Согласованность логических и грамматических критериев

Теперь должно быть ясно, почему в традиционной грамматической и логической теории «субъект» и «существительное» неразрывно связаны. Наиболее типичные существительные (к которым стандартное «понятийное» определение применимо без всякой кругообразности; ср. §7.6.1) — это те, которые обозначают индивидуальных лиц или индивидуальные предметы. Их обычная синтаксическая позиция в предложениях, содержащих только одну такую единицу, сочетаемую с не-существительным (с глаголом в самом широком смысле этого термина; ср. § 7.6.4), может быть проиллюстрирована предложением John ran away 'Джон убежал'. Термин «субъект» тоже определялся сначала на основе таких предложений.

Все это фактически означает, что исследователь в области традиционной грамматики или логики, как и «первый встречный», который слышит фразу John ran away и которого спрашивают для выявления «называния» — «толкования» «Что говорится о чем?», будет считать (в случае отсутствия каких-либо контекстных указаний на противное), что в фокусе интересов говорящего находится индивидуальное лицо Джон, а не то, что он сделал. Если же его попросят проанализировать фразу Horses are vicious animals 'Лошади — норовистые животные' или Virtue is rare 'Добродетель редка', то он будет считать в них «называнием» horses 'лошади' и virtue 'добродетель', опираясь на синтаксический параллелизм этих фраз и предложений, состоящих из конкретного и универсального имен (John ran away 'Джон убежал' или John is good 'Джон хороший'), которые наиболее непосредственно удовлетворяют условиям применения традиционных принципов, служащих различению субъекта и предиката. Иначе говоря, в случае простых предложений, содержащих конкретные и универсальные имени, традиционный критерий «называния» — «толкования» имплицитно основывался на разграничении субстанции и акциденций; а применение критерия «называния» — «толкования» к предложениям, состоящим из двух универсальных имен, определялось их внешней грамматической структурой.

При определении «субъекта» и «предиката» (как и во многих других случаях) традиционная логика и традиционная грамматика в значительной степени полагались друг на друга. Обе они обращались к аристотелевской доктрине категорий предикации, служившей философской базой для того взгляда, согласно которому мир населен индивидуальными лицами, животными и вещами (субстанциями), а эти субстанции выступают либо в качестве инициатора, либо в качестве страдательного лица (ср. «агенс» и «пациенс») действий и процессов, наделены определенными качествами, находятся в конкретное время, в конкретных местах, подвержены изменениям и т. д. В какой степени этот взгляд на мир в деталях предопределяется грамматической структурой классических языков — спорный вопрос, который нет необходимости здесь рассматривать. Для обоснования понятия «субъекта» в общей синтаксической теории достаточно констатировать, что в случае простых повествовательных предложений, содержащих только одно именное выражение, категории логики и грамматики должны обязательно рассматриваться как совпадающие друг с другом.

Можно сделать допущение о том, что в каждом языке имеется и составляет при этом самый характерный синтаксический тип минимальной структуры предложения такой класс предложений, ядро которых состоит из именного элемента (nominal) и глагольного элемента (verbal) (термин «именной элемент» (nominal) охватывает существительные, местоимения и именные группы; термин же «глагольный элемент» следует понимать в более широком смысле с включением сюда также и прилагательных; ср. §8.1.1; 7.6.4) [63]. Понятия «субъекта» и «предиката» сначала определяются, как мы видели, по отношению именно к таким предложениям. А затем содержание этих понятий расширяется применительно и к более сложной синтаксической структуре. Именно в ходе этого расширения может возникнуть определенный конфликт между различными видами логических и грамматических критериев идентификации субъекта.