Жанровая система литературы древней Руси 9 страница

Послания Грозного – яркое свидетельство начала разрушения строгой системы книжного литературного стиля, который создавался стараниями книжников XIV – XVI вв. Никогда еще русская литература до Грозного не знала такой эмоциональной речи, такой блестящей импровизации и, вместе с тем, такого полного нарушения всех правил средневекового писательства: все грани между письменной речью и живой, устной, так старательно возводившиеся в середине века, стерты. Грозный – прирожденный писатель, но писатель, пренебрегающий всеми искусственными приемами писательства во имя живой правды. Он пишет так, как говорит, смешивая книжные цитаты с просторечием, то издеваясь, то укоряя, то сетуя, но всегда искренно.

Смелый новатор, изумительный мастер языка, то гневный, то лирически приподнятый мастер «кусательного» стиля, всегда принципиальный, всегда «самодержец всея Руси», пренебрегающий всякими литературными условностями ради единой цели – убедить своего читателя, воздействовать на него – таков Грозный в своих произведениях.

ЛИТЕРАТУРА XVII ВЕКА

Начало XVII века оззнаменовалось бурными историческими событиями, как-то: первая Крестьянская война под руководством Ивана Болотникова, польская и шведская интервенция, династический кризис, воплотившийся в переходе власти из рук в руки. Все эти, и некоторые иные события вошли в русскую историю по названием Смутное время.

После смерти бездетного царя Федора Иоановича прекращает свое существование династия Ивана Калиты, и на русский престол восходит Борис Годунов, который продолжает проводить политику Ивана Грозного по отношению к служилому дворянству и боярству. Эта политика вызвала резкую боярскую оппозицию, получившую поддержку польских магнатов, которые и выдвинули на престол своего претендента – Лжедмитрия I (Гришку Отрепьева). После смерти Годунова Лжедмитрию удалось занять Москву, но он не смог удержаться у власти и был низвергнут, а на московский престол боярство посадило Василия Шуйского, который и начал принимать решительные меры для подавления народного движения, которое было обусловлено окончательным закрепощением крестьян и экономическим кризисом. Вместо погибшего Лжедмитрия I шляхетско-панская Польша выдвинула нового авантюриста, известного под именем Лжедмитрия II, который в июле 1607 года прибыл из Речи Посполитой, где до того сидел в тюрьме. Главная ставка интервентов была устроена в 12 км от Москвы, в селе Тушине. Поэтому за Лжецмитрием II утвердилось прозвище «тушинский вор». Вскоре в Тушинском лагере оказалась Марина Мнишек, «признавшая» в новом самозванце своего покойного мужа Лжедмитрия I. Однако фактическая власть в Тушинском лагере принадлежала «комиссии децемвиров», состоявшей из 10 польских шляхтичей.

Не будучи в силах овладеть Москвой, тушинцы приступили к ее блокаде. Правительство Шуйского, неспособное возглавить борьбу с интервентами, всё более и более теряло влияние в стране. Именно в этот период в ряде районов (Псков, Поволжье, Поморье, Западная Сибирь) развернулась борьба против крепостнического угнетения и олицетворявшего его правительства Шуйского. А тем временем Лжедмитрий II раздавал села и города своим приверженцам, подвергавшим население полному разорению. На насилия тушинцев горожане и крестьяне уже в конце 1608 года ответили стихийно поднявшейся народной войной. В 1609 году польский король Сигизмунд III, окончательно убедившись в том, что Лжедмитрий II не в состоянии овладеть Москвой, решил начать открытое вторжение в пределы Русского государства. Сигизмунд III предложил полякам, находившимся в Тушине, присоединиться к его войску. Часть польских отрядов ушла к королю. Боярская группа тушинцев пошла на сговор с Сигизмундом и заключила с ним 4 февраля 1610 года договор, по которому польский королевич Владислав должен был стать русским царем. Произошел полный развал тушинского лагеря. «Тушинский вор», как называли Лжедмитрия II, бежал в Калугу, где он был убит 11 декабря 1610 года одним из своих сообщников.

