Введение

[30] После расшифровки микенского линейного письма Б дата первых греческих текстов, которыми мы располагаем, была отодвинута на половину тысячелетия назад. Это углубление исторической перспективы заставляет пересмотреть хронологические рамки, в которые до сих пор заключалась проблема начал греческой мысли. Древнейший греческий мир, каким нам раскрывают его микенские таблички, во многом сродни современным ему ближневосточным царствам. На основе текстов линейного письма Б (из Кносса, Пилоса или Микен) перед нами предстают тот же тип общественного устройства, аналогичный образ жизни и близкий по природе человек, что и на основе клинописных текстов из Угарита, Алалахе, Мари или из хеттской столицы Хаттушаше. При чтении же Гомера картина меняется. В "Илиаде" нам открывается другое общество, иной человеческий мир, как если бы, начиная с гомеровской эпохи, греки не могли более воспринимать облик былой микенской цивилизации, с которой они были связаны и которую они, вслед за аэдами [1], считали возможным восстановить в своем воображении.

В дальнейшем изложении мы попытаемся осознать и точно локализовать этот разрыв [31] в исторической судьбе древних греков. Как, в частности, показал М. П. Нильсон [2], религия и мифология классической Греции имеют свои корни непосредственно в ее микенском прошлом. Что же касается других областей, то здесь мы наблюдаем глубокий разрыв. Когда в XII в. до н.э. микенская держава рухнула под натиском вторгшихся в континентальную Грецию дорических племен, это не было просто падением некой династии в опустошительном пожаре, последовательно охватившем Пилос и Микены,- навсегда канул в Лету определенный тип царской власти; окончательно уничтожена целая форма общественной жизни, концентрировавшейся вокруг дворца; из мировоззрения греков полностью исчезла личность божественного царя. По своим последствиям крушение микенской системы далеко выходит за рамки социальной и политической истории. Оно оказало влияние на самого человека той эпохи: изменило его духовный мир, трансформировало его психологические установки. Падение былого могущества царя подготовило (в течение длительного периода изоляции, так называемого греческого средневековья) два взаимосвязанных нововведения: становление полиса и рождение рационалистического мышления. Действительно, когда к концу гомеровской эпохи (900-750 гг. до н.э.) греки Европы и Ионии возобновили прерванные в течение многих веков отношения с Востоком, когда в современных им восточных цивилизациях они вновь открыли уже известные ранее черты собственного прошлого (времен бронзового века), они [32] не стали, как это сделали микенцы, на путь подражания и ассимиляции. В пору расцвета ориентализации эллинизм самоутвердился перед лицом Азии, как если бы возобновление контакта с Востоком привело его к лучшему пониманию самого себя, выразившемуся в определенной форме общественной жизни. Новый тип мышления как бы определял в глазах эллинов их оригинальность и превосходство над миром варваров, в противовес царю, чье никому не подвластное могущество осуществлялось бесконтрольно. Греческая политическая жизнь стремилась стать предметом публичного обсуждения на агоре со стороны граждан, которые считались равными и для которых государственное управление являлось общим делом. В отличие от прежних космогоний новая мысль стремилась обосновать мировой порядок, построенный на отношениях симметрии, равновесия, равенства между элементами космоса.

Если мы хотим воссоздать акт рождения греческого разума, последовать по пути, которым он смог отделиться от религиозного образа мышления, определить, чем разум обязан мифу, превзойдя его, нам необходимо вернуться к микенской цивилизации, сопоставив ее с тем поворотом VIII-VII вв. до н.э., в результате которого Греция, набрав новую высоту, последовала по новому, только ей свойственному пути. Это была эпоха решающих перемен, которые, заложив основы полиса, посредством такого рода секуляризации политической мысли обеспечили господство философии.

Примечания

[1] Аэдами называли раннегреческих поэтов, певших или декламировавших под аккомпанемент лиры.-Прим. ред.

[2] Nilssоn M.P. The Minoan-mycenaean religion and its survival in greek religion, 2-e ed„ Lund, 1950; Piсard Ch. Les religions prehelleniques. P., 1948, & La formation du polytheisme hellenique et les recents proble-mes relatifs au lineaire B. In: Elements orientaux dans la religion grecque ancienne. Paris, I960, p. 163-177; Саrratеlli G.P. Riflessi di cuiti micenei nelle tabelle di Cnosso a Pilo. In: Studi in onore de U. E. Paoli, Firenze, 1955, p. 1-16; Stella L. A. La religione greca nei testi micenei. In: Numen, 5, 1958, p. 18-57.

