Введение

Формирование политических партий, общественных дви­жений и организаций в России не могло не иметь определен­ных особенностей. Они связаны со своеобразием всего исто­рического развития страны, этой и сегодня не разгаданной до конца загадкой. Не потому ли так часто звучат тютчевские строки: «Умом Россию не понять, аршином общим не изме­рить». И все же в сложном и противоречивом процессе логи­ческого познания России нельзя не увидеть серьезных сдви­гов, особенно в последнее время, В нем можно выделить две существенные подвижки. Ключевыми для советской истори­ографии были указания на особую революционность освобо­дительного движения в России, а также зрелость предпосылок для социалистической революции.

Заслуга представителей «нового направления», сформиро­вавшегося в конце 50-х — начале 60-х годов, К.Н. Тарнов­ского, П.В. Волобуева, заключалась в создании концепции осо­бого типа капиталистической эволюции в России. Наша стра­на, по их мнению, принадлежала к так называемому «второму эшелону» мирового капитализма. В отличие от преимуществен­но эволюционного, органичного, медленного вызревания бур­жуазного уклада в странах «первого эшелона» (Англии, Фран­ции, США, Германии — последняя не единодушно отнесена к данной категории), капитализм «второго эшелона» (Россия, Япония, Индия) является «догоняющим», развивается фор­сированно, т. е. в более сжатые строки. Значительную роль в определении характера этого капитализма играют внешние импульсы, т. е. влияние уже довольно зрелого к тому време­ни капитализма «первого эшелона». Методологическое зна­чение данной концепции заключалось в том, что особенности исторического развития России в XIX—XX веках связывались не столько с уровнем развитости капиталистических отноше­ний, сколько с их характером, типом, своеобразием. Она создавала основу для отхода от примитивных представлений о специфике отечественной общественной эволюции, более уг­лубленной разработки проблем ее экономического, социаль­ного, политического, духовного развития. Данная концепция, упрочив сегодня свои позиции, явилась, в частности, и осно­вой для определения особенностей складывания российской многопартийности. Именно с особым типом капиталистичес­кой эволюции России связывают авторы одного из первых в стране обобщающих трудов, посвященных истории полити­ческих партий, специфики их формирования. Мы полагаем, что они достаточно сгруппировали их, обратив внимание на:

а) более позднее по сравнению с Западной Европой вызрева­ние предпосылок и условий создания политических партий;

б) богатую палитру политических течений, движений, партий;

в) иной порядок оформления политической структуры, на­чавшегося с создания пролетарских партий и завершившегося созданием либеральных партий [1].

Вместе с тем, серьезные сдвиги в исторической науке, по­явление новых концепций значительно расширяют основу для интерпретации (переосмысления) политической истории Рос­сии в целом. Становится все более очевидным, что особенно­сти формирования политической системы России нельзя объяс­нить только типом капиталистической эволюции. Необходимо брать во внимание целый комплекс специфических характе­ристик общественного развития России в пореформенный пе­риод, т. е. с 1861 года.

Во-первых, это характер социально-экономического раз­вития России, который нельзя однозначно определить как капиталистический. С одной стороны, бесспорно наличие ка­питалистического уклада. И более того, получив мощный им­пульс благодаря реформам 60—70-х годов [2], он стал самой динамичной составной частью российской экономики. Именно на этой динамике, темпах развития капиталистических отно­шений делали акцент как официозные советские историки, так и во многом отдавали дань этой традиции представители «нового направления». Между тем, система аргументации пос­ледних и, прежде всего, К.Н. Тарновского, отражает и дру­гую характеристику развития страны в XIX—XX веках, а именно: необходимость учета многоукладности экономики, т. е. переплетения докапиталистических, раннекапиталисти­ческих и развитых капиталистических отношений. Это было во многом следствием иного, чем в классических капиталис­тических странах, порядка формирования капитализма: промышленный переворот предшествовал аграрному, железно­дорожный «бум» — промышленному перевороту; промышлен­ный капитализм во многих отраслях «проскочил» ремесленную и мануфактурную стадии, приняв сразу форму крупно­го фабричного производства. Однако одной фиксации мно­гоукладного характера экономики недостаточно. Важнее об­ратить внимание на переплетение и взаимовлияние различ­ных социально-экономических укладов друг на друга. Но и это достаточно внешняя, механическая характеристика. Глав­ным является характер этого взаимодействия укладов. Быс­тро развивающийся на «островках» экономики капитализм не столько стимулировал складывание более прогрессивного способа производства в масштабе страны, сколько консерви­ровал архаические, феодальные и дофеодальные производ­ственные отношения.

Таким образом, насколько очевидно наличие капиталисти­ческих отношений в России, настолько же спорным является вопрос о мере развития товарно-денежных отношений, а так­же о том, что же было, в конце концов, равнодействующей социально-экономического развития России на рубеже XIX— XX веков. Различные оценки располагаются в широком диа­пазоне, крайними полюсами которого являются, с одной сто­роны, признание России вполне развитой капиталистической страной, с другой — отказ считать сколько-нибудь значитель­ным влияние капитализма на российское общество, которое при таком подходе воспринималось как непотревоженный ар­хаический гигант. По авторитетному мнению Александра Ахиезера, общество в России до сих пор, т. е. почти столетие спустя, остается докапиталистическим [3]. Можно спорить с этим, видимо излишне категорическим определением. Бесспор­но сегодня другое, а именно: историю образования политичес­ких партий в России невозможно понять с высокой степенью корректности, если связывать её только с капиталистически­ми отношениями. Общественные движения и политические организации формировались в обстановке необычайно пест­рой, многоукладной экономики, сложнейшего взаимовлияния различных типов хозяйств друг на друга. И хотя именно ка­питализм дал решающий импульс для формирования полити­ческих партий, пожалуй, не капиталистический способ произ­водства, а весь преимущественно архаический, причудливым образом переплетенный с новейшими явлениями экономичес­кий строй России влиял на указанный процесс.

Органически связана с вышеуказанной вторая характер­ная черта исторического развития нашей страны на рубеже XIX—XX веков: пестрота и нестабильность социальной струк­туры общества, сё переходный и маргинальный характер. В научной и учебной литературе последних лет описываются социальные страты российского общества, удачно выявляются их специфические характеристики [4]. Это облегчает нашу задачу и позволяет обратить внимание лишь на наиболее су­щественные из них. Россия в начале двадцатого века остава­лась крестьянской страной. По данным на 1913 год, в деревне проживало 90% населения страны [5]. Капиталистические отношения, проникая и в аграрный сектор экономики, влекли за собой социальную, имущественную дифференциацию кре­стьянства, формирование зажиточной, ориентированной на элементы рыночной экономики, части крестьянства. Однако все эти явления лишь в некоторой, довольно незначительной степени определяли образ жизни, психологию российских кре­стьян. Пожалуй, главным в их социальном поведении было тяготение к общине как наиболее удобной форме сельскохо­зяйственного производства и общественной жизни, и сла­бость частнособственнического начала, вызванная отсутствием сколько-нибудь значительного собственного исторического опыта. Во всяком случае, в начале XX века российское кре­стьянство больше оставалось социальной стратой феодально­го общества, удерживавшим значительные архаичные, родо­вые характеристики, нежели частью капиталистического об­щества.

