Глава 2

Мученик светотени

и «Жертвоприношение Авраама»

Авраам любил Бога столь безбрежно, столь безоговорочно что даже когда Бог неожиданно заставлял Авраама сниматься с насиженных мест и начинать все сначала, Авраам не роптал. Он послушно отправлялся в те земли, которые указывал Бог.

Сила его веры в Божественною безупречность была так велика, что, когда Бог обещал уже ставшему глубоким стариком Аврааму, что от него будет столько же потомства, сколько звезд на небе, то и здесь девяностолетний Авраам не позволил себе ни на секунду усомниться в реальности сказанного Богом.

Правда, Сарра, восьмидесятилетняя жена Авраама, однажды не выдержала и рассмеялась, причем в присутствии Бога. Ведь она прошла все периоды возможного деторождения, и ей, как женщине, стало просто смешно. У нее давно уже прекратились все женские циклы. Любой человек мог бы воспринять бесконечные разговоры Бога о потомстве девяностолетнего мужа и его восьмидесятилетней жены как шутку или даже как издевательство. К тому же разговоры об этом велись давно, а столь желанных детей все не было.

Всю свою жизнь страдал Авраам от бездетности, и всю жизнь они с Саррой прожили без детей. Но Бог, наконец, сжалился над бедными стариками, и произошло чудо: Сарра зачла и родила. И назвали сына Исааком.

Вы не в состоянии даже на секунду представить себе, какие чувства испытывал Авраам, когда смотрел на свою Сарру, кормящую грудью их ребенка.

У вас не хватит воображения понять, что это значит: всю жизнь страдать от отсутствия детей, и на старости лет познать счастье – видеть, как твой ребенок растет, делает первые шаги, произносит первые слова. На Земле нет такой меры, которой можно измерить ту степень благодарности и безмерной любви, которую испытывал Авраам по отношению к Богу.

И когда Сарра любовалась этим сказочным чудным мальчишкой, этим божественным чудом, она, наверное, не раз упрекала себя за тот давний смех, смех недоверия к Богу, к Его пророчествам, к Его обещаниям. Ведь Сарра знала, что Бог любит ее Авраама за кристальность, за послушание, за человечность. Что может быть лучшей наградой Аврааму, чем этот мальчишечка?

Любовь же Авраама к Исааку так велика, что его сердце готово выскочить из груди от неизбывной радости. А какой Исаак умный, какой рассудительный, сколько в нем любви к отцу и матери! Какой он красивый!

А теперь, когда ему уже четырнадцать лет, то какой помощник появился в доме! А сколько в нем доброты, сострадания! Сарра знает, что Авраам любит сына своего больше всего на свете!

И можно только представить себе, как радуется сам Господь, глядя с высоты на эту счастливейшую семью – двух древних стариков, отдавших всю свою жизнь, все свои силы служению Богу, и в немощной старости получивших от Него столь великую награду... А впрочем вот и Он сам, а, точнее, Его глас: «Авраам!

– Вот я.

– Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака, и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой я скажу тебе».

(Все закавыченное – точные цитаты из Библии) И вот здесь я впервые прерываю рассказ. Я не берусь судить о глубинном смысле Божьего замысла. Я не могу прочитать это на языке оригинала, ибо не знаю иврита.

Я не могу оценивать этот эпизод (как, кстати, и многие другие) с точки зрения какой бы-то ни было логики. Да и слишком далеко во времени отстоят от нас описанные в Священном Писании события.

С точки зрения религиозного мышления логика этого эпизода состоит в том,

что Бог испытывает Авраама, глубину его веры и (как сейчас бы сказали) преданности Богу.

Но как бы то ни было, я не в силах, да у меня просто не хватит воображения описать мысли, состояние Авраама, получившего это указание от Бога. Что происходило в его душе?

Почему он не сошел с ума?

Ведь с точки зрения современной психологии подобная ситуация – запредельна для человеческих нервов, для способности психического выживания. Особенно, если учесть что Аврааму уже больше ста лет.

Но вернемся к описанию событий. И посмотрим, что сказано в Ветхом Завете о реакции Авраама на приказ сжечь сына.

Для большего эффекта повторим последнюю фразу и тотчас же пойдем дальше.

«...и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой я скажу тебе.

Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения, и встав пошел на место, о котором сказал ему Бог».