Глава первая. Исторический план

[33] В начале II тысячелетия по двум берегам Средиземноморья еще не проходила линия разрыва между Востоком и Западом. Эгейский мир и мир греческого полуострова были неразрывно связаны как народности и как культуры с одной стороны с Анатолийским плоскогорьем - через острова Киклады и Спорады, а с другой - через Родос, Киликию, Кипр - с северным побережьем Сирии, Месопотамией и Ираном. Отделившись от Киклад, усилив связи с Анатолией и создав в Фесте, Малеи и Кноссе первую дворцовую цивилизацию (2000-1700 гг.), Крит продолжал ориентироваться на великие царства Ближнего Востока. Между критскими дворцами и дворцами, открытыми недавно в процессе раскопок в Алалахе, в излучине Оронта и Мари, на караванном пути, связывающем Месопотамию с морем, обнаружилось столь поразительное сходство, что их можно считать творениями одной и той же школы архитекторов, художников, мастеров фрески [1]. Через сирийское побережье критяне вступили также в контакт с Египтом эпохи Нового царства. Хотя его влияние и не было столь определяющим, как это можно было предположить во времена А. Дж. Эванса [2], оно все же ощущалось достаточно сильно. [34] Между 2000 и 1900 гг. до н. э. в континентальную Грецию вторглась новая народность. (Дома греков, их кладбища, боевое оружие, орудия труда, керамика - хорошо известные минойские гончарные изделия, обнаруженные при раскопках,- все свидетельствует о том, что население не было связано с цивилизацией древнеэлладского периода.) Интервенты - минойцы - образовали авангард племен, которые, волна за волной, накатывали на Элладу, оседали на островах, выводили колонии на побережье Малой Азии, двигались в направлении западного Средиземноморья и к Черному морю с тем, чтобы образовать тот греческий мир, который предстает перед нами в интересующий нас исторический период. Спустились ли пришельцы с Балкан или явились из равнин Южной Скифии, эти предки греков, относившиеся к числу индоевропейских народов, уже различались по языку и говорили на древнегреческом диалекте. Их появление на берегах Средиземноморья не было единичным случаем. Примерно в это же время с другой стороны моря - через Анатолийское плоскогорье - Грецию теснили индоевропейские хетты из Малой Азии. На троянском побережье культурная и этническая преемственность, сохранявшаяся примерно в течение тысячелетия, от Трои I до Трои V (начало первой имело место между 3000 и 2600 гг. до н.э.), была внезапно прервана. Народ, воздвигнувший около 1900 г. до н. э. Трою VI, самую богатую и мощную царскую городскую резиденцию, являлся близким родичем минойцев Греции. [35] Их изготовленная с помощью гончарного круга и обжигаемая в закрытых печах глиняная посуда получила распространение в континентальной Греции, на Ионических островах, в Фессалии и Халкиде.