Польско-шведская интервенция подняла мощную волну национального освободительного движения. Инициатива в этом движении принадлежала торгово-ремесленному населению городов. Патриотическое движение возглавил нижегородский купец Минин. В этой борбе русские одержали победу в 1613 году. В этот же год на престол взошел первый представитель династии Романовых – Михаил Романов.

Литература Смутного времени привнесла новые черты в русский литературный процесс и таким образом вполне органично вписалась в «переходный» XVII век, однако в каких-то аспектах в ней отразились и традиционнные черты средневековой русской литературы.

В этот период усилился процесс жанровой трансформации древнерусской литературы, который был обусловлен как западным влиянием, так и внутренними закономерностями литературного развития.

Новой чертой литературы Смутного времени следует считать появление досиллабических виршей, в которых еще не было упорядоченности ни в количестве слогов, ни в количестве ударений в строке, однако наличествовала рифма (практически всегда парная, довольно часто – глагольная). Одним из самых ранних примеров таких стихов являются краткие вирши Герасима Смотрицкого, прилагаемые к Острожской Библии, напечатанной Иваном Федоровым в Остроге в 1581 г. Российско-польские контакты в эпоху Смутного времени способствовали чрезвычайно интенсивному проникновению досиллабических виршей из Украины, находившейся в то время под властью Польско-Литовского государства, на Русь. Вирши могли представлять собой самостоятельные произведения, но по большей части входили в состав традиционных прозаических (чаще всего риторических, ораторских или публицистических) произведений.

Еще одной новаторской чертой литературы начала XVII века, как полагал Д. С. Лихачев, является открытие литературой человеческого характера не только как общественно значимого, но и обычного, рядового, иногда даже заурядного.

К традиционным чертам литературы эпохи Смуты следует отнести идейную направленность, тематику, проблематику, жанровые характеристики и большую часть стилистических черт произведений этого времени.

Произведения о Смуте могут быть разделены на две группы. К первой относятся тексты, которые возникли до избрания на престол Михаила Романова и представляли собой непосредственный отклик на события Смуты. Их основная цель может быть определена как агитационная, в связи с чем сами произведения могут быть включены в группу публицистических. Во вторую группу входят тексты, написанные уже по окончании самого Смутного времени и представляющие собой попытку исторического осмысления происшедшего. И те, и другие апеллируют к древнерусской традиции, но, как правило, к разным ее аспектам. К первой группе произведений можно отнести такие памятники, как «Повесть о видении некоему мужу духовну», «Новая повесть о преславном Российском царстве и великом государстве Московском», «Плач о пленении о конечном разорении превысокого и пресветлейшего Московского государства» и др.; ко второй группе – «Сказание» Авраамия Палицына, «Временник» Ивана Тимофеева,«Словеса дней и царей и святителей московских» Ивана Хворостина, «Летописная книга» и др.

«Повесть о видении некоему мужу духовну» протопопа Терентия. В ней повествуется о том, будто бы некий житель стольного града «в тонком сне» увидел, как в Успенском соборе богородица, Иоанн Предтеча и святые угодники молили Христа пощадить народ православный, закосневший в грехе и потому страдающий от ужасов Смуты. Наконец слезы матери смягчили Христа, и он сказал «тихим гласом»: «Тебе ради, мати моя, пощажу их, аще покаются. Аще ли же не покаются, то не имам милости сотворити над ними». После этого некий святой повелел «мужу духовну»: «Иди и поведай, угодниче Христов, яже видел еси и слышал! Муж духовен» рассказал о своем видении протопопу кремлевского Благовещенского собора Терентию, который и написал повесть о видении, «да отдал патриарху, да и царю сказывал».

Тот же сюжетный стереотип положен в основу видений в Нижнем Новгороде, Владимире и Великом Устюге. В памятниках этого жанра довольно свободно варьируются местные реалии и состав персонажей: в видении может являться Христос, или богородица, или «пречудная жена» в светлых ризах с иконой в руках (владимирское видение). Устюжанину Григорию Клементьеву слышались голоса местных патронов Прокопия и Иоанна (повесть об этом видении была присоединена к житию Прокопия Устюжского в качестве чуда двадцать восьмого). Варьируется и условие спасения, которое может иметь и общий характер («чтоб постилися и молилися со слезами»), и более конкретный. В нижегородском видении господь, кроме трехдневного поста, повелел построить церковь, добавив: «да на престоле поставят свещу невозженную и бумагу неписану». Если все эти условия будут выполнены неукоснительно, то «свеща возжена будет от огня небесного, и колокола сами воззвонят, а на бумаге будет написано имя, кому владети Российским государством».

