Сцена 24

Комната в мужском общежитии. За окном прощание Солнца с Землёй – до встречи. В комнату входит Адам. Один. У окна сидит Кто-то, лица его не видно: уходящее будто навсегда, солнце играет в тени. Кто-то наполовину повернут к окну. Входя, Адам не замечает его.

Адам: Дверь открыта… (садится на постель и плачет в две руки; отрывает руки, взгляд его падает на большой букет фиалок, лежащий на постели, удивляется, замечает гостя, принимает его за Германа). Это Еве наверно, просто ошиблись… Ты не видел, кто это принёс? (не получив ответа, с цветами в руках подходит к окну, осознавая свою ошибку) Ох… я извиняюсь (утирает глаза), я думал, что тут Герман. Я сразу как-то не признал…

Кто-то: (не поворачивая головы) Фиалки.Это тебе.

Адам: (боясь смотреть в сторону гостя) А вы… вы давно здесь?.. (поворачивается к гостю).

В комнату с разговорами входят другие ребята. Адам стоит один перед окном. Он отходит, здоровается, ставит цветы в глиняный горшок.

Сцена 25

Пётр идёт по коридору мужского общежития один. Читает вслух чьи-то стихи, возможно, что свои, написанные у векового дуба.

Пётр: Можно было просто купить небольшое зеркало,

чтоб твоя фотокарточка была повторением имени: Анна.

Нет никого, чтоб винить меня, но и винить-то мне некого.

А то, что осталось во мне – то минимально.

В области левой руки не приходится ждать и боли.

За окном вековой дуб в одиночку сбежавший из рощи,

но не достигший моря, не искупавший корни в прибое,

прирос к поляне или заснул, как на облучке извозчик.

Вещи стареют в руке моей; в твоих – обретают вечность.

Когда совершается чудо, забывают, что филистер мямлил.

Я про несовершенство себя и любого, кто изувечен,

кто носит забвенье в себе со смиреньем, как филистимлянин.

Если ты не простишь, то я буду писать лишь о рыбах.

А простишь за смущенье и робость…

Подходя к двери, прерывается; голова согбенна – он прислушивается. Слышно, как за ней раздаются вздохи и стоны: голос Анны.

Отчаяние Петра. Отворачивается, уходит стремительным шагом.

Сцена 26