Все более заметную роль во всех сферах жизни страны на рубеже XIX—XX веков стал играть рабочий класс. Его коли­чественный рост, бурный выход на арену общественной дея­тельности стали главной особенностью российской действи­тельности в последние два десятилетия прошлого века. По переписи 1897 года пролетариев насчитывалось 22 млн. или 18% населения. Гораздо сложнее дать однозначное определе­ние качественным параметрам. С одной стороны, бесспорно, что по «российским меркам» это был самый активный, ранее других проявивший свою готовность и способность к откры­той экономической и политической борьбе, социальный слой. В этом отношении российский пролетариат опережал отече­ственную буржуазию. Одновременно, крайне необходимо от­давать отчет в том, что этот, быстро формировавшийся, дея­тельный слой был весьма далек от «классического» западноев­ропейского рабочего класса, не обладая ни его организован­ностью, ни политической сознательностью и культурой, В значительной своей части российские рабочие были люмпена-ми, вчерашними крестьянами, сохранившими связь с землей, работавшими на мелких и кустарных предприятиях. Даже на­кануне первой мировой войны потомственные пролетарии (а таковыми считались уже рабочие во 2-м поколении, о 3—4-х генерациях пролетариев говорить не приходилось) составля­ли 40% всех рабочих [7]. Таким образом, значительная часть российских рабочих не имела определенного социального ста­туса. В научной литературе такие социальные слои квалифи­цируются как маргинальные. Они были полукрестьянами, полурабочими в своем бытовом поведении и производствен­ной деятельности; готовность к активным политическим дей­ствиям сочеталась с люмпенским, примитивным уровнем по­литического сознания.

Социальной опорой самодержавия были помещики и сфор­мировавшийся на их основе слой высшей бюрократии. Они были самым свободным сословием в России, обладали наи­большими привилегиями. Пожалуй, их наиболее характерной чертой было тяготение к традиционным формам хозяйствова­ния и, соответственно, отторжение элементов нового эконо­мического уклада и политическая поддержка самодержавия.

Российская буржуазия на рубеже веков представляла со­бой немногочисленную, но довольно быстро растущую соци­альную группу. Особенности капиталистической эволюции в нашей стране не могли не наложить соответствующего отпе­чатка на политическое поведение отечественных предприни­мателей. Для получения прибыли они активно использовали архаичные экономические формы, консервируя их. По мне­нию К.Н. Тарновского, преобладающим типом был так назы­ваемый «октябрьский» капитал.

Далеко не однозначным был и политический облик отече­ственной буржуазии. С одной стороны, ничто не могло оста­новить закономерный процесс ее самосознания, политическо­го самоопределения. С другой, этот процесс протекал в Рос­сии во многом иначе, чем аналогичный в западноевропейских странах. Российская буржуазия позднее вступила на арену политической деятельности, чем сопряженный с ней способом производства пролетариат, и почти всегда уступала ему в ак­тивности и организованности. Такое политическое поведение во многом определялось отношением к самодержавию. На протяжении десятилетий монопольной была оценка отечествен­ной буржуазии как исключительно реакционной обществен­ной силы, как абсолютной социальной опоры самодержавия наряду с помещиками. Сегодня очевидно, что это крайность, обусловленная в конечном итоге политической конъюнктурой, своеобразным идеологическим заказом со стороны правившей партии. Но отойти от этой крайности следует, на наш взгляд, не выплескивая вместе с водой ребенка, т. е. не к противопо­ложной крайности, а найти более истинную, умеренную пози­цию. Суть её в освещении новейшей литературой видится в том, что самодержавие, «насаждая» капитализм, проводя про­текционистскую политику в отношении к местному предпринимательству и буржуазии, действительно имело не мало об­щих интересов. Поэтому естественно, что последняя и не мог­ла быть в России столь же радикальной, как западная во вре­мена классических буржуазных революций.

Практически все историки и философы единодушно отме­чают слабость, немногочисленность средних слоев, т. е. тор­говцев, владельцев мелких предприятий в городе и деревне, так называемых «середняков». Общепризнанно, что именно эти слои являются социальной основой для медиационной или срединной, т. е. тяготеющей к умеренности и центризму, по­литической линии.

Таким образом, российское общество на рубеже XIX—XX ве­ков характеризовалось разнородностью и неустойчивостью социальной структуры, переходным состоянием или архаич­ностью ведущих социальных страт, специфическим порядком формирования новых социальных групп, слабостью средних слоев. Данные особенности социальной структуры оказали существенное влияние на формирование и облик российских политических партий.

Однако подчеркнем, что эта зависимость не была автома­тической, а носила сложный характер, уже хотя бы потому, что специфику социальных отношений можно рассматривать как один из факторов складывания политической системы.

Другим, не менее, а может ещё более значительным фак­тором была специфика государства российского, его места и роли. Одна из ключевых особенностей заключалась в той гро­мадной роли, которую выполняло здесь государство в разви­тии этноса. В западноевропейских странах государство посте­пенно вырастало из общества, т. е. процесс шел снизу вверх. В России же главным организатором общества выступало го­сударство. Оно создавало общественные слои; исторический вектор имел, таким образом, другое направление — сверху вниз. «Русское государство всемогущее, вездесущее и всеведу­щее, всюду имеет глаза, везде имеет руки; оно берет на себя наблюдение за каждым шагом жизни подданного, оно опекает его, как несовершеннолетнего, от всяких посягательств на его мысль, на его совесть, даже на его карман и его излишнюю доверчивость» [8], — так писал в середине 90-х гг. прошлого века будущий лидер либералов П.Н. Милюков.

И вместе с тем, государство российское было слабым... Его «коэффициент полезного действия» был и остается до сих нор чрезвычайно низким: за тысячу лет оно не могло создать ста­бильного общества, и само по крайней мере четырежды за время существования разрушалось до основания [9]: падение Киевской Руси, «смутное» время, 1917 год и 1991 год. Казалось бы, это противоречит тезису об особой мощи и силе госу­дарства в России. Но дело в том, что его сила чаще всего проявлялась в карательных функциях, в попытках поднять народ на борьбу с внешним врагом, но оно оказывалось не дееспособным всякий раз, когда речь шла о решении глобаль­ных, позитивных, творческих задачах, об умении стимулиро­вать деятельность общественных сил.

Итак, слабое, несовершенное государство, но оно един­ственный интегратор и организатор российского общества, альтернативы которому практически не было.

Эта противоречивая сущность российского государства осо­бенно рельефно обозначилась в тот исторический момент, ко­торый можно назвать утробным периодом отечественных по­литических партий. Ведь до самого начала Второй революции сохранялась возможность модернизировать Россию относитель­но мирным способом. Вообще, шансы для эволюционного пре­образования политической и социально-экономической систе­мы в истории нашей страны можно сравнить с русской мат­решкой, состоящей из вложенных друг в друга куколок. Каж­дая последующая матрешка меньше предыдущей. Пожалуй, самые большие «матрешки» приходятся на первую половину XIX века, на послеекатерининский период, время Александра I и Александра Н. Потом шансы стали быстро убывать, но со­хранялись: к рубежу XIX—XX веков осталась последняя са­мая маленькая «матрешка». Самодержавие времен Александ­ра III и Николая II не использовало эту возможность, оказа­лось крайне не гибким, неспособным реагировать на назрев­шие потребности общественного развития. Трудно представить себе, что едва ли не ведущим в арсенале «воспитательных» средств этого государства, еще в начале XX века, было теле­сное наказание. Полицейские власти особенно широко пользо­вались ими при взыскании недоимок. «Осенью самое обык­новенное явление — появление в деревне станового, стар­шины и волостного суда. Драть без волостного суда нельзя, нужно, чтобы постановление о телесном наказании было сде­лано волостными судьями, — и вот становой таскает за со­бой суд на обывательских... Суд постановляет решения тут же, на улице, словесно....Врываются в село три тройки с колокольчиками, со старшиной, писарем и судьями. Начина­ется ругань, слышатся крики: «Розог!», «Деньги подавай, каналья!», «Я тебе поговорю, замажу рот» [10]. Огласку получило дело исправника Иванова, до смерти засекшего недоимщика [11]. Нередки были случаи, когда крестьяне, получив повестку о наказании сечением, оканчивали жизнь самоубийством.

Телесные наказания были отменены лишь в августе 1904 года императорским указом, изданным по случаю рождения долгожданного сына, наследника престола. Ведущие газеты мира в связи с этим задавали вопрос: «Что было бы с Россией, если бы и пятый ребенок в царской семье был девочкой?».

