(Эротизм с точки зрения культуры)
Уже давно известно, что эротическое и творческое находятся очень близко друг от друга. Ибо творческое – в значительной степени сублимация эротического. Гениальное и сексуальное – намного ближе друг к другу, чем это может казаться.
Мне не хочется углубляться в сферы классического психоанализа, вместо него воспользуюсь поэзией. И не эротической, а сверхэротической.
На том уровне, когда эротика проявляется как высшие знаки культуры.
Так в ночи летние, ничком,
Упав в овсы с мольбой: исполнься
Грозят заре твоим зрачком.
Так затевают ссоры с солнцем.
Так начинают жить стихом.
Не хочется даже обсуждать эти строки из стихотворения Бориса Пастернака.
Потому что, совершив подобное, я немедленно опустил бы великий творческий эротизм этих стихов на землю.
Всякое непоэтическое прикосновение к этому невероятному Вселенскому эротизму уничтожит искусство. Я позволил себе только выделить самое эротическое слово, которое может помочь пониманию того, НАСКОЛЬКО это эротично.
И еще один стих:
Звук осторожный и глухой
Плода, сорвавшегося с древа,
Среди немолчного напева
Глубокой тишины лесной...
Я вообще боюсь комментировать этот стих, но я знаю, кто-нибудь обязательно скажет, что эротизм этого гениального творения из четырех строчек Осипа Мандельштама притянут мною за уши.
Как и в первом варианте использую курсив. Но только не один, а целых три. Объяснять не буду, ибо, как сказал А.С. Пушкин:
Поэзия выше нравственности.
Я не случайно выбрал стихи, в которых нет открытых эротических мотивов, ибо эротика в них сублимирована (не скрыта, нет, а именно сублимирована). Как Пастернак, так и Мандельштам всегда были невероятно эротичны, на высочайшем поэтическом, жизненном и концептуальном уровне.
Перед нами в первом случае – поэтическая эротика, во втором – глубоко концептуальная. Творческий человек эротичен на всех уровнях.
Но если жизнь «не требует поэта», то все уровни вторгаются в единое пространство.
Пространство чистой сексуальности.