Феномен «бегства от свободы»

"Самое сложное в мире - это сам человек. Потому что он вышел из дикой природы не предназначенным к той жизни, которую он должен вести по силе своей мысли и благородству чувств".
Иван Ефремов. "Час Быка".

Социальная история человека, говорит Фромм, началась с того, что он вырос из состояния единства с природой. Осознал себя как существо, отдельное от окружающего мира и от других людей. Утрата этих первичных природных уз заставляет человека задаваться вопросом о смысле своего существования: человек ищет замену утрачиваемым узам. Это явление Фромм назвал «экзистенциальной дихотомией» [2].

В течение долгого времени понимание своей отделённости было весьма смутным. Индивид оставался тесно связанным с природой и социальным миром, хотя и осознавал себя как отдельное существо. Ответ на вопрос, как человеку жить, давало традиционное общество. Оно представляло мир как разумно устроенный общий дом, космос, и отводило в нём определенное место человеку. Решающее значение при этом играла традиция, передававшаяся из поколения в поколение. Тысячи правил, считавшихся священными, диктовали человеку, во что ему надлежит верить, как одеваться, работать, воспитывать детей и т.д. Традиции несли в себе мудрость, накопленную многими поколениями. Так, крестьянин знал, какие культуры следует использовать в той местности, где он жил. Ремесленник перенимал от учителя способы обработки металла или глины. Все это, конечно, не исключало совершенствования накопленных знаний о мире. Всякий талантливый ремесленник или крестьянин добавляли в традиционный комплекс знаний что-то свое.

Но традиция всё предписывала. Крестьянин должен был пахать землю, а по воскресеньям ходить в церковь, феодал – сражаться, монах – за всех молиться. Так повторялось из поколения в поколение, из века в век. Конечно, существовали исключения. Например, такие люди, как Жанна д’Арк, которые смогли выйти из предначертанного традицией круга отношений. Но то были единицы. В целом же человеческая ситуация традиционного общества описывается такими строками русского поэта Максимилиана Волошина:

Тесен мой мир. Он замкнулся в кольцо.
Вечность лишь изредка блещет зарницами.

Личная, экономическая и общественная жизнь регламентировалась правилами и обязанностями, которые распространялись практически на все сферы деятельности. Часто человек не имел права одеваться, как ему нравилось или есть что ему хотелось. Но человек не был при этом ни одинок, ни изолирован от других, он жил с осознанием единства с некоторой людской общностью. Это было сословие, крестьянская община, ремесленная корпорация и т.д., внутри которых существовала солидарность и правила взаимопомощи. Человек занимал определенное и неизменное место в обществе с самого рождения. Жизнь была с самого начала наполнена смыслом, что не оставляло места сомнениям. Они обычно и не возникали. Личность в значительной степени отождествлялась с её ролью в обществе. Это был крестьянин, ремесленник или рыцарь. Но не индивид, занимающийся по своему выбору тем или иным делом. Таким был мир, дающий человеку ощущение уверенности, стабильности, но в то же время ограничивающий возможности его поведения.

«Таким образом, - подытоживает Фромм, - средневековое общество, с одной стороны, было структурировано и давало человеку ощущение уверенности, а с другой - держало его в оковах. Однако эти оковы имели совсем не тот характер, какой присущ авторитаризму и угнетению последующих веков. Средневековое общество не лишало индивида свободы уже потому, что «индивида» как такового еще не существовало. Человек еще был связан с миром первичными узами; он видел себя лишь через призму своей общественной роли (которая была в то же время и его естественной ролью), а не в качестве индивидуальной личности».

И только начиная с эпохи Возрождения в Европе обособление индивида от первоначальных природных уз – Фромм называл его «индивидуализацией» – развивается ускоренными темпами: «История Европы и Америки с конца средних веков - это история полного обособления индивида. Этот процесс начался в Италии в эпоху Возрождения и, по-видимому, достиг своей наивысшей точки только сейчас. Потребовалось больше четырехсот лет, чтобы разрушить средневековый мир и освободить людей от самых явных ограничений. Во многих отношениях индивид вырос, развился умственно и эмоционально; степень его участия в культурных достижениях приобрела неслыханные прежде масштабы. Но в то же время диспропорция между свободой от каких-либо связей и ограниченными возможностями для позитивной реализации свободы и индивидуальности привела в Европе [и Америке] к паническому бегству от свободы в новые узы или, по меньшей мере, к позиции полного безразличия».

Здесь Фромм высказывает ещё одну ключевую мысль своей социальной теории. Существует свобода негативная – свобода от внешней власти, от сословного деления («свобода от»). И существует свобода позитивная. Она выступает как осознанная необходимость реализации каждой личности в солидарности с другими людьми и в творческом труде («свобода для»). Если бы развитие общества происходило по плану, предначертанному неким добрым и всемогущим Творцом, то каждый шаг по пути роста негативной свободы сопровождался бы пропорциональным увеличением свободы позитивной. Тогда в истории человечества было бы гораздо больше гармонии. Но в реальности человечество пока что вынуждено идти путём проб и ошибок, терпеть деспотизм и умываться кровью в разрушительных войнах, в революциях и контрреволюциях.

В начале Нового времени экономический базис западного общества претерпел радикальные перемены. Они сопровождались столь же радикальными изменениями в психике человека. Именно в этот период начал формироваться человек современного западного мира – мира индивидуализма и капитализма. Существует много ярких иллюстраций того, насколько кардинально характер средневекового общества отличается от характера общества современного. Например, ремесленник должен был продавать свой товар за определённую цену, которая устанавливалась общественным мнением из соображений «справедливости». Целью такого общественного регулирования было обеспечить «справедливый» жизненный уровень и членам ремесленной корпорации, и потребителям её продукции.