Самодержавие не способствовало, а наоборот препятство­вало образованию политических организаций в России, тем самым буквально вынуждая их становиться резко оппозици­онными правительственным силам. Позднее Петр Струве на­зовет это «отщепенством» [12]. Но в то же время идеологи ведущих политических течений в России были государствен­никами, т. е. именно государство считали главным орудием реформирования исторического развития народа. При этом вопрос о характере государственной власти и способах её ис­пользования решался, конечно, различно.

На формирование политических партий, их облик не мог­ли не оказать влияние коренные особенности социокультур­ного развития страны, главной из которых является глубокий раскол российского общества. Под расколом понимают особое состояние социальной структуры, характеризующееся пони­женной способностью обеспечивать общественную гармонию (или гармоничный консенсус, т. е. гражданское общество), крайней противоречивостью исторического развития. Обще­ство, пораженное расколом, характеризуется общей социаль­ной неустойчивостью, разрывом связей внутри общества, между обществом и государством, между духовной элитой и наро­дом, между правящей и духовной элитой, внутри личности, высоким уровнем дезорганизации [13].

Раскол проникает в каждую клеточку культуры, социальных отношений, отрывает производство от потребления, куплю от продажи, врача от больного, работника от рабочего места, науку от образования, отрасли и ведомства друг от друга. Одним из его проявлений являются всевозможные массовые фобии, попытки избиения оборотней, террор, терроризм, погромы, вообще, крайняя нетерпимость расколотого общества.

Элементы раскола проявляются во всяком обществе, в осо­бенности при возникновении государства. В России для этого создались особенно благоприятные условия (варяжская госу­дарственность, стремление внедрить византийскую культуру, негативное отношение к торговле, антигосударственный ха­рактер массового сознания). Свою завершенную форму рас­кол российского общества принял в результате реформатор­ской деятельности Петра I, когда новшества, инновации ста­ли отчетливо локализоваться в определенной части общества, его духовной элите, и одновременно вызывать активное отторжение другой его частью. Сложился заколдованный круг. Всякая попытка одной части общества идти по пути прогресса рассматривается другой частью как негативная ценность [14].

XIX век в России был веком быстрого роста интеллиген­ции, расцвета её деятельности, наращивания элементов либе­ральной цивилизации. Либеральная цивилизация — одна из основных форм цивилизации человечества, основанная на ценностях развития и прогресса, превращении диалога в ос­новополагающий принцип социальной жизни, преобладания творчества, медиации, точек роста и развития. Для либераль­ной цивилизации характерен постоянный поток новшеств, изменений, динамичный образ жизни. Она нацелена на воз­растающее значение личности. В России одновременно усили­вается и раскол общества, достигший к началу XX века, по­жалуй, своего апогея. Сама духовная элита была расколота (на западников и славянофилов, вначале в их классической, а затем в превращенных формах, например, так называемые «народники» и «марксисты»). Главное же заключалось в том, что катастрофический характер принимал раскол между ин­теллектуальной элитой, носительницей либеральных ценнос­тей, и основной массой населения, жившей по законам тради­ционной цивилизации. Традиционная цивилизация — одна из форм цивилизаций, основанная на ценностях неизменности человеческих отношений, на их безусловном приоритете пе­ред повышением эффективности деятельности, на идеализа­ции прошлого, на монологе как определяющей форме мышле­ния и жизни. Для традиционной цивилизации характерно со­стояние, требующее минимизации новшеств, как и типична личность, страшащаяся отпадения от целого, а также массо­вое, идущее из глубины веков стремление к уравнительности. Однако в традиционной цивилизации одновременно может иметь место развитие личности, ее превращение в реального свободного субъекта, способного изменяться и изменять об­щество. Этот процесс, если он не оказывается подавленным, приводит в конечном итоге к победе либеральной цивилиза­ции. Великая русская литература чутко отреагировала на это трагическое противоречие.

На наш взгляд, раскол российского общества оказал серьез­ное влияние на политическую физиономию и поведение фор­мирующихся российских партий, обусловив их повышенную политическую нетерпимость, конфронтационность, мизерную способность к компромиссам, если не почти абсолютное сё отсутствие, склонность целого ряда ведущих партий к край­ним, вплоть до экстремистских, методам деятельности. Отсю­да и их тяга на ранних этапах формирования к марксизму.

Таким образом, образование и параметры деятельности рос­сийских политических партий обладали значительным своеоб­разием, во многом обусловленным спецификой всего истори­ческого развития России. Важнейшими из них являлись сле­дующие:

— низкая политическая культура с архаическими оттенка­ми неизбежно накладывала отпечаток на характер деятельно­сти формирующихся политических партий, она была той пи­тательной средой, которая обусловила весьма заметный налет иллюзорности и утопичности в их программах и во всем поли­тическом поведении; одним из главных проявлений этой ил­люзорности был социализм как марксистского, так и немарк­систского толка;

— неоднородность, крайняя неустойчивость и специфичес­кий порядок возникновения новых социальных групп «повин­ны» в пестроте, множественности, ином порядке возникнове­ния ведущих партий капиталистического общества (вначале пролетариата, затем буржуазии). Ещё более важным было отсутствие у российских партий определенной и устойчивой социальной базы. Это позволяет говорить о том, что они в меньшей мере были элементами социальной сферы, и в срав­нительно большей — духовной жизни, возникая прежде всего на базе того или иного комплекса идей;

— основная масса партий возникла как оппозиционная. Более того, их предыстория и первые этапы были вынужден­но нелегальными: российское государство и в начале XX века крайне негативно относилось к самому факту существования политических организаций, хотя бы и в карликовых масшта­бах. Вместе с тем, практически все политические силы видели в государстве едва ли не самое важное орудие модернизации российского общества, естественно, при значительных разли­чиях в определении характера и способов использования госу­дарственной машины;

— политическое поведение (политическая тактика) мно­гих партий отличалась нетерпимостью, неспособностью к ком­промиссам, склонностью к политическому радикализму и эк­стремизму.

В данном учебном пособии авторы сосредоточили внима­ние на узловых проблемах истории российских партий, счита­ясь с вышеперечисленными особенностями их формирования и исходя из определенных методологических положений.

Прежде всего, материал структурировался таким образом, чтобы раскрыть многомерность исторического процесса, как главного условия, определявшего, с одной стороны, социальные функции партий и различных общественно-политических сил, особенно в «критические точки истории», с другой — появле­ние множества альтернатив, которые реализовывались как результат сознательного выбора или отказа от него партий­ных элит и их лидеров.

Во-вторых, авторы стремились актуализировать изложе­ние за счет показа уровня открытости политической линии действовавших тогда и возродившихся ныне партий, путем выявления объективных и субъективных факторов формиро­вания их политики и выделения приоритетных направлений её реализации на том или ином этапе. Внимание акцентиро­валось, в первую очередь, на рассмотрении соотношения тео­ретических моделей, сконструированных партийными идеоло­гами, и социальных реалий, имевших место на каждом исто­рическом моменте. При этом предпринимались попытки выя­вить характер противоречий, заложенных в данном соотношении, а именно уточнить: оказалась ли непредсказуемой действитель­ность, т. е. складывающаяся конкретная ситуация; или исход­ные исторические установки уже в первоначальном варианте были неверными, утопичными; или допускались серьезные ошиб­ки и непоследовательность в ходе претворения в жизнь основ­ных теоретических концепций, партийных программ и т. д.

В-третьих, при формировании фактологической модели отдельных глав и параграфов авторы исходили из того, что развитие исторических ситуаций представляет собой сопря­жение двух отправных начал: объективно-заданного и субъек­тивно-волевого. Поэтому значительное внимание в учебнике уделяется раскрытию природы политического лидерства, в ча­стности — анализу поведенческой линии тех или иных партий­ных руководителей, мотивации их поступков и предприни­мавшихся действий.

