Конструкции с синтаксической неоднозначностью

Следует отметить еще одну черту каузативной конструкции во французском языке. Предложения типа (41) являются неоднозначными:

(41) Jean fait manger les enfants. Хотя в большинстве случаев это предложение понимается в смысле 'Жан добивается, чтобы дети ели (свой обед и т. п.)', оно может также значить 'Жан добивается, чтобы детей ели'. Неоднозначность возникает благодаря тому, что manger ('есть, кушать') допускает опущение объекта (ср. § 8.2.9). При первой, более обычной интерпретации, в основе предложения (41) лежит псевдонепереходная конструкция Les enfants mangent ('Дети едят'); из того факта, что les enfants в (41) имеет форму прямого, а не косвенного объекта, можно заключить, что при осуществлении каузативной трансформации псевдонепереходные конструкции ведут себя как подлинные непереходные конструкции. Поэтому правило опущения объекта должно включаться до каузативной трансформации, дающей на выходе предложение (41). Более того, при интерпретации примера 'Жан добивается, чтобы дети ели' предложение (41) не может считаться конструкцией 3-й ступени, образованной из ядра 2-й ступени,а должно рассматриваться как конструкция 2-й ступени, которая образована из другой конструкции 2-й ступени (причем эта последняя в результате опущения объекта получает в грамматике «вторичную интерпретацию» в качестве ядра 1-й ступени). Напротив, при интерпретации 'Жан добивается, чтобы детей ели' (например, львы в зоопарке) предложение (41) является конструкцией 3-й ступени, в которой опущен (или не реализован) узел с пометой А (см. рис. 19). Неоднозначность предложения (41) несколько напоминает, следовательно, неоднозначность таких английских сочетаний, как the shooting of the hunters 'стрельба охотников' или 'стрельба по охотникам' (это один из примеров синтаксической неоднозначности, рассмотренных Хомским). В предложении X shoots the hunters 'X стреляет по охотникам' (где X обозначает не указанного здесь деятеля) глагол shoot 'стрелять' является переходным, а в The hunters shoot 'Охотники стреляют' — псевдонепереходным (ср. eat 'кушать' в § 8.2.9). Так как по общему принципу интерпретации английских именных групп вида the V-ing of NP им приписывается «субъектное» значение в случае непереходного глагола (V) и «объектное» — в случае переходного глагола, то можно заключить, что в рамках правила, порождающего сочетания типа the shooting of the hunters из лежащего в их основе ядра The hunters shoot, псевдонепереходные конструкции ведут себя так же, как подлинные непереходные конструкции. Заметим, между прочим, что неоднозначность, наблюдаемая в предложении (41), присутствует также в аналогичных турецких предложениях: (ср.: Ahmet çocuk-lar-ï ye-dir-di 'Ахмет детей заставил-кушать'); а неоднозначность, наблюдаемая в английском сочетании the shooting of the hunters, имеет место, очевидно, в таких простых эскимосских предложениях, как agna-q takubaa ('Кто-то видит женщину' или 'Женщина видит кого-то').

Интересно отметить, что все эти примеры неоднозначной («объектной» или «субъектной») интерпретации зависят от того факта, что в рассматриваемых конструкциях «агентивное» имя с точки зрения структуры является факультативным (то есть выступает как своего рода «дополнение» или «обстоятельство», ср. §8.1.1). «Объектная» интерпретация детерминируется употреблением au lion в предложении (41): Jean fait manger les enfants au lion 'Жан добивается, чтобы лев ел детей' или 'Жан добивается, чтобы дети были съедены львом'; употреблением by the gamekeeper 'лесником' при выражении the snooting of the hunters; употреблением qimmi-p в эскимосском предложении (qimmi-p agna-q takubaa 'Собака видит женщину'; ср. §8.1.6). Поскольку факультативность (или отсутствие) «агентива» служит одной из главных черт пассивных предложений — ср.; The hunters were shot (by the gamekeeper) 'Охотники были застрелены (лесником)'; The children were eaten (by the lion) 'Дети были съедены львом'; The woman was seen (by the dog) 'Женщина была наблюдаема (собакой)', — то можно считать в какой-то мере оправданной ту точку зрения, что все неоднозначные конструкции, упомянутые в предыдущем абзаце, нейтральны по отношению к активной («субъектной») или пассивной («объектной») интерпретации. Теперь мы должны обратиться к разграничению активных и пассивных предложений в терминах традиционной категории «залога».

