ИА regnum: Рустам ренатович, какое значение имеют события в Таджикистане для страны и для региона

По моему мнению, на настоящий момент адекватно оценить значимость того, что происходит в Таджикистане, начиная с 4 сентября, практически невозможно. Процесс еще не завершен и многомерен.

С одной стороны, события весьма симптоматичны и отражают те общие структурные характеристики государственности стран Центральной Азии, о которых я неоднократно говорил. А именно - их слабость, которая выражается в целом ряде характеристик, основными из которых являются фрагментированность соответствующих социумов и их интересов, отсутствие в них восприятия государства и гражданственности как доминирующих ценностей, а также дистанцированность правящих элит (режимов) от населения. Как симптом эти события говорят о значительной глубине проблем слабых государств Центральной Азии.

С другой стороны, на настоящий момент сложно говорить о запасе прочности режима в Таджикистане. Аналогичные события, которые происходили в этой стране на протяжении почти всех 2000-х и 2010-х годов, с той или иной степенью успешности режиму удавалось нейтрализовать. Примерами могут быть ликвидация группы Мулло Абдулло в 2011 году или спецоперация в Горно-Бадахшанской автономной области в 2012 году после убийства генерала Абдулло Назарова. Сохраняется вероятность того, что и действия лиц, связанных с генералом Абдухалимом Назарзода, будут нейтрализованы.

Несколько проще для оценки выдавливание Партии исламского возрождения Таджикистана из публичной политики. Эти действия официального Душанбе однозначно будут вести к усилению фрагментации общества и, главное, к переходу значительной части организованной оппозиции к противостоянию с режимом Эмомали Рахмона в поле, не регулируемом официальными органами.

Региональное влияние этого зависит от того, насколько глубоки имеющиеся противоречия и насколько далеко готов идти как режим Рахмона, так и оппозиционные ему силы.

ИА REGNUM: Что это значит для стран-гарантов Московских соглашений 1997 года, ставших основой для прекращения гражданской войны и давшей затем «межтаджикский диалог» и 30-процентную квоту оппозиции в парламенте Таджикистана?

Как показали уже упомянутые мной события 2000-х и 2010 годов, а также общая линия режима Эмомали Рахмона на постепенную централизацию власти и ее концентрацию в руках близких к Рахмону людей, страны-гаранты не рассматривают такую политику как какое-либо руководство для публичных заявлений и, тем более, действий. Вполне возможно, что на уровне выработки политических решений в данных странах и фиксируется та или иная обеспокоенность, но на уровне принятия решений и их реализации каких-либо проявлений этой обеспокоенности практически не видно.

Видимо не только в таджикском обществе, но и на международной арене значимой остается отсылка к гражданской войне 1992−1997 годов и постулирование идеи неприемлемости ее повторения. В значительной степени именно через эту идеологему в Таджикистане обосновывается вопрос устойчивости государства, которое, по сути, отождествляется с режимом Эмомали Рахмона.