Другой характерной чертой цивилизации, свидетельствующей о родстве двух народов на обоих берегах Средиземного моря, является использование на троянском побережье в период существования Трои VI коней. "Славный конями" - этот почерпнутый в древней устной традиции эпитет употребляет Гомер, характеризуя богатство дарданийского края [3]. Репутация троянских коней (равно как и тканей) несомненно стимулировала интерес,, который проявляли ахейцы к этому краю еще до того военного похода, который завершился разрушением Приамова града (Трои VII) и явился отправной точкой эпической легенды. Минойцы Трои (а позднее и Греции) должны были заниматься коневодством в степях, где обитали до прихода в Грецию. Легендарная предыстория царя Посейдона рассказывает о том, что до того, как стать повелителем морей, Посейдон в представлении эллинов и других древних народов считался демоном плодородия, выступавшим в облике коня (отсюда Гиппий, или Гиппиос). Образ коня или быка проходит сквозь весь комплекс древнегреческих мифов. Этот образ сближается с силой земных недр, плодородием, ветром, грозой, облаком, бурей... [4]. Место и значение коня в большой мере зависят от его применения в военных целях. Первые греческие документы, проливающие свет на этот вопрос, [36] относятся к XVI в. до н. э.: на надгробных стелах, открытых в круглых могилах в Микенах (1580-1500 гг. до н. э.), запечатлены сцены сражения или состязаний в беге на колесницах. В эту эпоху минойцы, тесно смешавшиеся с местным племенем азиатского происхождения, уже давно поселились на территории континентальной Греции, где городская жизнь формировалась вокруг крепостей - резиденций правителей. Они вступили в контакт с минойским населением Крита, находящегося в состоянии расцвета, после восстановления дворцов, впервые разрушенных около 1700 г. до н. э. На Крите они столкнулись с совершенно новым образом жизни и мышления. Именно тогда наметилась та последовательная "критизация" микенского мира, которая после 1450 г. до н. э. завершилась созданием общей для острова и для континентальной Греции дворцовой цивилизации. Но легкая боевая колесница, запряженная парой коней, прямого отношения к Криту не имела. До начала нового минойского периода I (1580-1450 гг. до н. э.) кони на острове не применялись. Если говорить о заимствовании, то минойцы в этой области были скорее должниками. Применение колесницы служит еще одним подтверждением сходства между становящимся микенским, или ахейским миром, и Хеттским царством, в котором боевое использование колесниц приходится на XVI в. до н. э. Эта практика была заимствована у восточных соседей - хурритов из Митанни (народности, не относящейся к индоевропейцам, но признавшей право верховной [37] власти индоиранской династии). Перед народами, знакомыми с коневодством, применение колесниц должно было поставить новые проблемы селекции и дрессировки. Отзвук этих проблем мы обнаруживаем в трактате о гиппологии, составленном неким Киккули из Митанни и переведенном на хеттский язык. В отношениях, которые установились к началу XIV в. до н. э. между хеттами и теми, кого они именовали "ахаивой" (ахейцы, или микенцы), определенную роль играли вопросы, связанные с использованием коней. В царских хеттских архивах из Хаттушаше среди прочего упоминается об Аххияве (Ахее) как о местопребывании ахейских государей (и в их числе о Тавагалавасе (Этеокле?)), прибывавших ко двору для того, чтобы совершенствоваться в управлении колесницами. Не следует ли сопоставить в этой связи имя хеттского царя Мурсилиса с именем возницы царя Эномая - Миртила, известного персонажа легенды о Пелопсе - царе Микен, основателе династии Атридов?

Эномай царствовал в Писе (Элида). У него была дочь Гипподамия. Чтобы заполучить ее в жены, претендент должен был выиграть в состязании с Эномаем в беге на колесницах. Поражение в состязаниях означало для претендента на руку Гипподамии смерть. Стены дворца Эномая уже были украшены головами соискателей-неудачников. Однако с помощью Гипподамии Пелопс подкупил царского возничего Миртила, и в самый разгар скачки колесница Эномая вышла из строя - у нее сломалась [38] ось. Победа в состязании на колесницах позволила Пелопсу заполучить и царскую дочь (Гипподамию - "повелительницу лошадей") и царский титул. Что же касается чересчур ловкого и предприимчивого возницы Миртила, то Пелопс избавился от него при первом же удобном случае, а на ночном небосводе боги зажгли новое созвездие Возничего.

В этом рассказе о воцарении Пелопса состязание на колесницах происходит под покровительством Посейдона - древнего бога-коня, который в период микенской цивилизации выступает уже не в облике пастуха, а как воинственный и благородный колесничий. Действительно, после своего победного финиша победитель осветил алтарь Посейдона в Коринфе (Посейдон Гиппий). Согласно легенде, Пелопс тесно связан с Посейдоном. Когда молодой человек воскрес после ритуального испытания, в ходе которого он был разрублен на куски собственным отцом, его тотчас "похитил" Посейдон. Бог сделал его своим возлюбленным, следуя при этом старинному обычаю, которого придерживались воинственные общины Крита и о котором, вслед за Эфором, поведал Страбон [5]. Обряд похищения подчинялся строгому протоколу, в соответствии с которым похититель вручал похищенному дары, за что последний должен был провести с похитителем два месяца в уединении. Обретя свободу, юноша получал регламентированный набор подарков: военное убранство, быка, кубок. Пелопсу Посейдон также вручил подарок, символизирующий приближение к богам,- колесницу.

[39] Техника управления колесницей, обучение которой было делом нелегким, усиливала военный аспект ее применения, что было характерно для социальной организации и мышления индоевропейских народов того времени. В то же время наличие многочисленного резерва колесниц на поле боя предполагало непосредственную связь с существованием централизованного и достаточно мощного государства: таким образом воины, сражающиеся на колесницах, вне зависимости от их привилегий, подчинялись единому авторитету.

