Дмитрий московский

Наступил последний месяц лета 1380 года. После целой полосы проливных дождей августовское солнце засияло с новой силой. Несмотря на невыносимую жару, в Москве царило непривычное для этой поры оживление. Улицы города были запружены толпами народа. Через московские ворота в обоих направлениях двигались одинокие всадники и целые отряды воинов, телеги, груженные провиантом, и пешие крестьяне с котомками. Невообразимый грохот, заглушавший все остальные звуки, стоял в Зарядье. Обливаясь потом, московские кузнецы ковали мечи, боевые топоры, булавы, наконечники копий и стрел, шлемы; из сотен мелких колец собирали кольчуги. Даже ночью не смолкал монотонный звон ударов молотка по наковальне. День и ночь трудились портные, обувщики и прочий работный люд Москвы.

Такая же необычная суета наблюдалась и в великокняжеских палатах. С утра до позднего вечера Дмитрий Иванович проводил время в окружении своих ближайших советников: Владимира Андреевича серпуховского, Дмитрия Волынского-Боброка, Андрея Кобылы и прочих бояр.

Какие только люди не посещали великокняжеские хоромы в эти дни: купцы и бояре, князья и воины, крестьяне и монахи. Долгие беседы вел московский князь с гостями-сурожанами – купцами, торговавшими с южными странами и Ордой. Безотлагательно принимались и выслушивались священники из православной епископии в Сарае – столице Золотой Орды. Дмитрия Ивановича интересовало все, что происходило во владениях Мамая: чем жила Золотая Орда, каково ее войско, города, население и даже какие цены на товары. Здесь же сидели многоумные дьяки – одни записывали рассказы гостей, другие строчили ладным почерком призывные грамоты Дмитрия Ивановича. Сведущий в посольских делах Андрей Кобыла проверял написанное, навешивал на грамоты великокняжескую печать с изображением барса или воина с копьем. И спешили из ворот Москвы гонцы на быстрых конях по всем русским землям, разнося кому приказ, кому просьбу московского князя.

Иногда Дмитрий, увидев признаки озабоченности на челе боярина, ведавшего посольскими делами, спрашивал:

– Ну, что еще там у тебя, Андрей?

– К тверскому князю слать гонца?

– Шли, теперь не только судьба Москвы решается, но всей земли русской. Присоединится наш давний соперник – хорошо, не присоединится – без него обойдемся.

В один из дней, заполненных ставшей уже привычной суетой, к московскому князю явился незваный гость – посол от Мамая. Слуга, доложивший Дмитрию Ивановичу о визите татарина, долго ждал его решения.

– Ладно, зови его сюда, – махнул рукой князь.

Вскоре вошел татарин. Вид его не выражал той уверенности, и даже наглости прежних золотоордынских послов на Руси. Вошел он, скорее даже, нерешительно.

– Что скажешь, посол? – Встретил Дмитрий татарина вопросом.

– Великий эмир желает знать: намерен ли ты платить Орде дань, установленную для Руси во времена Узбека?

– А если я откажусь платить?

– Тогда великий эмир объявит тебе войну. – Видя, что Дмитрий не торопится с ответом, посол спросил: – Каков будет твой ответ, князь?

– Ответ великому эмиру я передам через своего посла. А ты отправляйся в обратный путь, все необходимое в дорогу получишь завтра.

Посол вышел, а Дмитрий тотчас же кликнул слугу и приказал ему:

– Боярина Тютчева ко мне немедленно.

Боярин не замедлил явиться. Казалось, он, как впрочем, и все остальные в Москве, только и ждал, что в любое мгновение может понадобиться Дмитрию Ивановичу.

– Здорово, Захарий, – поприветствовал великий князь вошедшего Тютчева. – Дело у меня к тебе важное. Приехал татарский посол…

– Видел его желтую рожу, – утвердительно кивнул головой Тютчев.

– Так вот, – продолжал Дмитрий. – Он привез ультиматум: или выплата ордынского выхода времен хана Узбека или война.

– И что ж ты ему ответил?

– Отвечать будешь ты, Захарий. Поедешь в ставку Мамая и скажешь, что Москва согласна платить дань по рублю со ста дворов, или даже двухсот. В общем, скажешь, как тебе захочется. Мамай все равно не согласится на такие условия. Но не это главное, это я мог передать и через татарского посла. Главная твоя задача – выведать все, что можно о рати Мамая: много ли в его войске тяжеловооруженных всадников, пеших воинов? Когда собирается выступать эмир, и в каком направлении? Дело трудное и опасное. Не убоишься, боярин?

– Когда выезжать? – Спросил Тютчев, пропуская мимо ушей последний вопрос князя.

– Завтра. И постарайся побыстрее воротиться обратно.