Авторы пытались реализовать данные подходы на основе привлечения разнообразных источников, содержание и спе­цифика которых и определили характер объяснительного прин­ципа в трактовке конкретных событий и фактов.

В любой классификационной системе источников, исполь­зуемой ныне при исследовании, важно определиться с глав­ным принципом их выявления и рассмотрения. Как правило, в качестве системообразующего берется принцип, согласно которому выделяется признак, характеризующий внутреннюю, качественную определенность источника. В данном пособии источники классифицируются по видам, определяющим при­знаком образования которых является, согласно источнико­ведческой традиции, их происхождение.

Основным источниковым блоком (группой) при рассмот­рении политической линии, тактики партий и в целом — их истории являются партийные документы и материалы, пред­ставленные несколькими подгруппами. Как правило, в пер­вую подгруппу входят программы и уставы партийных обра­зований, протоколы и стенографические отчеты партийных съездов и конференции, которые включают в себя несколько разновидностей документов: резолюции, тексты докладов н записи речей делегатов, данные об их составе, предложения и заявления делегатов, подготовительные материалы, решения и предложения местных организаций и т. д.

Данные документы явились незаменимым источником, прежде всего, при рассмотрении процесса разработки различ­ными партиями их политической стратегии, особенно в пере­ломные моменты истории:

— нарастании новых качественных характеристик в уров­не исторического осмысления вариантов развития;

— изучении диалектического взаимопроникновения элемен­тов демократизма и централизма во внутрипартийных струк­турах, соотношения центра и инициативы мест;

— исследовании степени готовности к идейным компро­миссам и формированию диалоговых основ взаимоотношений, уровня терпимости и цивилизованности в партийной среде, а зачастую н резкой конфронтационности;

— наконец, выявлении роли н места личностного фактора в идейном и организационном партогенезе.

Важнейшими из опубликованных источников данной группы являются программы и уставы партий, их программные заяв­ления, платформы. В свое время было осуществлено несколь­ко выпусков «Сборника программ политических партий Рос­сии» [15) переизданных затем в 1917 году. Следующие пуб­ликации состоялись лишь в 90-е годы [16], когда в связи с демократизацией общественной жизни стали формироваться протопартийные объединения, а затем на их основе к новые партии, некоторые из которых провозгласили родственные политическим организациям начала века установки.

Интересными источниками для изучения истории полити­ческих партий являются документы н материалы съездов. Материалы партийных съездов — даже КПСС — отложились неравномерно. Работа 1 съезда не протоколировалась. Со вре­мени II съезда РСДРП велись протокольные записи всех засе­даний. Начиная с VII съезда РКП (б) было налажено стено­графирование съездов и конференций. Протоколы и стено­граммы издавались, в основном, сразу же после окончания работы партийных форумов; исключения составили материа­лы XVIII конференции ВКП(б) и XIX съезда КПСС; которые отдельными изданиями не публиковались. Информационная насыщенность данных материалов неоднозначна, хотя своеоб­разная уникальность каждого из них очевидна. Во многих слу­чаях она связана не столько с текстовым содержанием основ­ных докладов и выступлений первых лиц, сколько с той скры­той информацией, которую можно получить на основе анали­за структуры и очередности помещения материалов, характера приложений, слагаемых постановлений я резолюций, соста­вов президиумов и списков выступавших и т. д. Например, анализ приветствий XVI съезду ВКП (б) (26 июня — 13 июля 1930 года), равномерно распределенных на все первые дни его работы и закончившихся в 56-ти из 58-ми случаев здрави­цей в честь И. В. Сталина (кстати, на XV съезде ВКП (б) та­кой ритуал отсутствовал), раскрывает сущность и этапы фор­мирования советского тоталитаризма больше, чем собственно текст отчетного доклада ЦК, сделанного им на съезде. Анало­гичным свидетельством является и факт отказа на XVII съез­де ВКП(б) (26 января — 10 февраля 1934 г.), после соот­ветствующего предложения С.М. Кирова, от развернутой ре­золюции по отчетному докладу ЦК и сведения всех ее пунктов к двум, предложившим «одобрить целиком и полностью» по­литическую линию и практическую работу ЦК ВКП (б) (17]. Практика принятия развернутых постановлений по отчетным докладам ЦК была восстановлена лишь XX съездом КПСС (14—25 февраля 1956 г.), когда на его двенадцатом заседа­нии (20 февраля) была образована специальная комиссия по подготовке проекта развернутой резолюции [18]. Данная тра­диция вновь прервется в условиях полного торжества все­сильной партийно-государственной бюрократии, когда на XXV съезде КПСС (24 февраля — 5 марта 1975 г.), по существу, полностью будет воспроизведен текст резолюции XVII съезда [19]. И опять-таки как свидетельство осознания необходимо­сти перемен можно рассматривать факт принятия XXVII съез­дом КПСС резолюция по политическому докладу ЦК, состояв­шей из 5 разделов и соответственно отразившей попытку кор­ректировки политического курса [20).

Сложнее обстояло дело с привлечением материалов съез­дов и конференций небольшевистских партий России начала века. Многие из них публиковались не полностью или не пуб­ликовались вовсе. Например, даже Конституционно-демокра­тическая партия (Партия народной свободы), одна из самых крупных общероссийских партий, единственно просущество­вавшая вплоть до октября 1917 г. без раскола, официально не легализовалась, что в известном смысле затрудняло публика­цию ее материалов. Характерно, что данная партия опять-таки оказалась единственной, сумевшей провести за 12 лет, с октября 1905 по октябрь 1917 года, 10 партийных съездов, каждый из которых был представлен весьма насыщенной по­весткой дня. Протоколов заседаний первого (Учредительно­го) съезда (12—18 октября 1905 г.) нет, хотя по окончании его работы была издана брошюра с некоторыми материалами, в состав которых вошли: вступительная речь П.Н. Милюкова, текст принятой программы партии, состав ЦК, избранного на съезде, и некоторые постановления съезда, в том числе — «О Манифесте 17 октября» [21].

Протоколы II съезда кадетской партии (5—11 января 1906 г.) публиковались в виде специальных бюллетеней, всего их вышло 8 в период с 6 по 14 января 1906 г. [22]. Протоколы III съезда (21-25 апреля 1906 г.) [23] были изданы во время работы I

Государственной Думы. Они позволяют проследить процесс

разработки тактической линии кадетов по отношению к Думе, а также задачи внепарламентской деятельности и организаци­онные вопросы. Отдельным изданием вышли решения съезда [24]. Протоколов IV съезда кадетской партии нет, ибо Мини­стерство внутренних дел Российской империи воспрепятство­вало проведению этого съезда в связи с отсутствием официаль­ного разрешения на легализацию партии. Съезд состоялся в Финляндии (в Гельсингфорсе) 24—27 сентября 1906 года. Были опубликованы его постановления и отдельные тексты докладов (по аграрному вопросу и т. д.) [25]. Заседания V съезда Конституционно-демократической партии (23—24 октября 1907 г.) уже стенографировались. Его стенографический от­чет был опубликован в журнале «Вестник партии народной свободы», отдельным изданием вышел отчет ЦК за первые два года (с 18 октября 1905 г. по 1907 г.) [26]. Последний доку­мент представляется особенно информационно насыщенным.

Стенографировались заседания пяти съездов кадетской партии, хотя их издательская судьба менее удачна. Были опубликованы стенографические отчеты VII (25—28 марта 1917 г.) и IX (23—28 июля 1917 г.) съездов Конституционно-демократической партии [27]. Отдельными брошюрами были изданы резолюции VIII съезда кадетской партии (май 1917 г.) и доклад на нем по аграрной программе. Материалы данных съездов позволяют всесторонне разобраться с характером уточнений программных положений кадетской партии после Февра­ля, а главное — с их проектами модернизации России в смыс­ле ее политического устройства и экономической эволюции. Именно на IX съезде была выдвинута задача сформулировать экономическую программу практического характера.