ЗАЛОГ

8.3.1. ТЕРМИН «ЗАЛОГ» *

Термин «залог» (англ. voice, лат. vox) первоначально использовался римскими грамматистами в двух различных, но родственных смыслах, (i) В смысле «звука» (связанного с «произношением» выражений естественного языка: это был перевод греческого термина phone), особенно «звуков», производимых посредством вибрации «голосовых связок»; отсюда английский термин vowel 'гласная' (от лат. sonus vocalis 'звук, производимый с голосом', через ст.-франц. vouel). (ii) В смысле «формы» слова (то есть того, как оно «звучит») в противоположность его «значению» (ср. §7.1.2). Первый из этих смыслов до сих пор бытует в лингвистике; ср. разграничение звонких (voiced) и глухих (voiceless) «звуков» (как фонетических или фонологических единиц; ср. § 3.2.4). Во втором смысле термин voice исчез из современной лингвистической теории. Зато этот термин получил третье значение, выводимое в конечном счете из упомянутого выше (ii) смысла, и обозначает теперь активную и пассивную «формы» глагола. (Традиционным латинским термином для выражения этого третьего смысла был species или genus. С течением времени genus стал употребляться лишь применительно к именной категории «рода»; а несколько искусственная родо-видовая классификация «форм» различных частей речи вышла из научного обихода.) Традиционный греческий термин для обозначения «залога» как глагольной категории был diathesis 'состояние', 'расположение', 'функция', и т. п.; и некоторые лингвисты для выражения этого смысла предпочитают термину «залог» («voice») термин «диатеза» («diathesis»). Однако риск смешения фонетического или фонологического смысла термина «voice» c его грамматическим смыслом очень мал. В данном разделе мы, конечно, имеем дело с voice как грамматической категорией.

При теоретическом рассмотрении категории залога к путанице (реальной или потенциальной) приводит не только традиционная терминология. Греческие грамматисты не смогли правильно понять природу тех разграничений, которые выражаются глагольными окончаниями и которые они называли противопоставлением «активных», «пассивных» (то есть обозначающих состояние «нахождения под воздействием» или «испытывания последствий действия») и «медиальных» [67]форм; и в итоге нам оставлены в наследство противоречивые высказывания о роли залога не только в классических языках, но также в английском и в других современных языках, на описание которых сильное влияние оказала традиционная грамматика. Что касается английского языка, то мы находим утверждения типа следующего (взятого нами у Мак-Керроу): «Если бы мы начали впервые строить грамматику современного английского языка, не опираясь на знание классического наследия, нам, возможно, и вообще не пришло бы в голову постулировать понятие пассива. Мне вовсе не кажется решенным вопрос о том, существует ли реально нечто подобное в сегодняшнем разговорном английском языке, и хотя, ради удобства, вполне можно сохранить его в наших грамматиках, но я не уверен, должно ли оно занимать столь важное место, какое ему иногда отводят». (Эта цитата вместе с мнениями других грамматистов о пассиве в английском языке, приводится Свартвиком в недавнем исчерпывающем и систематическом исследовании, посвященном этому вопросу.) Как это ни парадоксально, можно вместе с тем утверждать, что высказывания древнегреческих грамматистов о пассиве и его противопоставлении активу более непосредственно применимы к современному английскому, чем к классическому древнегреческому языку! Хотя мы не будем развивать здесь эту мысль подробно, уже сама ее формулировка служит указанием на то, что трактовка залога — весьма спорный вопрос, как с современной точки зрения, так и в плане истории западноевропейских грамматических учений.