Вслед за Захарием Тютчевым в степь была отправлена сторожа в количестве семидесяти человек. Главе ее, Василию Тупику, было приказано ежедневно извещать о малейшем продвижении Мамая.

Ежедневно в Москву прибывали конные дружины во главе с подручными князьями. Близилось время выступления в поход.

18 августа Дмитрий Иванович, взяв с собой двоюродного брата Владимира Андреевича и некоторых прибывших князей, отправился в Троицкий монастырь на поклон к старцу Сергию Радонежскому. Из Троицы московский князь воротился лишь к вечеру следующего дня. Вместе с ним в Москву приехали два монаха, которых преподобный отец Сергий отпустил по просьбе Дмитрия для участия в битве с погаными басурманами. Это были Александр Пересвет и Андрей Ослабя. Весь город любовался могучими монахами, бывшими в миру брянскими боярами. Да и разве можно было без восхищения смотреть на этих двух богатырей, казавшихся живым воплощением народных былин про Илью Муромца!

Ранним утром 20 августа москвичи проснулись от тревожного звона колоколов. В недоумении жители высыпали на улицы и потянулись к церквям. Все храмы были заполнены воинами. Сам великий князь московский Дмитрий Иванович молился в Успенском соборе перед иконой Владимирской божьей матери. Затем он вместе с Владимиром Андреевичем серпуховским перешел в Архангельский собор, где покоились их предки – московские князья.

После окончания богослужения войско начало выстраиваться в походные колонны. Дабы избежать сумятицы и путаницы, открыли трое кремлевских ворот: Фроловские, Никольские и Константиноеленинские. Надрывный колокольный звон сменился бабьими рыданиями. На справедливую или нет, но на войну, жены и матери провожали своих мужей и сыновей громким плачем. Сопровождаемое женскими причитаниями войско вышло из города и тремя могучими потоками двинулось на юго-восток. И поплыли вдоль дороги, сменяя друг друга, золотистые нивы и скошенные луга, дремучие леса и поросшие кустами болотца.

С разными мыслями воины шли в поход. Бывалые ратники обменивались шутками, казалось, они идут на привычное дело. Молодые же, необстрелянные воины, хотя и пытались изо всех сил подавить страх, с тревогой думали о предстоящей битве.

Наконец, к исходу третьего дня пути на горизонте показались златоглавые верхушки коломенских церквей. Но что это? Город со всех сторон окружен каким-то войском. Вокруг него стоят шатры, шалаши, дымятся костры. "Неужели неприятель обложил Коломну, и нам после долгого пути предстоит трудный бой?" – думали многие воины. Но тревоги были напрасными. Просто Дмитрий Иванович назначил большинству русских князей сбор войска у Коломны. Прибывшее войско расположилось на отдых, а утром московским воеводам предстояло проделать едва ли не самое важное мероприятие в приготовлениях к битве – провести уряжение полков.

Наутро Девичье поле близ Коломны заполнили толпы народа. Здесь были воины из далекого Белоозера и Ярославля, из Суздаля и Владимира, Углича и Мурома. Весть о нашествии Мамая собрала на этом поле звенигородцев и дмитровцев, ростовцев и юрьевцев, переяславцев и стародубцев, костромичей и вологжан. Даже из далекого Новгорода привели охотников посадники Тимофей Микулин и Яков Зензин.

Нелегкая задача стояла перед Дмитрием Ивановичем и его воеводами: предстояло разделить всю эту бесформенную массу народа по полкам, назначить в каждый полк командиров и помощников. К полудню их кропотливая работа увенчалась успехом. На Девичье поле пришли разрозненные отряды, с него вышли полки, готовые к битве.

Первым тронулся в путь, включавший только конницу, самый малочисленный сторожевой полк. Во главе его лихо гарцевал удалой Семен Мелик с помощниками князьями Оболенским и Тарусским. Следом за сторожевым полком два брата из боярского рода Всеволожей, Дмитрий и Владимир Александровичи, вели передовой полк, укомплектованный главным образом отрядами пехоты. Затем шел большой полк, вобравший в себя едва ли не половину воинов, бывших на Девичьем поле. В его состав вошло большинство народного ополчения, княжеские дружины отдельных городов во главе с боярами московского великокняжеского двора. Впереди большого полка ехал сын бывшего московского тысяцкого Тимофей Васильевич Вельяминов.

Полк правой руки вел хорошо знакомый нам литовский князь Андрей Ольгердович. Князья Белозерские, Василий Ярославский и Федор Моложский возглавили полк левой руки, который собрал весь цвет русского воинства. Князья и бояре, русские витязи на породистых конях, облаченные в дорогие доспехи, отменно вооруженные вызывали всеобщее восхищение и зависть. Однако не им доведется сыграть в предстоящем сражении главную роль.