При отдельных отличиях в видениях много сходного, причем не только в сюжетосложении. В жанре видений часто используются бытовые детали, создающие иллюзию достоверности. Вот начальные строки одного из московских видений: «115-го (1607) году, февраля в 27 день, в ночи с пятницы на субботу, наряжен ночевати... у церкви у собора архангела Михаила в паперти голова Истома Артемьев сын Мылник, а в его место ночевал сын его Козма, а с ним 6 человек сторожей из овошново ряду: Обрамко Иванов, да Васка Матфеев, Андрюшка Никитин, Первушка Дмитреев, да Первушка Матфеев, Гришка Иванов». Здесь особенно замечательно указание на замену «головы» сторожей («а в его место ночевал сын его Козма»). Эта оговорка, по-житейски наивная и потому особенно убедительная, повышает впечатление достоверности и самого видения. Нет никакого сомнения, что все перечисленные сторожа — действительно реальные люди «из овошново ряду».

В «Повести о видении некоему мужу духовну» говорится, что герою слышался не вообще колокольный звон, а удары в определенный колокол — «в той болшой колокол... его же при царе Борисе слили». Когда «муж духовен» шел в Кремль, он приметил, что улицы сухи и гладки, а на дворе стоял октябрь, дождливая осень. Христа и богородицу герой наблюдал с определенного места — через «западные двери, от патриарша двора».

Популярность жанров «видений» и «небесных знамений» в эпоху Смутного времени объясняется страхом перед грядущим и неуверенностью в собственных возможностях решить проблемы, в такие моменты приходится уповать на Бога, что и демонстрирует нам «Повесть о видении некоему мужу духовну» и другие подобные памятники.

Еще одним популярным в эпоху Смуты жанром были агитационные грамоты («отписки»), одной из основных черт которых являлось соединение в себе литературных форм и форм деловой письменности. Примером подобного жанра является «Новая повесть о преславном Российском царстве и великом государстве Московском», созданная в 1610-1612 гг. неизвестным автором. Она представляет собой своеобразное воззвание, направленное поднятие народного духа, на пробуждение патриотических чувств и вдохновения на борьбу. В тяжелых условиях, когда многие богатые, знатные и властные люди предали Русь и поддерживают поляков, автор обращается ко «всяких чинов людям, которые еще душ своих от Бога не отвратили, и от православной веры не отступили, и в вере заблуждениям не следуют, а держатся благочестия, и врагам своим не предались, и в богоотступную их веру не совратились, но готовы за православную веру стоять до крови». Православная вера и русская Церковь во главе с патриархом Гермогеном для автора – единственный оплот, мощная и непобедимая сила, которую не в состоянии сломить никакое войско.

Характерной особенностью повести является ее демократизм, новая трактовка образа народа — этого «великого... безводного моря». К народу обращены призывы и послания Гермогена, народа страшатся враги и предатели, к народу апеллирует автор повести. Однако народ в повести еще не выступает в роли действенной силы. В отличие от других произведений того времени, в «Новойповести о преславном Российском царстве и великом государстве Московском» отсутствуют исторические экскурсы; она наполнена злободневным материалом, призывает москвичей к вооруженной борьбе с захватчиками. Это и определяет особенности ее стиля, в котором деловая энергичная речь сочетается с взволнованным патетическим призывом. Лирическую стихию повести составляют авторские патриотические настроения, стремление поднять москвичей на вооруженную борьбу с врагом.

