2015-10-22
1212
Подходя к вопросу о двух основных направлениях буддизма — Хинаяне и Махаяне вначале необходимо сказать несколько слов о самих этих названиях. Слово «Хинаяна» означает «Малая Колесница» (в смысле «малый», или «низший», «ущербный», путь), тогда как значение слова «Махаяна»— «Великая Колесница» (в смысле «Великий Путь»). Уже из этих названий можно догадаться, что слово «Хинаяна» не является самоназванием: вряд ли кому-нибудь когда-нибудь могла прийти в голову столь самоуничижительная мысль, как назвать свою веру «малым», или «низшим», путем. И действительно, эта «Хинаяна» есть не что иное, как та Тхеравада. И поименовали ее «Хинаяной» с вполне понятными целями не кто иной, как махаянисты, считавшие себя следующими Великим Путем совершеннейшего учения Будды. Впрочем, тхеравадины, в долгу не остались и стали третировать Махаяну как позднее искажение хранимого ими в нерушимости учения Благословенного. Но в любом случае слово «Хинаяна» имеет уничижительный смысл, и никогда не следует при встрече с приверженцем данного учения называть его «хинаянистом». По этой же причине многие современные буддологи отказываются употреблять в научном тексте слово «Хинаяна» и говорят только о Тхераваде.
Достаточно интересен тот факт, что Хинаяну и Махаяну разделяет во
времени не такой уж большой период, что не позволяет ставить знак равенства между Хинаяной и ранним буддизмом, а также считать Махаяну исключительно поздним явлением в буддизме и солидаризироваться, таким образом, с ортодоксальной тхеравадинской позицией.
Временем оформления Хинаяны можно с полным основанием считать 80 г. до н. э., когда на Ланке впервые происходит письменная фиксация тхеравадинского Канона — палийской Типитаки. Но приблизительно в этот же период начинают появляться и первые махаянские сутры: самый ранний махаянский канонический текст — Аштасахасрика Праджня-парамита сутра («Сутра о Запредельной Премудрости в восемь тысяч стихов») — относится именно к I в. до н. э. А если учесть, что Махаяна прошла еще период зарождения и первоначального становления в рамках учений махасангхиков, которые, видимо, можно считать «протомахаяной», то это направление буддизма можно «удревнить» еще больше.
Если обратиться к истории буддологии, то можно отметить, что в XIX веке (и приблизительно до 30-х годов XX века) в науке (особенно в англо-германской школе буддологии) господствовало представление о тождестве Хинаяны/ Тхеравады и раннего буддизма и о более позднем и несколько «искаженном» характере Махаяны. Т. е. в раннем буддизме содержались основания для его развития как в хинаянском, так и махаянском направлении.
В чем же заключаются принципиальные отличия между Хинаяной и Махаяной? Р
Идеальной личностью Хинаяны является архат. Это слово означает «достойный». Архат— это святой монах (бхикшу; пали: бхиккху), достигший собственными усилиями цели Благородного Восьмеричного Пути — нирваны— и навсегда покинувший мир. На пути к нирване монах проходит ряд ступеней: 1) ступень «вступившего в поток» (сротапанна), то есть вставший на путь бесповоротно; «вступивший в поток» уже не может деградировать и сойти с пути; 2) ступень «единожды возвращающегося» (сакридагамин), то есть
человека, сознание которого еще в одном рождении должно вернуться на уровень мира желаний (камадхату) и 3) ступень «более не возвращающегося» (анагамин), то есть святого, чье сознание отныне будет всегда пребывать в состоянии медитативного сосредоточения на уровне миров форм (рупадхату) и не-форм (арупадхату). Практика анагамина завершается обретением плода архатства и вступления в нирвану «без остатка» (анупадхишеша нирвана).