Не менее интересными, в поисковом плане, представляют­ся материалы съездов Партии социалистов-революционеров.

Будучи партией откровенно революционной и одновременно наиболее «почвенной», она занимала одно из ведущих мест в системе российских партий и оказывала, несмотря на неле­гальный или полулегальный характер действий, значительное влияние на политические процессы в стране. Были опублико­ваны протоколы первого съезда Партии социалистов-револю­ционеров [28] и второго (экстренного) съезда [29], прохо­дивших в условиях первой русской революции, утвердивших программу и устав, проявивших определенную маневренность при разработке тактики партии, в первую очередь, в связи с отношением к I и II Государственным Думам (под аграрным проектом, внесенным во II Думу, удалось собрать 104 подпи­си). В определенной степени этапным для данной партии был

III съезд, проходивший 24 мая — 14 июня 1917 г. Стеногра­фический отчет его, составивший более 560 страниц, был опубликован почти сразу же [30]. Он дает полное представ­ление о тех уточнениях политической стратегии, которые были произведены эсерами на основе признания своеобразия Февральской революции, а именно — ее народно-трудового характера. Частично были изданы и материалы последнего,

IV съезда партии, проходившего уже в советское время с 26 но­ября по 5 декабря 1917 г. [31]. Критический отчет о его рабо­те, опубликованный центральным издательством Партии со­циалистов-революционеров на 160 страницах, позволяет кон­статировать, что эсеры сделали определенные подвижки в своей модели государственного устройства России, допустив комби­нацию советов с Учредительным собранием и разработав дос­таточно емкую социально-экономическую программу [32].

Публиковались в 1917—1918 гг. материалы съездов, кон­ференций, совещаний и других социалистических партий, как-то: меньшевиков-интернационалистов [33], левых социалис­тов-революционеров [34], народных социалистов, анархис­тов и т. д. Однако данные публикации не носили системного характера; первоначально издательская работа была затруд­нена сложностью протекавших процессов и концентрацией внимания партий, их центральных комитетов на практичес­кой деятельности. Так, протокольная запись заседаний Объе­динительного съезда РСДРП(м), проходившего с 19 по 26 ав­густа 1917 г. и представлявшего около 200 до последнего времени не издавалась и сохранилась в архи­вном варианте [35]. То же самое можно сказать о протоколах чрезвычайного съезда РСДРП, проведенного меньшевиками 30 ноября — 6 декабря 1917 г. Отчет о ходе работы 1-го всерос­сийского съезда энесов (июль 1917 г.), в частности - доклад и резолюция по аграрному вопросу, о работе промышленности, о путях перехода к «абсолютному народовластию» и т. д., печатался в газете «Народное слово» (36] — органе Народной социалистической партии и отдельным изданием не выходил. С приходом к власти большевиков, и особенно после приня­тия декрета ВЦИК от 14 июня 1918 г. об исключении правых эсеров и меньшевиков из состава советов, возможности от­крытой издательский деятельности на Родине для небольше­вистских партий были сведены почти к нулю. Отныне она стала в основном протекать за границей, где продолжалась на протяжении многих лет. Так, программное заявление мень­шевиков-интернационалистов под названием «Что делать?», обращенное к их «друго-врагам» — большевикам, изданное, по существу, наряду с некоторыми другими документами дан­ной партии, в 1920 г. полулегально [37) (в Харькове, Влади­востоке и др.), долгое время в России не переиздавалось. Одной из последних публикаций, предпринятых центральным изда­тельством Бюро ЦК РСДРП, была публикация материалов партийного совещания РСДРП, проходившего с 27 декабря 1918 г. по 1 января 1919 г. в Москве и резко осудившего реп­рессии правительства по отношению к членам данной партии, особенно на местах, но одновременно выразившего определен­ную надежду на более лояльное отношение режима к оппози­ции [38]. Как известно, надеждам не суждено было сбыться.

Текст проекта программы эсеровской партии, разработан­ный В.М. Черновым и одобренный X Советом партии (август 1921 г) публиковался уже за границей в газете «Революцион­ная Россия» — органе Партии социалистов революционеров, начиная с ее первого номера, вышедшего 25 декабря 1920 года.

Важную подгруппу среди документов и материалов поли­тических партий составили протоколы их центральных коми­тетов. Они являются одним из базовых источников, позволя­ющих проследить процесс выработки и принятия партийных решений «изнутри». Содержание данных источников раскры­вает не только приоритетные направления деятельности партий, но и освещает, как правило, широкий круг вопросов полити­ческой жизни страны. К сожалению, это по сей день наиме­нее подверженная открытой публикации часть партийных до­кументов. Протоколы заседания центрального комитета боль­шевистской партии, ставшей правящей, почти за весь период пребывания ее в этом качестве, представлены были лишь эпи­зодическими изданиями, связанными, в основном, с этапом взятия власти и подготовки к этому акту [39] или так называ­емым «застойным» периодом. Особо засекреченными были материалы пленумов ЦК РКП (б) — ВКП (б), проходивших в 20—30-е годы. Лишь в последнее время осуществлена полная публикация материалов февральско-мартовского пленума ЦК ВКП (б) 1937 года [40] на основе воспроизведения стеногра­фической записи, «очень далекой от официальных версий», опубликованных в печати 30-х годов или вошедших в собра­ние сочинений [41), выступлении на нем большевистских де­ятелей: И. Сталина Н.Хрущева, М.Калинина, А.Жданова и др. Ценность этого источника в раскрытии характера совет­ского тоталитаризма, показе социокультурного облика партий­ной элиты неоценима. Редакция журнала «Исторический ар­хив" в рубрике «Архив вождей» осуществила публикацию сте­нографического отчета ещё одного засекреченного пленума ЦК КПСС — июньского (1957 г.). Документ, хранящийся в Ар­хиве Президента Российской Федерации (АРПФ), в свое время напечатанный в 100 экземплярах и подготовленный к рассыл­ке, не рассылался; лишь через месяц членам ЦК и ревизионной комиссии был отправлен протокол заседаний за 22.—29 июня, но часть, выступлений и сообщений в него не вошли [42}. Опубликованный стенографический отчет позволяет воссоз­дать не только полный внутреннего драматизма и коллизий ход самого пленума, но и более глубоко раскрыть один из самых критических, переломных моментов политической истории страны, характеризуемый борьбой двух начал: традиционализма и реформизма.

Долгое время почти не публиковались на Родине протокольные записи заседаний центральных комитетов социалис­тических (небольщевистских) партий, в советский период — в основном из-за нелояльного отношения к ним большевиков. Так, материалы Советов Партии социалистов-революционе­ров, приравненных по своему значению к пленумам централь­ного комитета, проходивших в годы гражданской войны, пуб­ликовались в основном за рубежом. В России они отложились в частности лишь в архивных фондах [43]. Громадная работа по систематизации эсеровских документов послеоктябрьского периода была проведена в Амстердаме; она завершилась изда­нием соответствующего сборника объемом более 722 страниц [44], в России не переиздававшегося. Некоторые материалы ЦК РСДРП (меньшевиков), кроме уже названного ранее сбор­ника документов, были представлены еще в одном сборнике «Социал-демократия и революция», напечатанном в 1920 году в Одессе. В нем были помещены некоторые доклады и тезисы ЦК «Мировая социальная революция и задачи социал-демок­ратии», принятые на расширенном заседании ЦК в апреле 1920 года и в чем-то означавшие серьезный рывок социал-демократов от общих социологических схем будущего России к прагматике будней. Материалы некоторых совещаний при ЦК РСДРП (меньшевиков) и его заседаний, проходивших в первой половине 1917 года, опубликованы в 1 томе уникаль­ного издания, предпринятого отечественными и американски­ми учеными (ответственные редакторы: З. Галили — США, А.Ненароков — Россия), начавшего выходить в 1994 году и предполагавшего в последующих двух томах представить до­кументы партии вплоть до 1920 года [45].