Такой, по всей видимости, была военная мощь микенского государства, которое с 1450 г. до н. э. (о чем мы узнали после расшифровки линейного письма Б) сумело подчинить себе Крит, занять кносский дворец и удерживать его вплоть до окончательного уничтожения в результате пожара 1400 г. до н. э., вспыхнувшего, возможно, в ходе народного восстания.

Микенская экспансия, длившаяся с XIV по XII вв. до н. э., привела к тому, что ахейцы восточного Средиземноморья почти повсюду (в зависимости от местности - с тем или иным временным разрывом) последовали примеру критян. В начале XIV в. до н.э. они колонизировали Родос. Быть может, именно на этом острове, защищенном от нападений с континента, возникло царство Аххиява, правителя которого хеттский царь считал себе ровней. С Родоса ахейский царь мог контролировать образованные им колонии на Анатолийском побережье. Ахейское присутствие оставило свои следы в Милете (по-хеттски - [40] Милавунда, или Милавата), в Колофоне, Кларе, севернее Лесбоса и особенно в Трое, отношения ахейцев с которой были очень тесными, и, наконец, на южном побережье, в Киликии и Памфилии. Подобным же образом в начале XIV в. до н. э. микенцы овладели Кипром и воздвигли крепость, подобную крепостям Арголиды. Оттуда они проникли на сирийское побережье, к торговым путям в Месопотамию и Египет. Критская колония в Угарите, торговавшем с Кипром медью, в XV в. до н. э, наложила печать на всю культуру города, вплоть до его архитектуры. В следующем веке ее сменила микенская колония, достаточно многочисленная, если судить по тому, что она занимала целый городской квартал. В этот же период важной опорой ахейцев становится Алалах на Оронте - ворота в Евфрат и Месопотамию. Двигаясь дальше на юг, ахейцы достигли Финикии, Библа и Палестины. Во всем этом регионе сформировалась единая кипро-микенская цивилизация, тесно соединившая минойские, микенские и азиатские элементы и создавшая письменность, которая, как и в случае микенской азбуки, является производной от линейного письма А. Египет, который в течение XV в. до н. э. вел оживленную торговлю с критянами, между 1400-1340 гг. до н. э. стал доступным и для микенцев. Однако постепенно кефты, критяне, стали вытесняться их конкурентами. Крит перестал играть роль посредника между Египтом и греческим континентом. Возможно, что микенская колония имелась в Эль-Амарне, где с 1380 по 1350 г. до н.э. [41] царствовал Аменхотеп IV, известный под именем Эхнатона, покинувший прежнюю столицу - Фивы.

Таким образом, куда бы ни приводила микенцев их склонность к приключениям, они оказывались в тесной связи с великими цивилизациями восточного Средиземноморья, которое, как и весь Ближний Восток, при всем его многообразии, являло собой единое целое за счет торговых и культурных связей [6]

.

Примечания

[1] Ср.: Wооllеу L. A forgotten Kingdom. London, 1953; Parrot A. Mission archeologique de Mari, II. Paris, 1958.

[2] Артур Джон Эванс (1851-1941) - английский археолог, известный своими раскопками на острове Крит, производившимися (с перерывом) с 1893 по 1920-е гг. - Прим. ред.

[3] Гомер. Илиада, V, 550. M., 1960 (перевод H.И. Гнедича). Дардания-древний город в Малой Азии, на берегу Геллеспонта, якобы основанный Дарданом. В историческое время этот город не существовал.- Прим. ред.

[4]. Ср.: Schachermeyr F. Poseidon und die Entstehung des Griechischen Gotterglaubens. Bern, 1948.

[5] Страбон. География, X, 483. M., 1964; ср.: Gernet L. Droit et predroit en Grece ancienne. L'An-nee Sociologique, 1951, p. 389 sq.

[6] Сhilde V. G. The down of european civilization. 6-e ed. London, 1957; Lоrimer H. L. Homer and the monuments. London, 1950; Severyns A. Grece et Proche-Orient avant Homere. Bruxelles, 1960; Dow S. The greeks in the bronze age. In: Rapports du XI Congres international des scienes historiques, 2, Antiquite. Uppsala, 1960, p. 1-34; Page D.L. History and homeric Iliad. Berkeley and Los Angeles, 1959; The Aegean and the Near East, Studies presented to Hetty Goldman. New york, 1956.