В «Новойповести о преславном Российском царстве и великом государстве Московском» используется рифмованная речь, являющаяся одним из способов характеристики персонажей. Так, один из присягнувших польскому королю бояр, казначей Федор Андронов описывается следующим образом: «Ни от царских родов, ни от боярских чинов, ни от иных избранных ратных голов; сказывают, что от смердовских рабов. Его же, окаянного и треклятого, по его злому делу не достоит его во имя Стратилата, но во имя Пилата назвати, или во имя преподобнаго, - но во имя неподобнаго, или во имя страстотерпца, - но во имя землеедца, или во имя святителя, - но во имя мучителя, и гонителя, и разорителя, и губителя веры христианьския».

Тематически близок данному произведению «Плач о пленении и конечном разорении Московского государства», созданный, очевидно, после взятия поляками Смоленска и сожжения Москвы в 1612 г. В риторической форме оплакивается падение «пирга (столпа) благочестия», разорение «богонасажденного винограда». Сожжение Москвы осмысляется в произведении как падение «многонародного государства».

Автор стремится выяснить причины, которые привели к «падению превысокой России», используя форму назидательной краткой беседы. В обстрактно обобщенной форме он говорит об ответственности правителей за то, что случилось «над превысочайшею Россиею». Однако это произведение не зовет к борьбе, а лишь скорбит, убеждает искать утешение в молитве и уповании на помощь божию.

Название памятника и его стилистика возвращает читателя к древнерусской риторической, агиографической и проповеднической традициям. Произведение начинается с риторического вопроса, отсылающего нас к житийной формуле: «С чего начнем оплакивать, увы! Такое падение преславной, ясносияющей, превеликой России? Какой источник наполнит пучину слез рыдания нашего и стонов?» В «Плаче…» автор делает попытку подробно изложить события последних лет, начиная с появления первого самозванца, «предтечи Антихриста», «сына тьмы»; также неизвестный автор размышляет не только о последствиях Смуты, но и о ее причинах, которые он видит не только в мощи, коварстве и вероломстве внешних врагов, но и в повреждении нравов русских людей, забывших Бога и погруженных в многочисленные пороки, уподобившихся жителям древних городов Содома и Гоморры: «Правда в человецех оскуде и воцарися неправда… и обнажися злоба, и покрыхомся лжею».

В 10-е годы XVII в. келарем Троице-Сергиева монастыря Авраамием Палицыным было написано «Сказание» – один из самых известных и популярных памятников литературы Смутного времени. Текст произведения несколько раз перерабатывался в период между 1611 и 1620 гг. и в общей сложности насчитывает 77 глав. В центре повествования – знаменитая осада Троице-Сергиева монастыря, рассказ доведен до Деулинского перемирия 1618 г. Историки довольно высоко ставят этот текст за его скрупулезную фактографичность, филологи обращают внимание на особое чутье Палицына к современным ему новаторским тенденциям в литературе (отмечая, в частности, использование в «Сказании» досиллабических виршей).

Пытаясь вскрыть причины Смуты, Авраамий Палицын говорит о всеобщем падении нравов и подчеркивает социальные противоречия предшествующего периода. Упоминается страшный голод, который случился при Борисе Годунове и в результате которого умерло огромное количество народа: потом выяснилось, что амбары богачей ломились от огромного количества скрываемого от людей хлеба. Богатые не пощадили своих людей, поэтому, как считает автор, наши враги не пощадили нас.

Еще одна причина Смуты – это, по мысли Палицына, превращение Борисом Годуновым самодержавия в самовластие. Публицист осуждает царский произвол и связанное с ним слепое повиновение монарху его советников, призванных управлять государством. Впрочем, еще более, чем самовластие царя, Палицына страшит самовластие народа.

Одна из важных для Авраамия Палицына проблем связана с темой власти и отношением к новой царской династии. Для современников Палицына Смута означала еще и кризис самодержавия, падение законной династии (той самой, идеологическое обоснование владельческих прав которой было закреплено в многочисленных памятниках XVI столетия). Воплощением этого общественного неблагополучия стало событие, до того времени невиданное – появление на престоле «лжецарей», самозванцев. В результате перед публицистами (и перед Авраамием Палицыным, в частности) вставала необходимость примирить принципы наследственной и избирательной монархии и учесть роль народного волеизъявления при избрании претендентов на царство. Палицын пишет о том, что народное единодушие в вопросе выбора царя – неоспоримое свидетельство богоизбранности именно этого претендента, орудие Божественного промысла. Царь Михаил Романов – государь, «Богом дарованный … прежде рождениа его от Бога избранный и из чрева матерняя помазанный». Ему противопоставлен в «Сказании» Василий Шуйский, который воцарился не по Божьей воле, а лишь по «хотению сердец», и именно поэтому не смог получить всенародного признания.

