прямо висла на мне – со следующего учебного года он со мной стал здороваться очень прохладно. Можно даже сказать – стал враждебно смотреть на меня. Тогда как-то всё совпало: и начало моей массовой практики, – сама знаешь, какой, – и зависания на мне этой заочницы. Он, наверное, решил, что мне слишком много счастья: и деньги появились, и девки есть, которые готовы на шею вешаться…
– …А ты спал с той заочницей? – прищуривается Гала.
– С Алиной-то?
– Ах! Ее, значит, звали Алиной?
– Нет, не спал. Она девка была и симпатичная, и с мозгами, но, во-первых, постоянно путалась с откровенно криминальными субъектами, а, во-вторых, хоть и смахивала улыбкой на Жанку Фриске, телом была далеко не Фриске. Тощая, маленького роста, задница такая же. А ты же знаешь, какие мне нравятся задницы – в виде сердца. Вот как у тебя, например. Стоп, ладно – хватит об этом…
– О чем – об этом? О задницах? – Гала шлепает меня по только что упомянутому нами обоими месту.
– Нет, о голубых и вообще о моих институтских делах. Ты мне лучше расскажи – что твоя Ленка? Занимается все по ЕГЭ с репетиторами или уже нет?
– Да. И пока все экзамены не сдаст, будет заниматься. Ой, как много в итоге приходится отдавать им! Вообще сколько же таких, как они, зарабатывают на таких, как мы! Классная у тебя все-таки работа, преподаватель!
– Хм!.. Я с этим не спорю! – смеюсь я. – Но думаю, что ты правильно сделала, что потратилась, потому что баллы у нее должны быть высокими – порядка восьмидесяти из ста. Иначе придется переплачивать за поступление, и я даже не могу спрогнозировать, сколько.
– Ты пока что не узнал, сколько вообще оно у вас теперь стоит, это поступление.
– Ну, ладно тебе! Узнаю – я же сказал.
– Когда?
– Завтра. Займусь этим прямо завтра.
– О! Чё хотела сказать! Решает она недавно тесты по «Обществу», раздел «С». Варианты вопросов послушай! Первый: перечислите отличия человеческого вида «Хомо сапиенс» от животных. Ну, простой вопрос, да? Чё там не назвать: прямохождение, членораздельная речь, всё такое. И второй вариант: назовите возможные причины третьей мировой войны.
– Да! Неравноценно, конечно…
– …Вообще! Ты сам-то, я уверена, призадумаешься, прежде чем написать, а тут школьники.
– Ну, ничего. Я верю, что она у тебя умница и справится с этим.
– Уфф… Остается только верить! Брать почитать что-нибудь будешь? А то я тебе принесла…
– Не знаю… А ты советуешь?
– Советую. «Сон Сципиона» Йена Пирса и еще один романчик – «Часовщик».
– Ну, давай…
Она вынимает из стола две книги. На обложке одной из них красуется зубчатая шестеренка со вписанным в нее человеческим силуэтом в стиле Леонардо да Винчи. Указав на неё, Гала сообщает интригующую подробность:
– Эта вещь тебе либо очень понравится, либо совсем не понравится, а про автора в Интернете абсолютно ничего нет.
– Интересно, как это? – говорю я. – Кортес… Наверняка, как Перес-Реверте, уже немолодой мужик, давно пищущий, но не так давно замеченный…
– Нет, в том-то и дело! Я проверяла.
– Дай-ка я посмотрю… – я пролистываю первые страницы книги. – Странно: написано, что перевод с испанского, но нет выходных данных испанского издания: года, издательства. А обычно их пишут. Знаешь, я подозреваю, что это пиар-легенда для какого-нибудь нашего, российского товарища, которого хотят раскрутить таким образом…
– Может быть, – соглашается моя Любовь. – Ну, сюжет здесь такой – это не передать, это надо читать.
– Хорошо, ладно – ты у меня убедила. Эту вещь я возьму. А что «Сон Сципиона»?
– Тоже не буду тебе рассказывать, иначе неинтересно будет, но почитать стоит. Возьми!