Запасным полком командовал также литовский князь – Дмитрий Ольгердович брянский. Кроме того, был сформирован особый полк – засадный, на который московский князь возлагал большие надежды. Соответственно, его поручили самым опытным воеводам – князю Владимиру Андреевичу серпуховскому и Дмитрию Михайловичу волынскому, по прозвищу Боброк.

Из Коломны войско двинулось вверх по течению Оки к Лопасне. Сюда же подошли войска, которые по разным причинам не успели в Коломну. В Лопасне Дмитрий Иванович застал посланного в ставку Мамая боярина Захария Тютчева. Но более всего московский князь обрадовался гонцам от сторожи, которые привезли пленного татарина. Из сведений, добытых Тютчевым и полученных из допроса татарина, стало ясно, что Мамай из устья Воронежа медленно продвигается вверх по Дону. В едином кулаке держит Мамай свою рать, не посылает как обычно отдельные отряды на грабеж русских волостей. Нет, не для простого грабежа великий эмир привел на Русь свою орду.

Весь день 26 августа русское войско переправлялось через Оку, во исполнение стратегического замысла: выйти навстречу Мамаю за пределами Рязанского княжества. Переправа прошла на редкость слаженно и быстро. И в этом немалая заслуга жителей Лопасни. Задолго до 26 августа воевода этого маленького городка на берегу Оки получил приказ Дмитрия Ивановича колотить плоты, отовсюду сгонять лодки, наметить на реке наиболее удобные места. К вечеру все огромное войско было перевезено на противоположный берег. Последним московский берег покинул Дмитрий Иванович. Уже на середине реки он обернулся и окинул прощальным благодарным взором окраинный городок московского княжества. Но вскоре Дмитрий вновь скакал впереди войска, снова направлял дозоры, принимал гонцов от сторож, высланных ранее в степь.

После переправы через Оку московский князь вел свое войско с предельной осторожностью. Ведь началась чужая, или вернее, ничейная земля. С холодным равнодушием встречают русичей пустынные безлюдные поля. Когда-то и здесь жили люди, пахали, сеяли, собирали богатые урожаи, но ежегодные набеги кочевников заставили трудолюбивых землепашцев сняться с насиженных мест и искать спасение в более удаленных от опасных соседей областях. Все дальше и дальше уходило на юг русское войско, с каждым днем сокращалось расстояние между ним и разноязыкой ордой Мамая.

Наконец, 6 сентября русское войско подошло к Дону при впадении в него реки Непрядвы. Сторожа доносила, что Мамай находится примерно в однодневном переходе от русской рати. Мамай движется не спеша – поджидает своих союзников: Ягайлу и Олега рязанского. Вероятно, он подойдет к Непрядве не ранее 8 сентября. Но то, что Мамай придет именно сюда – несомненно. Здесь было самое удачное место переправы через Дон. Это знал Дмитрий Иванович, знал и Мамай через своих разведчиков. Так как московский князь привел свое войско раньше, у него в руках оказалось важное преимущество: именно ему предстояло решать на каком берегу реки встретить татарскую рать.

Дмитрий Иванович давно уже наметил место будущего сражения, но такое ответственное решение ему не хотелось принимать единолично. Со всех земель русских пришли воины на берег далекого Дона, и поэтому Дмитрий Иванович, несмотря на свое главенствующее положение, чувствовал себя частью чего-то огромного, необъятного, называемого ранее двумя словами – Киевская Русь. "Так пусть же и сейчас, – подумал московский князь, – каждый скажет свое слово, как раньше все важнейшие решения принимались на общерусских съездах князей." Подле шатра Дмитрия Ивановича, раскинутого на берегу Дона, собрались все бывшие в войске князья и воеводы. И каждому желающему московский князь дал возможность высказаться, каждого внимательно выслушал.

– Нужно переправляться и идти вперед, навстречу Мамаю. – Шумел молодой и горячий Михаил Бренок. – Довольно татарам за нами гоняться, теперь наш черед настал. Эку силищу привели на Дон…

– У нас большей частью пешая рать, а у Мамая конница. Не шибко то на своих двоих погоняешься за конными. – Говорил более рассудительный и умудренный опытом Андрей Ольгердович. – Но в одном я согласен с Михаилом – переправляться на правый берег все же нужно. Там, – показал Андрей Ольгердович на противоположный берег, – начинается огромное поле, которое в народе зовется Куликовым. На нем мы разместим войско, и еще останется место для маневра. Отсюда можно видеть, что поле, особенно по краям, изрезано глубокими балками, оврагами, поросло густым кустарником. Это все затруднит движение хваленой конницы Мамая, помешает ей зайти в тыл нашему войску.