По учению Хинаяны, Будда до своего пробуждения был обычным человеком, только наделенным великими добродетелями и святостью, обретенной благодаря совершенствованию в течение многих сотен жизней. После пробуждения (бодхи), которое с точки зрения Хинаяны было не чем иным, как обретением плода архатства, Сиддхартха Гаутама перестал быть человеком в собственном смысле этого слова, став Буддой, то есть просветленным и освобожденным от сансары «существом» (это слово здесь по необходимости приходится брать в кавычки, так как буддисты называют «существами» только «обитателей» троемирия сансары, а не Будд), но никак не богом или какой-либо иной сверхъестественной сущностью. Если мы, будучи монахами (Хинаяна подчеркивает, что только монах, соблюдающий все обеты Винаи, может стать архатом и обрести нирвану), станем во всем следовать примеру Будды и его учению, то мы достигнем того же самого, чего достиг и он. Сам Будда ушел в нирвану, его в мире нет, и для него мира нет, а поэтому бессмысленно ему молиться или просить его о помощи. Всякое поклонение Будде и поднесение даров его изображениям нужны не Будде, а людям, воздающим, таким образом, долг памяти великому Освободителю (или Победителю — Джина, один из эпитетов Будды) и упражняющихся в добродетели даяния.
Таким образом, Хинаяна является сугубо монашеской формой буддизма. Строго говоря, в рамках этой традиции только монахи и могут считаться буддистами в собственном смысле этого слова. Только монахи могут реализовать цель буддизма — обретение покоя нирваны, только монахам
открыты все наставления Благословенного, и только монахи могут практиковать предписанные Буддой методы психопрактики. На долю мирян остается только улучшение своей кармы через совершение добрых дел и накопление заслуг, обретенных благодаря поддержке и содержанию сангхи. И благодаря этим заслугам и миряне в одной из последующих жизней смогут стать достойными принятия монашеских обетов, после чего и они вступят на Благородный Восьмеричный Путь. Поэтому тхеравадины никогда не стремились к особенно активной миссионерской деятельности или к вовлечению мирян в жизнь сангхи и различные формы религиозной деятельности.
В силу всех этих обстоятельств Хинаяна получила распространение только в странах, чья культура, даже независимо от буддизма, формировалась под сильнейшим влиянием индийской культуры, то есть в странах Южной и Юго-Восточной Азии (за исключением Вьетнама, исторические судьбы которого были тесно переплетены с судьбами Китая, в результате чего во Вьетнаме сформировалась буддийская традиция на основе форм китайско-дальневосточной Махаяны). Правда, хинаянский буддизм одно время (с первых веков до нашей эры и до мусульманских завоеваний VII — VIII веков н. э.) был довольно широко распространен на территории Центральной Азии (современные Узбекистан, Таджикистан, северо-западные территории современной КНР), где он успешно конкурировал с автохтонной религией населявших эти земли ираноязычных народов — зороастризмом (маздеизмом). Но это объясняется прежде всего тем, что значительная часть этих территорий входила на рубеже нашей эры в состав Кушанской империи, объединявшей под своей властью северную Индию и часть Центральной Азии; при этом следует отметить, что кушанские монархи были прежде всего покровителями Махаяны.
Что касается Махаяны, то ее подход к обозначенным выше доктринальным вопросам был совершенно иным.
Во-первых, идеальной личностью для последователей Великой Колесницы был не обретший нирвану архат, а стремящийся к достижению
состояния Будды на благо всех живых существ бодхисаттва.
Во-вторых, уже не нирвана, а пробуждение (просветление — бодхи) становится целью буддийского пути в рамках этого направления.
В-третьих, для махаянистов Будда — отнюдь не просто человек. Будда отныне есть метафизическая реальность, истинная природа всех дхарм, лишь явленная людям в виде человека — Учителя, Будды Шакьямуни, как она была явлена и ранее в образах других Будд и как она будет многократно явлена и позднее Т— в грядущих Буддах нашей и иных кальп.
Уже самые ранние махаянские тексты (сутры, посвященные Запредельному Совершенству Премудрости — праджня-парамите) провозглашают точку зрения, согласно которой нирвана, к которой стремятся хинаянисты, не есть истинная и высшая нирвана. Да, говорят махаянисты, последователи Малой Колесницы выходят из сансары, освобождаются от мучительной круговерти рождений — смертей, но высшая истина остается недоступной для них, ибо, освободившись от аффективных препятствий (клеша аварана), они все еще остаются во власти препятствий, связанных с неправильным знанием, так сказать, препятствий гносеологического характера (джнея аварана), которые могут быть преодолены только на пути Махаяны, ведущим к совершенному и всецелому пробуждению (аннутара самьяк самбодхи), то есть к достижению состояния Будды, который был не просто первым архатом, а великим окончательно и всецело пробужденным существом (самьяк самбуддха). И это состояние пробуждения много выше нирваны хинаянского архата. Более того, махаянские тексты отнюдь не склонны называть хинаянских святых архатами; их обычное обозначение в этих произведениях — шраваки и пратьека-будды.
