М.О.Гершензон. Творческое самосознание

Автор нелицеприятно характеризует основные, наиболее существенные и общие черты личности русского интеллигента и вскрывает внутренние механизмы, повлиявшие на их формирование.

«...Жизнь русского интеллигента - личная, семейная и общественная - безобразна и непоследовательна, а сознание лишено существенности и силы» и далее «в целом интеллигентский быт ужасен, подлинная мерзость запустения: ни малейшей дисциплины, ни малейшей последовательности даже во внешнем; день уходит неизвестно на что, сегодня так, а завтра по вдохновению, все вверх ногами; праздность, неряшливость, гомерическая неаккуратность в личной жизни, наивная недобросовестность в работе, в общественных делах необузданная склонность к деспотизму и совершенное отсутствие уважения и чужой личности, перед властью - то гордый вызов, то покладистость».

Меньшая часть интеллигенции - та, что становилась на путь революционного подвижничества - могла сформироваться в яркие личности, в силу неизбежной огромной внутренней работы сознания над личностью. Остальные, повинуясь утвердившемуся стереотипу приоритета общественных интересов над личными, не жили, - «все делали (или делали вид, что делают) общественное дело». Они не занимались самовоспитанием и формированием собственной неповторимой личности, не интересовались поиском истины; самоуглубление считалось неприличным, истина, понятая как служение народу, борьба с властью и поверхностно усвоенные западные философские системы давались каждому новому поколению в готовом виде.

В итоге приоритет общественного вызвал отрыв сознания от личности, интеллигент стал рабом политики, любой истинный талант не укладывался в «шоры интеллигентской общественно-утилитарной морали», «лучшие люди смотрели на нее, - пишет Гершензон, - с отвращением и отказывались благословить наше дело». «Личностей не было - была однородная масса», сонмище больных, изолированное в родной стране - вот что такое русская интеллигенция». «Наша интеллигенция на 9/10 поражена неврастенией; между нами почти нет здоровых людей - все желчные, угрюмые, беспокойные лица, искаженные какой-то тайной неудовлетворенностью; все недовольны, не то озлоблены, не то огорчены... работают нехотя, кое как».

Все это - результат глубокого искажения личности русского интеллигента, отрыва сознания от чувственно-волевых ее основ, отказ от внутренней сосредоточенности и свободы, от самосознания и самовоспитания, являющихся законом человеческой природы и, главное, отказ от религиозности, но «нормальный, т.е. душевноцельный человек не может не быть религиозен»[10]. «Распад личности оказался роковым для интеллигенции в 3-х отношениях: внутренне он сделал интеллигента калекою, внешне он оторвал интеллигенцию от народа и, наконец, совокупностью этих 2-х причин, он обрек интеллигенцию на полное бессилие перед гнетущей ее властью».

Первопричину этих бед Гершензон видит в петровской реформе, которая, «навязав верхнему слою общества огромное количество драгоценных, но чувственно еще слишком далеких идей,...механически расколола в нем личность, оторвала сознание от воли, научила сознание праздному обжорству истиной» и породила тип «крепостника-волтерьянца», потомком и наследником которого является «нынешний русский интеллигент.

«Могла ли эта кучка покалеченных душ остаться близкой народу?» - задает вопрос М.Гершензон и дает на него отрицательный ответ, более того, он подчеркивает, что ненависть русского народа к интеллигенции не есть «озлобление раба против господина и зависть голодного к сытому»[11], как на Западе, а есть «бессознательный мистический ужас», ибо «он видит наше человеческое, и именно русское обличие, но не чувствует в нас человеческой души», ибо русский народ «не только ребенок - по знаниям, - но и старик по жизненному опыту и основанному на нем религиозно-метафизическому мировоззрению».

Безрелигиозность интеллигенции пугает народ, ее знания и представления об истине ему чужды и не нужны. «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, - бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной».

О! Сколько эмоций вызвали эти слова! Даже «веховцы» высказали свое несогласие с этой идеей. Но как скоро им суждено было найти полное подтверждение в нашей истории!

Гершензон надеялся, что кризис и растерянность, которые переживала русская интеллигенция после 1 русской революции, подтолкнет ее на путь самоанализа, глубокой внутренней работы и поможет выйти на верный путь. «Я глубоко верю, - писал он, - что духовная энергия русской интеллигенции уйдет внутрь, в личность, но столь же твердо знаю и то, что только обновленная личность может преобразовать нашу общественную действительность, и что она это непременно сделает». «Слишком глубоко укоренилась в ней привычка видеть смысл личной жизни в идеальных благах, слишком много накопила она и положительных нравственных идей, чтобы ей грозила опасность погрязнуть в мещанском довольстве»... Не будет раздвоения между «я» и «мы», но всякое объективное благо станет «для интеллигента «личной потребностью».

Увы, в своей вере в возможность перерождения интеллигенции Гершензон сам был мечтателем...