В конце Средневековья этот уклад постепенно разлагается, что сопровождается изменениями в социальном характере различных слоёв общества.

Фромм отмечает, что в ходе разложения средневекового общества Европы высшие классы - как традиционная, так и новая, денежная, аристократия - в основном выиграли. Их социально-экономическое положение в целом оставалось прочным. Иногда возникало - в связи с разрушением традиционных устоев - ощущение неуверенности в прочности своей власти. Но оно нейтрализовалось манипулированием массами и тиранией. Именно высшие слои общества стали в XV- XVI вв. «потребителями» литературы и искусства Возрождения, с его свободолюбивым духом, осознанием индивидуальности, но и возрастающим чувством неуверенности.

Идеи Возрождения повлияли на дальнейшее развитие классической европейской культуры. В то же время корни современного западного общества находятся и в социально-психологической ситуации периода Реформации. Они представлены прежде всего идеями Мартина Лютера (1483-1546) и Жана Кальвина (1509-1564). Идеологи Реформации выступили против церковной иерархии и духовенства вообще. Реформационное христианство было, главным образом, религией крестьян и небогатых горожан. В свою очередь, эти слои общества Фромм делит на две большие социальные группы.

С одной стороны - городская беднота и крестьянство, которые в результате разложения традиционного уклада находились в отчаянном положении. Их безжалостно эксплуатировали правящие элиты. Терять этим людям было практически нечего, их настроения были гораздо более радикальными, чем требования умеренных лидеров Реформации. Евангелие выражало надежды и чаяния бедняков, стремление к равенству и справедливости. В результате в эту эпоху вспыхивали восстания и крестьянские войны, направленные на ликвидацию любых привилегий.

А вот вторая группа, так называемый «средний класс» - в основном мелкое городское бюргерство: ремесленники, торговцы - оказалась в очень сложной ситуации. Этот класс находился между самыми богатыми и самыми бедными. Его реакция на разложение средневекового общества была противоречивой. При разрушении средневекового уклада этот класс лишился не только стабильности, но и социального статуса, позволявшего свысока смотреть на низы общества. Растущий капитализм представлял для него смертельную угрозу. Но переходить к бунту – подобно бедноте – представители этого класса не могли, так как стремились сохранить закон и порядок, боясь потерять собственность. Роскошь финансовых магнатов переполняла их завистью и негодованием и усиливала в них чувство собственной ничтожности. Идеи Лютера и Кальвина оказались наиболее привлекательны именно для этого класса общества.

Для религиозного человека главной темой является тема спасения души. И если в католицизме признавалась свобода воли человека, ценность его личных усилий по спасению, то Лютер провозгласил полную бесполезность таких усилий. Согласно учению Лютера, человек – это ничто: «Богобоязненный человек не имеет «свободной воли»: он пленник, раб или слуга воли Господа или воли сатаны». Также этот проповедник яростно нападал на средневековую философию, в которой предпринимались попытки рационального осмысления Бога. Лютер отрицал какое-либо вмешательство человеческого разума в область веры.

«Лютер не только выразил чувство ничтожности, охватившее социальные группы, к которым он обращался, но и предложил им выход. Индивид должен признать собственную ничтожность, отказаться от малейших проявлений своей воли и осудить её… Его концепция веры означает следующее: если ты полностью подчинишься, если признаешь собственную ничтожность, то всемогущий господь, может быть, полюбит тебя и спасет... Таким образом, - говорит Фромм, - освобождая людей от власти церкви, Лютер заставил их подчиниться гораздо более тиранической власти: власти бога, требующего полного подчинения человека и уничтожения его личности как главного условия его спасения».

Идеи Кальвина в англосаксонских странах сыграли ту же роль, что лютеранство в Германии. В главном – в провозглашении человеческой ничтожности – они аналогичны взглядам Лютера. И играют ту же социально-психологическую роль. В концепции Кальвина Бог настолько деспотичен, что ещё до рождения человека определил, будет спасён данный индивид или нет. То есть человек, согласно доктрине Кальвина, должен оставить всякую надежду на свои силы в стремлении к спасению.

Однако Кальвин утверждал важность моральных усилий и добродетельной жизни – скромности, умеренности, благочестия. Конечно, никакими усилиями человек не может изменить свою судьбу. Но сам факт его усилий, а также успехи в земной жизни, вытекающие из этих усилий, являются знаками его принадлежности к спасенным. Постепенно успех – это важное понятие современного мира - превратился в знак Божьей милости, а неуспех - в знак проклятия.

Фромм проводит параллель с поведением невротика: «Когда такие люди боятся результатов какого-либо начинания, важного для них, то в ожидании ответа они могут считать окна зданий или деревья на улице: если получится четное число, человек чувствует, что все будет в порядке; если нечетное - это знак, что дело худо».

«Можно считать, - продолжает Фромм, - что новое отношение к усилию и труду, ставшему самоцелью, - это важнейший психологический сдвиг, какой произошел в человеке с конца средних веков... Нет сомнения, что капитализм не смог бы развиваться, если бы преобладающая часть человеческой энергии не была направлена на работу. В истории нет другого периода, когда свободные люди столь полно отдавали свою энергию единственной цели - работе. Стремление к неустанному труду стало одной из главных производительных сил, не менее важной для развития нашей промышленной системы, чем пар и электричество».

Протестантизм стал ответом на духовные запросы оторванного от своих корней индивида, которому необходимо было найти свое место в изменившемся мире. Новый социальный характер, возникший из общественно-экономических перемен, был усилен новой религиозной доктриной. Он превратился в мощный фактор дальнейшего социально-экономического развития.