Более представительно выглядят аналогичные документы либеральных партий и в первую очередь — Конституционно-демократической партии, предпринимавшей большие усилия для своевременной фиксации проделанной ее ЦК работы. До II съезда партии (январь 1906 г.) заседания ЦК проходили неупорядоченно, в связи с чем на съезде было принято реше­ние один раз в неделю устраивать очередные (пленарные) заседания попеременно в Москве и Петербурге. ЦК избрал секретариат для ведения всей текущей организационной и тех­нической работы. Например, в период русской революции в состав секретариата входили: А.А. Корнилов, Д.И. Шахов­ской, А.Н. Максимов, Н.Н. Черненков, A.M. Колюбакин, Н.М. Иорданский и др., которые достаточно скрупулезно со­бирали материалы ЦК, позднее отложившиеся в фондах оте­чественных архивов [46]. Данные документы были изданы трижды: первый раз — в начале 30-х годов под редакцией Б.Б. Граве [47], второй раз — в начале 90-х под редакцией В.В. Шелохаева, Д.Б. Павлова, третий — в 1994 году. Вто­рое и третье издания отличает большая редакторская работа. Было расшифровано более 63 протоколов, выявлены разно­чтения, возникшие при двойном протоколировании, восста­новлены и включены зачеркнутые тексты выступлений П.Н. Милюкова, А.А. Корнилова, Н.Н. Винавера, пояснитель­ные материалы, публикации снабжены обширными примечани­ями. Документы представляют несомненный исследовательский интерес, ибо раскрывают процессы выработки стратегической и тактической линии партии, работу по созыву общепартийных съездов и контролю за выполнением их решений, партийному строительству на местах и поддержке тесных связей с думской фракцией. В связи с последним сюжетом был выпущен специ­альный сборник, в который вошли все законодательные проек­ты и соответствующие предложения Партии народной свобо­ды в 1905—1907 гг. Он был издан в 1907 году под редакцией Н.И. Астрова, Ф.Ф. Кокошкина, С.А. Муромцева, П.И. Нов­городцева и кн. Д.И. Шаховского. Значение сборника опре­деляется той задачей, которую поставили редакторы при его составлении: «служить копией той работы, которая совершена была вне Думы и в Думе самой партией или по её иници­ативе и при её руководящем влиянии» [48].

В начале 90-х годов была также осуществлена публикация документов и материалов ЦК партий умеренного либерально­го толка — партии октябристов [49]. Публикация была под­готовлена В.В. Шелохаевым и Д.Б. Павловым и содержа­ла, в основном, материалы, публикуемые впервые, за исключением нескольких документов, в свое время увидевших свет в виде единичных газетных отчетов или в журнальном вари­анте. Ядро октябристов составляли представители высших слоев интеллигенции и чиновничества, деятели промышленно-тор­говых кругов Ф.М. Плевако, Ю.Н. Милютин, М.В. Родзян­ко, Н.А. Хомяков, кн. Н.С. Волконский и др.; председателем ЦК в октябре 1906 года был избран А.И. Гучков — финан­сист и крупный общественный деятель. Протоколы ЦК «Со­юза 17 октября», а также журнал первого и стенографичес­кий отчет второго общих собраний членов «Союза 17 октября» в Петербурге (4 декабря 1905 и 29 января 1906 г.) и записи некоторых других партийных совещаний, позволяют раскрыть существо концептуальных подходов партийных руководите­лей как сторонников мирной эволюции российской государ­ственности.

Большую роль в решении поисковых задач авторы данного пособия отвели документам личного происхождения. В насто­ящее время, когда преодолевается, хотя и с определенным напряжением, запрет официальных идеологов 30-х годов на изложение истории «вокруг исторических лиц» [50], роль ли­дера политической партии перестает рассматриваться как вто­ричная, зависимая во всем и напрямую от воли партийных «масс». Сегодня все чаще политические реалии оцениваются как концентрированные выражения социального поведения людей, их ментальности. И в первую очередь это относится к партийным идеологам, ибо именно они зачастую определяли не только идеологию и тактику партий, но всю их поведенчес­кую линию в целом. Документы личного происхождения, под­разделяемые на две большие группы: произведения полити­ческих деятелей и мемуары, отложившиеся неравномерно применительно к руководящему составу различных российс­ких партий, позволяют выявить многое. Прежде всего, как в свое время подчеркивалось издателями 41 тома энциклопеди­ческого словаря Гранат, специально составленного из 245 био­графий участников революций, «история деятелей облекает плотью и кровью выводы массовых наблюдений и отражает изгибы жизни, не поддающиеся статистическому учету» [51]. Документы личного происхождения являются также свидетельствами того влияния, которое оказывали на ход событий отдельные личности, особенно в переломные моменты, т, е. они раскрывают природу политического лидерства. И далее: данные источники, будучи документами субъективного харак­тера, объективно приобретают большую ценность именно в силу своего субъективизма, т. н. личностного восприятия ис­торической ситуации, и тем самым позволяют выявить психо­логические аспекты истории партийных элит. И, наконец, с их помощью, как ни с какими другими источниками, удается раскрыть генезис того интеллектуального феномена, который создали в начале века партийные теоретики и идеологи в по­пытках трансформирования настоящего и прогнозирования будущего России.

В известном смысле, «золотым веком» в деле публикаций произведений лидеров российских партий были первые годы существования советского режима. Наибольший интерес пред­ставляют сборники, опубликованные почти одновременно эсе­ровским [52] и социал-демократическим [53] издательствами и содержавшие статьи видных партийных деятелей обеих партий (эсеров — В.М. Чернова, А. Баха, Н.В. Святицкого, В. Руднева, М, Вишняка; социал-демократов — Ф. Дана, Л. Мартова, Д. Далина, В. Горева и др.). Их статьи содержа­ли первые аналитические оценки происшедших событий и были устремлены в будущее. Был опубликован аналогичный сбор­ник кадетских и близких к ним авторов [54]. Издавались и отдельные работы [55]. А затем утвердилась многолетняя тра­диция, почти полностью исключавшая из отечественного тео­ретического пространства работы представителей небольше­вистских партий. Ныне изданы некоторые из них, в основном в виде тематических сборников, составленных из произведе­ний авторов, принадлежавших к различным политическим направлениям [56]. И хотя издаются зачастую они под руб­рикой «Воспоминания», однако включают в основном работы и фрагменты аналитического характера, как правило, опубли­кованные в свое время за рубежом. Несомненную ценность для данного учебника представляли труды лидеров российских со­циал-демократов Г.В. Плеханова, П.Б. Аксельрода, Ф.И. Да­на, Ю.О. Мартова, А.Н. Потресова; «теоретиков нового либе-рализма М.М. Ковалевского, П.Н. Милюкова; видного идео­лога эсеровского движения В.М. Чернова и др. Весьма значи­тельная часть их идейного наследия в виде рукописей хранится в государственных отечественных архивах [57] или нацио­нальных архивах за рубежом.

Сегодня важное место в исследовательской практике зани­мают мемуары политических деятелей. Мемуары — глубоко личные свидетельства событий прошлых лет. Судьба мемуар­ной литературы, ее публикация прямо зависит от обществен­ной атмосферы, от отношения властных структур к истории — уважаема ли правда или с нею не считаются, поощряется ли она или преследуется.

На современном этапе интерес к прошлому вызвал новую волну публикаций мемуаров. Мемуарная литература занимает важное место в числе источников, на основе которых сегодня формируется новая историческая традиция. Преодолевается восприятие субъективизма мемуаров как резко отрицательно­го факта, ставившего ранее под сомнение полноценность вос­поминаний как исторического источника.