В «Сказании» Авраамия Палицына отчетливо ощущается биографическая, мемуарная составляющая. Как известно, его деятельность не была полностью безупречна, одно время он служил Лжедмитрию II. И вот теперь он стремится обелить свою репутацию, преувеличить собственную значимость, подробно рассказывая о своей поездке в Ипатьевский монастырь под Костромой за Михаилом Романовым, о своем участии в торжественной встрече нового государя у ворот Троице-Сергиева монастыря, о своей деятельности в процессе заключения Деулинского перемирия и о ряде других событий.

В 1616-1619 гг. дьяк Иван Тимофеев создает «Временник», в котором изображает историю России от Ивана Грозного до Михаила Романова. Автор «Временника» – сторонник наследственной монархии, он видит в престолонаследии в пределах одной фамилии порядок, установленный Богом. С точки зрения этого порядка Иван Тимофеев говорит об Иване Грозном – законном наследнике великих князей Русского государства. Этот принцип прерывается после смерти сына Грозного Федора Иоанновича, оставившего царство «бесчадно и ненаследованно». Так прекратился великий род российских самодержцев, восходящий своими корнями к давним временам. И тогда на престоле появились незаконные правители, которых Тимофеев называет «лжецарями», «рабо-царями», «самовенечниками» и т.д. Наряду с такими правителями выделяются те, кто не самовольно захватил власть, а был избран земским собором. Таков, например, Борис Годунов. Но в данном случае людское волеизъявление не сопровождалось Божественным признанием, поэтому Годунов на престоле оказался не самодержцем, а беззаконным «самовластцем». От всех этих правителей принципиально отличается Михаил Романов, достойный потомок древнего рода, в акте избрания которого воля народа явилась выражением воли Божией.

Д.С. Лихачев отмечал двойственность характеристик, которые получают в сочинении Тимофеева (как и в ряде других произведений Смутного времени) те или иные деятели русской истории. Рядом с риторически украшенной похвалой Ивану Грозному помещен исполненный страстного осуждения рассказ о его «пламенном гневе». Говоря о Борисе Годунове, автор видит свою обязанность в том, чтобы говорить не только о злых, но и о добрых его делах, дабы никто не имел возможности упрекнуть его в пристрастии или односторонности: «И яже злоба о Борисе извещана бе, должно есть и благодеяний его к мирови не утаити». Добро и зло в человеке не заложены изначально и не даны ему в неизменном виде. На одних людей могут влиять другие: так, на Грозного весьма положительно влияла Анастасия Романова, а после ее смерти его характер меняется вовсе не в лучшую сторону. На Бориса Годунова в свою очередь положительно влиял добрый Федор Иоаннович. Наиболее же радикально изменила Годунова, по мнению Тимофеева, неожиданно полученная им власть, на которую он не имел законного права: «По получении же того величеством абия претворся и нестерпим всяко, всем жесток и тяжек обреется».

Исследователи отмечали, что по роду службы Иван Тимофеев имел доступ к архивам, где хранились важнейшие документы, поэтому его «Временник» описывает важные исторические события, более не зафиксированные ни в одном другом источнике. Но наряду с этим Иван Тимофеев выступает не только как историк, но и как мемуарист, записывающий те события, свидетелем которых он сам был. Так, он рассказывает о народном хождении к Новодевичьему монастырю, когда люди просили Бориса Годунова принять царский венец. Во время этого события некий отрок специально забрался под самое окно кельи царицы Ирины и там громко вопил, умоляя ее благословить брата на царство, а сам Борис лицемерно обмотал шею платком, «показуя разумевати, яко бы удавитися понуждаемаго ради хотяше, аще не престанут молящеи». Еще один источник, который Иван Тимофеев смело и часто использовал, - это, по наблюдениям Д.С. Лихачева, разнообразные слухи, молва, толки и разговоры, которые создают в повествовании полифоническое звучание, эффект множества точек зрения. С наибольшей силой эта черта проявляется, когда автор говорит о разных версиях истолкования событий, связанных со смертью Ивана Грозного.