– Зачем нам переправляться на правый берег? – Подал голос осторожный Тимофей Вельяминов. – Вспомни, Андрей, битву на Воже. Вспомни, как лихо сбросили мы переправившиеся тумены Бегича обратно в реку. Поступим также и сейчас: отойдем версты на две-три от берега, а едва Мамай переправит половину своей рати, нападем на нее и без особого труда разобьем.

– План твой хорош, Тимофей, – опять заговорил Андрей Ольгердович. – Хорош в том случае, если Мамай переправится через Дон. Но мне думается, что битву на Воже, кроме нас с тобой, помнят и татары, и уж теперь Мамай изо всех сил постарается, чтобы подобное не случилось на Дону. Скорее всего, он пойдет правым берегом Дона дальше на север, где соединится с Ягайлом и Олегом рязанским. Так лучше сейчас встретиться лицом к лицу с одним противником, чем потом иметь дело с тремя одновременно.

Доводы литовского князя прозвучали убедительно, и большинство присутствующих начало склоняться на его сторону, но последнее слово было за Дмитрием Ивановичем. Когда споры немного поутихли, великий князь московский начал свою речь.

– Братья! – Обратился он к воеводам и князьям. – Честная смерть лучше позорной жизни в рабстве. Я думаю, все поняли, что у нас только один путь – переправиться через Дон. Лучше нам было вовсе не идти против поганых татар, нежели, придя и ничего не сотворив, воротиться назад. Если мы вернемся домой без победы, то, как будем смотреть в глаза своим женам и матерям, которые веками выращивали хлеб, ткали полотна, чтобы накормить и одеть проклятых татар. Так пойдем же за Дон, братья, и там победим или сложим головы свои за нашу родину, за семьи наши, стонущие под ненавистным ярмом татарским.

На том и порешили.

7 сентября весь день до глубокой ночи продолжалась переправа через могучий Дон. Едва последний человек ступил на крутой и обрывистый правый берег, как по приказу Дмитрия Ивановича специально выделенный отряд принялся разбирать переправы, топить лодки. Глядя на работу плотников, каждый русский воин понял, что у него только два пути: победить или умереть. Третий путь – позорного отступления, бегства был отрезан Доном.

Тем временем полки занимали места, определенные еще на Девичьем поле в Коломне. Князья Владимир Андреевич и Дмитрий Михайлович Боброк отвели засадный полк в раскинувшуюся на краю поля дубраву. Дмитрий Иванович на своем горячем коне ездил от полка к полку: воеводам давал советы, помогал размещать воинов, с простыми ратниками обменивался шутками, подбадривал их словом. Наконец Дмитрий закончил объезд и направил коня к сторожевому полку. Его сопровождал княжеский любимец молодой воевода Михаил Бренок. Князь привязал коня и присоединился к кругу расположившихся на отдых воинов. Завязалась беседа. По всему видно, что Дмитрий решил задержаться здесь надолго. Поняв это, Михаил обратился к нему с вопросом.

– Князь, а каким полком ты будешь командовать во время битвы? Большим?

– Я останусь здесь, в сторожевом полку.

– Как? – Удивился Михаил. – Ты возглавишь самый малый полк?

– Зачем же его возглавлять, воевод и без меня достаточно. Я буду биться как эти воины. Или ты думаешь, что я хуже их умею сражаться?

– Помилуй, Дмитрий Иванович! Великого князя ли это дело: идти впереди и размахивать мечем?

– А какое же великого князя дело?

– Управлять войском, которое ты привел на это поле.

– Не дело говоришь, Михаил. Все эти люди поверили мне, они пошли за мной, и в трудный час должны видеть меня впереди.

Михаил хорошо знал непреклонный нрав своего князя: если Дмитрий Иванович что-то решил сделать, его ничем не переубедишь. Тогда молодой воевода предложил:

– Давай, князь, обменяемся одеждами.

– Зачем?

– Так в старину люди делали перед боем, чтобы чувствовать близость и поддержку друга. Прости, господин, что я, твой слуга, навязываю дружбу.

– Ну что ты, Михаил, ты всегда был самым близким моим другом. – С этими словами Дмитрий крепко обнял своего любимца.

Они обменялись одеждами, доспехами, шлемами и направились в голову занимавшего позиции войска.

Томительная ночь ожиданий сменилась днем, однако люди по-прежнему не видели друг друга в десяти шагах. Ночной мрак сменился необычно плотным туманом. Но вот до русской рати, укрытой белой пеленой, донесся странный отдаленный гул. С каждым мгновением он нарастал, становился все явственнее, громче, и вот уже можно отчетливо различить властные окрики людей, топот и ржание коней, скрип телег.

Приближалось войско Мамая…