При использовании мемуаров авторы руководствовались систематизированными А. С. Лаппо-Данилевским [58] 14 ус­ловиями достоверности сведений, представленных авторами воспоминаний, в их числе наиболее важными в исследова­тельской работе представляются следующие: непосредствен­ность восприятия фактов; время свидетельствования о факте; цели воссоздания событий и т. д. Ныне напечатаны мемуары большого числа партийных деятелей: В.М. Чернова, Н.Д. Ав­ксентьева, Б.Савинкова, В.Л. Бурцева, А.Ф. Керенского, Н.Махно, П.Н. Милюкова, А.И. Гучкова, М.В. Родзянко, Н.Н. Суханова, А.Г. Шляпникова и т. д. Мемуаров, дневни­ков, записок сейчас сотни, как правило, это либо загранич­ные издания, либо советские — 20-х годов. И хотя они раз­нятся по уровню выполнения предисловий и комментариев, но в целом ценность их, с точки зрения реставрации внутрен­него мира незаурядных личностей, несомненна.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Очерки истории политических партий и движений России. Кн. 1.

Вып. 1. Ростов-на-Дону — М., 1992. — С. 103.

2. Эйдельман Н. Революция «сверху» в России. М.,1989.

3. Ахиезер А. Россия: критика исторического опыта. Т.1. М., 1991.

С. 12.

4. Очерки истории политических партий и движений России. Кн. 1.

Вып. 1. Ростов-на-Дону—М., 1992. С. 36-42.

5. Там же. С. 36.

6. Там же. С. 36.

7. Там же. С. 37.

8. Милюков П.Н. Лекции но введению в курс русской истории, чи-

танные на историко-филологическом факультете Московского уни­верситета в 1894-1895 гг. М., 1895. С. 81.

9. Ахиезер А. Россия: критика исторического опыта. Т II. М., 1991.

10. «Русская мысль». 1900. №1 С. 134.

11 Вестник Европы. 1895. №11.

12. Вехи. СПб. 1909. С 82.

13. Ахиезер А. Россия, критика исторического опыта. Ч. III. М., 1991. С. 290-291.

15. См.: Сборник программ политических партий России. Под ред. В.В. Водовозова. СПб., 1906. Вып. I, II, III; Российские партии, союзы и лиги. Сборник программ, уставов и справочных сведе­ний о российских партиях, всероссийских профессионально-по­литических и профессиональных союзов и всероссийских лигах. Сост. В. Иванович. СПб., 1906.

16. См., напр.: Новейшие политические партии в России (докумен­ты и материалы). Сост. В.Ф. Славин, В.П.Давыдов. М., 1991; Россия сегодня. Политические партии в документах (1986 —1991). М., 1991; Программы политических партий и организаций Рос­сии кон. XIX—XX века. Ростов-на-Дону, 1992; и т. д.

17. См.: КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1985. Т. 6. С. 103.

18. См.: XX съезд КПСС. Стенографический отчет. М., 1956. Т.1. С. 635.

19. См.: XXV съезд КПСС. Стенографический отчет. М., 1976. Т. 1. С 464

20. См.: XXVII съезд КПСС. Стенографический отчет. М., 1986. Т.1. С. 530-558.

21. Конституционно-демократическая партия: съезд 12-18 октября 1905. СПб., 1906.

22. Конституционно-демократическая партия. Съезд Н. Бюллетени № 1-8. СПб., 1906.

23. Протоколы III Общеимперского делегатского съезда партии На­родной свободы. — СПб., 1906.

24. Конституционно-демократическая партия (Партия Народной свободы). Постановления III съезда 21—25 апреля 1906 и устав партии. — СПб., 1906.

25. Вестник партии народной свободы. — 1907.- №.46—49.

26. Отчет Центрального комитета конституционно-демократической партии (партии народной свободы) за два года с 18 октября 1905 г. по октябрь 1907 г. — СПб., 1907.

27. Конституционно-демократическая партия. 7 съезд. Стенографи­ческий протокол заседаний 7 съезда партии Народной свободы. — Пг., 1917. 9 съезд партии Народной свободы. Стенографический отчет. М., 1917.

28. Протоколы Первого съезда Партии Социалистов-революционе­ров. СПб., 1906.

29. Протоколы 11 (экстренного) съезда Партии Социалистов-рево­люционеров. СПб., 1907.

30. III съезд Партии Социалистов-революционеров. М., 1917.

31. Краткий отчет о работе 4-го съезда Партии Социалистов-рево­люционеров 26 ноября — 5 декабря 1917. Пг., 1917.

32. Отчет о заседаниях социально-экономической секции 4-го съезда Партии Социалистов-революционеров / Партийные известия. ЦК ПСР. 1918 №5.

33. Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП (7-12 мая 1917г.). Пг., 1917; См. также.

Стенографический отчет конференции / В кн.: Меньшевики в 1917 году. От января до июльских событий. В 3-х томах. Т.1. М.,1994.

34. Партия левых социалистов-революционеров (интернационалис­тов). Съезд I. Петроград. 1917. Протоколы. М., 1918; Партия левых социалистов-революционеров (интернационалистов). Съезд IV. Резолюции и постановления. М., 1918; и т. д.

35. РЦХИДНИ. Ф. 275. Оп. 1. Д. 1. Л. 1-43.

36. Народное слово. 1917. 18, 20, 22, 25 июня; 5, 7 июля; 11, 18, 19 августа и т. д.

37. Сборник резолюций и тезисов Центрального комитета РСДРП и партийных совещаний. — Харьков, 1920 (или: Владивосток, 1921).

38. Партийное совещание РСДРП. 27 декабря 1918 — 1 января 191?о.-М.: изд-во Бюро ЦК РСДРП, 1919.

39. См.: Протоколы Центрального комитета РСДРП (б). Август 1917 — февраль 1918. М., 1958.

40. Материалы февральско-мартовского пленума ЦК ВКП (б) 1937 года // Вопросы истории. 1992. №2-12; 1993. №2, 5, 6.

41. От публикаторов // Вопросы истории. 1993. №6. С. 30.

42. С.П.: Последняя «антипартийная группа». Стенографический отчет июньского (1957 г.) пленума ЦК КПСС // Исторический архив 1993. №3.

43. X совет Партии Социалистов-революционеров (август 1921). РЦХИДНИ. Ф. 274. Оп. 1. Д. 1.

44. См.: Партия Социалистов-революционеров после октябрьского переворота 1917. Документы из архива ПСР. Amsterdam, 1989.

45. Меньшевики в 1917 г. В 3-х томах. Т. 1. От января до июльских событий. М., 1994.

46. См., напр.: ГАРФ. Ф. 523. 579 и др.

47. Граве Б.Б. Кадеты. 1906. (материалы ЦК партии «Народной свободы») // Красный архив. 1931. Т. 3 (46).

48. Законодательные проекты и предложения Партии Народной Свободы. 1905-1907 гг. СПб., 1907. С. 8.

49. См.: Центральный комитет «Союза 17 октября» в 1905—1907 годах. Документы и материалы // История СССР. 1991. №2.

50. См.: О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском «Краткого курса истории ВКП (б)». Постановление ЦК ВКП (б). М., 1939. С. 4.

51. Энциклопедический словарь Гранат. М., 1989. Т. 41. С. 347.

52. Год русской революции (1917-1918). Сборник статей. М., 1918; Большевики у власти. Сборник статей. М., 1918.

53. За год. Сборник статей. М., 1919; Оборона революции и социал-демократия. Сборник статей. Пг.-М., 1920.

54. Из глубины. Сборник статей о русской революции. М,- Пг., 1918.

55. См., напр.: Святицкий Н В. К истории Всероссийского Учреди­тельного собрания. М., 1921; его же. К прекращению войны внутри демократии. М., 1919; Корнилов А.А. Партия Народной свободы (исторический очерк). Пг., 1917; Кропоткин П. Справедливость и нравственность. Пг-М.; Дильк К. Социализм, ком­мунизм и анархизм. М., 1918; Милюков Я. Я. В плену у Цим­мервальда. Две речи. М., 1917; Гредескул Я.А. Россия прежде и теперь. М.-Л., 1926; Новгородцев Я. Об общественном идеале. М., 1917; и т. д.