Еще одиним историком Смутного времени был Иван Андреевич Хворостинин, происходивший из рода ярославских князей и в юности близкий к Лжедмитрию I. При Шуйском он был отправлен на покаяние в Иосифо-Волоколамский монастырь, потом возвращен в Москву, в начале 1613 г. уже служил воеводой в Мценске, потом – в Новосили, а в 1618 г. – в Переяславле Рязанском. Царь Михаил наградил его за службу и назначил стольником. Обвинение в государственной измене забылось, но вскоре его сменило другое – в вольномыслии и атеизме. В 1623 г. он был сослан в Кирилло-Белозерский монастырь. Прощение от царя и патриарха Хворостинин получил уже незадолго до смерти, последовавшей в 1625 г. Желая обелить себя и дать свой взгляд на исторические события начала XVII столетия, Хворостинин, судя по всему незадолго до смерти, написал масштабное произведение «Словеса дней и царей и святителей московских». Как и Авраамий Палицын, Хворостинин уделяет много внимания своей роли в тех или иных событиях: пишет, что он старался обличать суетную гордыню Лжедмитрия и пекся о спасении его души; утверждает, что его ценил и в свое время выделил из других сам патриарх Гермоген и т.д.

Как и Иван Тимофеев, Хворостинин дает сложные, подчас двойственные и контрастные характеристики историческим деятелям той поры. Борис Годунов оказывается одновременно и властолюбивым, и боголюбивым. С одной стороны, он строит храмы, украшает города, укрощает лихоимцев; он «в мудрость житиа мира сего, яко добрый гигант, облечеся и приим славу и честь от царей». С другой стороны, сообщается о том, что он озлобил людей друг на друга, спровоцировал в своих подданных «ненавидение и лесть», восстановил рабов на господ, погубил много благородных людей и вообще «соблазни мир и введе ненависть».

Примерно в это же время создается «Повесть о преставлении князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского», посвященная трагической гибели храброго полководца, особенно проявившего себя в борьбе против Лжедмитрия II, князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Его внезапная смерть в двадцатилетнем возрасте (апрель 1610 г.) породила различные толки о том, что якобы из зависти он был отравлен боярами. Эти толки отразились в народных песнях и сказаниях, литературной обработкой которых и является повесть. Она начинается риторическим книжным вступлением, в котором делаются генеалогические выкладки, возводящие род Скопина-Шуйского к Александру Невскому и Августу-кесарю.

Центральный эпизод повести — описание пира-крестин у князя Воротынского. Включая ряд бытовых подробностей, автор обстоятельно рассказывает о том, как герой был отравлен женой своего дяди Дмитрия Шуйского, дочерью Малюты Скуратова. Сохраняя речевой и ритмический строй народной эпической песни, повесть так передает этот эпизод:

И как будет после честного стола пир на весело,

И... злодеянница та княгиня Марья, кума подкрестная,

Подносила чару пития куму подкрестному

И била челом, здоровала с крестником Алексеем Ивановичем.

И в той чаре в питии уготовано лютое питие смертное.

И князь Михайло Васильевичь выпивает ту чару до суха,

А не ведает, что злое питие лютое смертное.

В приведенном отрывке нетрудно обнаружить характерные элементы былинной поэтики. Они отчетливо выступают и в диалоге матери с сыном, вернувшимся преждевременно с пира. Этот диалог напоминает беседы Василия Буслаева с Мамелфой Тимофеевной, Добрыни с матерью.