– Окей! А из того, чем я раньше увлекался? Вот Чингиз Абдуллаев, например, что-нибудь новенького написал?
– Нам пока только три его вещи новые пришли – что-то там про олигарха в двух частях и «Путешествие по Аппенинам». Олигархиада эта его так себе, а вот последнюю книжку очень даже можно проглотить. Знаешь, почему еще мне было особенно интересно ее читать?
– Почему?
– Вспоминаешь улицы, по которым мы с тобой гуляли. Во Флоренции особенно. А еще там есть у него такая фраза – ее Дронго говорит: «Место, где наш американский друг повесил сыщика». Догадываешься, о ком речь?
– О ком? – машинально спрашиваю я, но в следующую секунду соображаю. – А-а-а, понятно!
– Вот-вот!
– Слушай! Ты мне сказала сейчас про Ганнибала этого, и я сразу вспомнил даже не ту площадь, где он сыщика вывесил со вспоротым брюхом, и не галерею, по которой он шел, а тот магазинчик…
– …Где он покупал редкие духи?
– Именно. И в который я все-таки сбегал, пока ты в гостинице валялась.
– А чего мне было туда идти? Я же знала, что все нужные фотки ты сделаешь и мне их потом дашь. – Гала озорно улыбается и начинает провоцировать еще одно восстание моего лучшего друга, задирая левую брючину носком туфли и водя вверх-вниз по щиколотке.
– Да, халявщица, но я до сих пор думаю – как же всё это, блин, здорово сошлось тогда, что наша группа остановилась именно в той гостинице, которая была в семи минутах ходьбы от того магазина.
Она обнимает меня и, целуя в губы, говорит, как заклинание:
– Я хочу, чтобы у нас и в этот раз всё сошлось.
Мне приятно слышать её слова, но для порядка я не могу не усомниться. В конце концов, по моему личному опыту не раз выходило, что быть на сто процентов уверенным в успехе любого сложного дела – неважная примета.
– Ты уверена, что и в этот раз получится?
– Должно, – отвечает она с улыбкой Сирены на устах. – Впереди Германия.
Чуть помолчав, она добавляет:
– Знаешь, мне очень нравится, что ты, в отличие от моего Сережки, не сидишь сложа руки и не ждешь свои двенадцать тысяч в месяц. Ты стремишься, ты действуешь. В общем, поступаешь, как мужик.
Я смотрю в ее глаза и читаю в них то, что сейчас она говорит не просто из-за желания сделать мне комплимент. Она действительно верит в меня и хочет, чтобы я и дальше был успешней, чем ее муж. Это не может не ободрять, и я в данную минуту готов свернуть горы, а не то что с риском для карьеры собрать сотню-другую тысяч с вверенной мне студенческой паствы. Хотя, конечно, и не только в данную минуту, но именно сейчас это желание у меня особенно велико. И мне неважно то, что, даже если все пройдет как по маслу, мне придется оплатить ей поездку не на пятьдесят или семьдесят процентов, как обычно, а на все сто. На все сто, потому что, во-первых, я это обещал. А, во-вторых, по той причине, что ее деньги отложены на поступление дочери, если та не пройдет по баллам ЕГЭ. Мне сейчас хочется быть щедрым, великодушным рыцарем, полностью соответствующим ожиданиям своей Дамы Сердца.
С таким искусственно приподнятым самоощущением я спустя десять минут выхожу из здания своей Альма-Матер, провожаю Галу до дома, болтая с ней о всякой всячине, и меня захватывает такая эйфория, что кажется – бояться чего угодно в моей ситуации не стоит абсолютно. Потому что желания и эмоции моей Ненаглядной защищают меня не хуже любой брони, только брони невидимой. И на исходе этого вечера я отчетливо осознаю правоту тех, кто говорят своим родственникам и приятелям или, если они особо предприимчивы, пишут в книжках типа «Сам себе психолог»: главное – во что бы то ни стало следовать своей мечте. И тогда эта мечта обязательно сбудется.