56. См., напр.: Страна гибнет сегодня. М., 1991; Октябрьский пере­ворот. Революция 1917 года глазами ее руководителей. М., 1991. Октябрь 1917 и судьбы политической оппозиции. В 3-х частях. Ч. III. Хрестоматия истории общественных движений и полити­ческих партий. Гомель, 1993; и т. д.

57. См., напр.: Чернов В.М. Коалиция без коалиции; его же. Пси­хология властебоязни; его же. Охлос и демос; Русанов Я. С. Фев­ральская революция и октябрьский переворот. РЦХИДНИ. Ф. 274, Оп. 1. Д. 40; и т. д.

58. Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. СПб., 1913. Вып. 2. С. 618.

ГЛАВА I. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРТИЙ В РОССИИ.

1. ИДЕОЛОГИЯ, ОРГАНИЗАЦИЯ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ НЕОНАРОДНИЧЕСКИХ ПАРТИЙ

Если социал-демократия воспроизвела народническую и революционную методологию в превращенной форме, то эсе­ровские организации были прямыми наследниками классичес­кого народничества. Последнее возникло в 60-е годы прошло­го века и достигло кульминации в 70-е годы. Массовое движе­ние разночинской интеллигенции к «народу» в буквальном смысле слова принимало различные формы (устная пропаган­да, переселение в деревню, индивидуальный террор), отлича­лась высокой степенью организованности. Строгая дисципли­на искусная конспирация были свойственны народническим организациям «Земля и воля» (1876 г.), «Народная воля», «Черный передел» (1878 г.). Кульминацией и одновременно крахом классического народничества стало убийство царя Алек­сандра II членами «Народной воли». Достоинством советской историографии постсталинского периода (т. е. с сер. 50-х го­дов) является обстоятельное изучение фактической истории народнического движения. Труднее согласиться с оценками места и роли классического народничества в революционной истории. В новейшей литературе высказываются порой по­лярные точки зрения на этот счет. Одни полагают, что «аль­тернативой марксизму могло быть лишь учение о социализме, выработанное народническими теоретиками — федералистами» [1]. Другие подчеркивают, что большевистский волюнта­ризм, теоретическое обоснование особо важной роли созна­тельного меньшинства, модель «казарменного социализма» за­имствованы из народничества, прежде всего у ткачевского, «заговорщического» его варианта [2]. Очевидно, что оценка столь грандиозного явления, каким было народничество, не может быть однозначной. К историческим заслугам классического народничества мы относим поиск почвенного, само­бытного пути развития России; стремление сделать народ субъектом исторического творчества; создание прочных поли­тических организаций и формирование особого типа личнос­ти, ориентированной на приоритет общественных ценностей. Идею особого исторического пути страны в наиболее развер­нутом виде сформулировал теоретический гений народниче­ства Александр Герцен. Осмысливая опыт европейских рево­люций середины XIX века, крайне негативно квалифицируя его, он сформулировал концепцию иного варианта развития России: «Нам нечего заимствовать у мещанской Европы... [3]. «Я чую умом и сердцем, что история толкается именно в наши ворота» [4]. При этом Герцен избежал примитивного отрица­ния позитивного опыта, накопленного европейскими страна­ми: «наука Запада и его трагическая судьба» по-прежнему дают «богатые средства», чтобы теоретически осмыслить пути русского развития [5]. Главным гарантом истинно нацио­нального, почвенного варианта он, как и все народники, счи­тал мощную общинную традицию. В общине может произой­ти освобождение личности «без фаз европейского развития». Поэтому задачу духовной элиты он видел в том, «чтоб на основаниях науки сознательно развить элемент нашего об­щинного самоуправления до полной свободы лица, минуя те промежуточные формы, которыми по необходимости шло, плутая по неизвестным путям, развитие Запада. В естествен­ной непосредственности нашего сельского быта, в шатких и неустоявшихся экономических и политических понятиях, в смутном праве собственности, в отсутствии мещанства (т. е. собственности — Л.С.) и необычайной усвояемости чужого мы имеем шаг перед народами, вполне сложившимися и ус­талыми [6]. Таким образом, народники продолжили нача­тый славянофилами поиск варианта развития, отвечающего особенностям России, опирающегося на национальную тра­дицию.

Следующим прогрессивным моментом в деятельности народ­ничества было стремление сделать сам народ субъектом преобра­зовательского творчества. Это стремление в 60-е и 70-е годы приобрело наивные формы «хождения в народ», т. е. создания крестьянских поселений. Известные успехи были достигнуты Я.В.Стефановичем и Л.Г.Дейчем в 1877г., В.Н.Фигнер и Е.Н. Фигнер, А.И. Иванчиным-Писаревым в 1878 г. Но они были временными. Несмотря на наивность и утопизм, одно уже великое, массовое, почти повсеместное (в 43 губерниях) хож­дение в народ возвышает его участников. Различными такти­ческими средствами, пропагандой (П.Лавров), немедленным бунтом (М.Бакунин), народники пытались решить главную задачу — вовлечь в активную деятельность саму «почву», про­будить ее. И даже столь характерный для классических народ­ников террор рассматривался ими как средство, порою послед­нее, крайнее, к которому приходилось прибегать в результа­те краха других, более «мирных» способов поднять мужика. А.К. Соловьев пришел к мысли о цареубийстве только тогда, когда «потерял веру в пропаганду среди крестьян» [7].

Народники смогли создать прочные организации, способ­ные в сложнейших политических условиях противостоять цар­ским спецслужбам. Это были «Земля и воля» 1863 и 1876 го­дов, «Народная воля» 1878 года. Последняя благодаря высо­кой дисциплине, конспиративному мастерству смогла осуще­ствлять свою опасную деятельность около трех лет.

Наконец, классическое народничество обессмертило себя плеядой ярких человеческих натур, ставших по сути нашим национальным достоянием. Можно обвинять их в наивности, утопизме, теоретической и политической бесплодности, но нельзя не восхищаться самоотверженностью, готовностью к самопожертвованию, целеустремленностью. Собственная жизнь в их менталитете была далеко не самой дорогой ценой за ве­ликое дело социального освобождения трудящихся.

Вместе с тем, классическое народничество несет значитель­ную долю исторической ответственности за столь отчетливо проявившиеся в XIX, а ещё более в XX веке «родимые пятна» преобразовательского процесса в России — элементы утопиз­ма, волюнтаризма, терроризма.

Утопизм народнической доктрины заключался, на наш взгляд, в абсолютизации архаичных форм экономической и духовной жизни русского народа. Подчеркнем существенней­ший акцент. Сам факт внимания к традиционным и наиболее распространенным формам жизни, их учет составляет как раз сильную сторону народничества. Более того, Герцен, Черны­шевский и их сторонники видели в этих формах, прежде все­го, в общине, основную ячейку будущего справедливого соци­ального устройства в России. Возможно, что в этой гипотезе содержалась значительная доля истины. Можно с известными оговорками согласиться с точкой зрения известного специали­ста по истории народнического движения В.Ф. Антонова, что многие элементы народнической модели обустройства страны были реальны, обоснованы [8]. Однако абсолютизация, т. е. преувеличение роли старых форм, и, с другой стороны, на­дежды на возможность избежать, изолироваться от рыночных форм хозяйствования, элементов капиталистического способа производства и уклада жизни превращала здравые народнические идеи в неосуществимые утопии. «...В избе русского крестьянина, — писал Герцен, — мы обрели зародыш эконо­мических и административных установлений, основанных на общинном землевладении, на аграрном и инстинктивном ком­мунизме» [9]. Может быть, и в избе, но не в одной только крестьянской избе даже тогда, в XIX веке можно было изме­рить уклад труда и жизни р