Вторая часть повести, посвященная описанию смерти героя и всенародного горя по поводу его кончины, выполнена в традиционной книжной манере. Здесь использованы те же примеры, что и в «Житии Александра Невского» и «Слове о житии Дмитрия Ивановича». Автор повести передает отношение к смерти Скопина различных групп общества. Свою скорбь, а также и свою оценку деятельности Скопина-Шуйского выражают москвичи, немецкий воевода Яков Делагарди, царь Василий Шуйский, мать, жена. Плач матери и жены почти целиком восходят к традиции устной народной причети.

Обращает на себя внимание описание внешности смертельно отравленного Михаила. Когда князь после пира вернулся домой, «очи у него ярко возмутилися, а лице у него страшно кровью знаменуется, а власы у него на главе, стоя, колеблются». По мнению Демина, проявления смертельной болезни в данном случае «больше похожи на гнев: мутные, горящие глаза; налитое кровью лицо; стоящие дыбом волосы». Михаил отравлен лютым злым зельем – в результате лютость и злоба вливаются в Михаила и проявляются в нем.

Наконец, еще один труд эпохи Смутного времени – «Летописная книга», приписываемая одними учеными князю Ивану Михайловичу Катыреву-Ростовскому, а другими – князю Семену Ивановичу Шаховскому. Само название этого произведения, по мнению исследователей, неоспоримо свидетельствует о значимости для автора древнерусской летописной традиции, на которую он старается опираться, хотя и трансформирует отдельные ее элементы. Труд начинается пространным названием, которое одновременно является «анонсом», изложением содержания текста, в котором будет повествоваться об истории «царствующего града Москвы» от ее начала, о происхождении великих князей московских, «о пресечении корени царского от Августа царя», о правлении Бориса Годунова и о наступлении на Москву еретика Гришки Отрепьева (Лжедмитрия I). Как и в «Сказании» Авраамия Палицына, в «Летописной книге» прозаическое изложение перемежается досиллабическими виршами.

Таким образом, литература Смутного времени отразила основные проблемы современности и привнесла некотороые новационные принципы, которые предопредилили переходный характер литературы этого столетия. Однако писательской деятельностью в эту эпоху занимались абсолютно разные по своему происхождению и положению люди (монахи, приказные дьяки, князья из рода Рюриковичей и т.д.). Все это свидетельствовало о том, что профессиональных писателей еще не было, писательское сословие еще не сложилось и монополии на писательский труд в это время не существовало, писателем мог стать каждый желающий, руководствующийся теми или иными побуждениями – рассказать о событиях, свидетелем которых он стал; попытаться вскрыть причины событий и дать им оценку; наконец, обелить себя и представить в выгодном свете свою собственную деятельность.

В XVII веке повествовательные жанры переживают целый ряд трансформаций, которые изменяют их форму и содержание. Таким изменениям подвергаются традиционнные для древнерусской литературы жанры, как историческая повесть, историческое сказание, житие. Процесс секуляризации литературы заставляет авторов интересоваться жизнью простых людей, появляются вымышленные сюжеты. К тому же, писать начинают выходцы из низших сословий, вследствие чего в литературу в большей степени, чем прежде, проникают мотивы и образы устного народного творчества. Так литература начинает переживать процесс демократизации.

Именно этот процесс можно наблюдать на примере исторической «Повести об Азовском осадном сидении донских казаков». Это произведение возникло в казачьей среде. В нем запечатлен самоотверженный подвиг небольшой группы русских казаков, которые захватили в 1637 г. турецкую крепость Азов и сумели ее удержать в 1641 г., несмотря на значительно превосходившие силы врага.

Существует предположение (А. Н. Робинсон), что автором этого произведения был казачий есаул Федор Порошин, прибывший вместе с казачьим посольством в Москву в 1641 г. с целью убедить царя и правительство принять от казаков крепость Азов «под свою руку». Скорее всего, Федор Порошин сам участвовал в захвате и обороне крепости, что дало ему возможность правдиво и точно описать произошедшие события.

Интересна форма, которую автор выбирает для своего произведения – это форма казачей войсковой отписки (жанр деловой письменности). Однако автор привнес в этот текст мотивы и образы устного народного поэтического творчества, что придало произведению особую искренность и проникновенность. При этом он сумел остаться точным в изображении тех событий, которым сам был свидетелем.