Прерываю рассказ, чтобы прокомментировать: Об этом написано так, словно Авраам каждую неделю сжигает по одному из своих сыновей. «Наутро... встал... оседлал осла... наколол дров для всесожжения... (!) и... пошел...(!). Но читаем дальше:

«На третий день (!!!) (это значит, что три дня шел с сознанием, что идет сжигать своего сына!) Авраам возвел очи (вот сильный психологический момент, значит все это время Авраам шел, опустив очи долу. – М.К.) и увидел то место издалека, на которое ему указал Бог. И сказал Авраам отрокам своим: останьтесь вы здесь, с ослом; а я и сын пойдем туда поклонимся, и возвратимся к вам» (здесь и далее выделение мое. – М.К.).

Одно из двух:

или Авраам в глубине души не верит в то, что Бог требует этой жертвы, когда он говорит о возвращении, или он заботится о психике двух мальчишек, которых взял с собой.

И конечно же, о сыне, которому через несколько минут предстоит умереть от его, отцовской руки, но который должен осознать это только в последнюю секунду. «И взял Авраам дрова для всесожжения, и возложил на Исаака, сына своего (какая аналогия с Христом, несущим свой крест!) взял в руки огонь и нож, и пошли оба вместе. И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему и сказал: отец мой! (выделение всюду мое. – М.К.). Он отвечал: вот я, сын мой». (Здесь я несколько забегаю вперед, речь об этом пойдет ниже, но обратите внимание на этот момент: по мере приближения ко времени и месту убийства отцом сына идет постоянное напоминание об их родственных отношениях, что еще больше обостряет сверхъестественную трагедийность ситуации.)

И вот приближение к месту жертвоприношения, а по пути – разговор невероятной психологической силы, комментировать который я не смогу – это лежит за пределами моих литературных возможностей «Он (Исаак) сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения? Авраам сказал: Бог усмотрит себе агнца для всесожжения, сын мой. И шли далее (здесь выделение Библии. – М.К.) оба вместе.

И пришли на место, о котором сказал ему Бог; и устроил там Авраам жертвенник, разложил дрова, и, связав сына своего Исаака, положил его на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку свою, и взял нож, чтобы заколоть сына своего.

Но Ангел Господень воззвал к нему с неба и сказал: Авраам! Авраам! Он сказал: вот я.

Ангел сказал: не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего; ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего для Меня».

Не кажется ли вам, дорогие читатели, что перед вами – один из самых драматичных и страшных эпизодов мировой литературы?

Через тысячи лет после этого появятся трагедии Шекспира. Но герои этих трагедий дают волю своим страданиям, находя слова для своих чувств.

Вчитайтесь в несколько примеров из «Гамлета» и «Отелло» и обратите внимание насколько близко к сердцу воспринимают шекспировские герои потрясения и какие невероятные слова находят они, чтобы выразить весь свой ужас.

Потрясенная убийством Полония, его дочь Офелия сходит с ума.

Потрясенный убийством отца и сумасшествием своей сестры Лаэрт произносит монолог, гениально раскрывающий всю силу его страданий:

«Гнев, иссуши мой мозг! Соль слез моих,

В семь раз сгустись, мне оба глаза выжги!».

Гамлет, увидав Офелию мертвой, реагирует так:

«Я любил

Офелию, и сорок тысяч братьев

И вся любовь их – не чета моей».

После смерти Гамлета его друг Горацио обращается к Фортинбрасу:[

«Я всенародно расскажу про все

Случившееся. Расскажу о страшных, кровавых и безжалостных делах...»

В трагедии «Отелло» Эмилия, увидев, что Отелло задушил безвинную Дездемону, говорит в последние секунды перед смертью о невинности Дездемоны:

«Она была чиста, кровавый мавр.

Она тебя любила, мавр жестокий.

Душой клянусь, я правду говорю

И с этим умираю, умираю».

Отелло, узнав, что он убийца безвинной жены своей реагирует так:

«Когда-нибудь, когда нас в час расплаты

Введут на суд, один лишь этот взгляд

Меня низринет с неба в дым и пламя

Убийца низкий!

Плетьми гоните, бесы, прочь меня

От этого небесного виденья!

Купайте в безднах жидкого огня!

О горе! Дездемона! Дездемона!

Мертва! О! О! О! О!!!»

Совсем иное – в Ветхом Завете.

Здесь реакции героев не описаны.

А если бы описать?

Мне кажется, это невозможно.

Ибо все чувства героев как бы закодированы в самом тексте.

Невозможно описать, что испытывал Авраам, услыхав требование Бога о жертвоприношении, или по пути к месту, где он должен убить собственного сына.

Ибо то, что в состоянии представить или, точнее, почувствовать (глубоко внутри себя) человек, читающий этот эпизод, должно быть намного сильней, чем любые возможные слова.

Но если вернуться к понятию «пограничной ситуации», то, мне кажется, что самое пограничное место не там, где Авраам слышит Божий глас о необходимости принести в жертву собственного сына и