Шраваки («слушающие голос») — это ученики Будды, не постигшие всех глубин учение Татхагаты и привязавшиеся к идее нирваны как индивидуального освобождения, а также их ученики и последователи. Короче говоря, это синоним хинаянского монаха. Достигают шраваки нирваны через постижение
сути Четырех Благородных Истин. Пратьека-будды — категория достаточно загадочная, и до сих пор не совсем понятно, какие исторически существовавшие социальные группы или типы личности могут быть к ней отнесены. Само это выражение означает «уединенный» или «отъединенный» Будда, «Будда для себя». Предполагалось, что пратьека-будды обретают нирвану самостоятельно, собственными усилиями, вне связи с сангхой и без опоры на учение Будды. Достигнув цели, они не проповедуют Дхарму людям, оставаясь в уединении и полном отрешении от мира. По существу, Мара, искушая Будду призывом оставаться под Древом Бодхи и не ходить на проповедь, стремился превратить Шакьямуни в пратьека-будду, что ему, как мы знаем, не удалось. Считается, что пробуждение пратьека-будд заключается в постижении ими принципа причинно-зависимого происхождения (пратитья самутпада).
Вообще же идея бодхи, истинного пробуждения Будды, настолько важна для Махаяны, что ее часто называют Бодхисаттваяной, то есть Колесницей Бодхисаттв, Существ (саттва), стремящихся к Пробуждению (бодхи). Так кто же такие бодхисаттвы?
В раннем буддизме бодхисаттвой назывался будущий Будда до того, как он обрел пробуждение, то есть, собственно, стал Буддой. В Махаяне бодхисаттва — это любой человек, монах или мирянин, наделенный бодхичиттой (читта — сознание, психика; в данном случае — установка на нечто или намерение достичь чего-то), то есть намерением обрести бодхи, пробудиться, стать Буддой. Таким образом, в ранней Махаяне меняется, по сравнению с Хинаяной, цель буддийской практики. Позднее меняется и ее мотивация.
Раннее махаянское значение слова «бодхисаттва» сохраняется в словоупотреблении современных китайских буддистов: в некоторых случаях бодхисаттвой (кит. путисадо или обычно в сокращенной форме — пуса) может быть назван любой верующий: ведь предполагается, что, будучи махаянистом,
он стремится именно к достижению состояния Будды, к пробуждению.
Несколько позднее в текстах, посвященных идеалу бодхисаттвы, начинает все громче и громче звучать новый обертон, постепенно становящийся основным и важнейшим. Это новый мотив стремления к пробуждению, формулирующийся обычно так: «Да стану я Буддой на благо всех живых существ». Эта фраза теперь считается стандартной формулой, выражающей суть бодхичитты — стремления к обретению состояния Будды. Бодхичитта — это умение видеть все живые существа в качестве своих «матерей» (ведь если все мы находимся в круговороте сансары с безначальных времен, то мы уже побывали со всеми существами во всех возможных отношениях, в том числе каждое из них уже успело побывать и в роли нашей матери). А поскольку хороший сын или дочь не могут равнодушно видеть, как их мать мучается в сансаре, и не могут стремиться к нирване, оставив мать страдать в коловращении циклического существования, их святой долг отказаться от собственного спасения до тех пор, пока им не удастся спасти свою мать. Именно так описывается бодхичитта в сочинениях классической, или зрелой, Махаяны и в проповедях ее современных представителей.
В зрелой Махаяне двумя главными и определяющими качествами бодхисаттвы становятся Мудрость (праджня) и Сострадание (каруна).
Тексты утверждают, что невозможно стать Буддой, не обладая в совершенстве этими двумя качествами, причем сострадание начинает восприниматься в практическом модусе — как набор «искусных средств» или методов (упая), посредством которых бодхисаттва, движимый состраданием, получает возможность помогать живым существам освободиться от пут сансарического существования. Как птица не может лететь только на одном крыле, говорят тексты, так и состояния Будды нельзя достичь только при помощи одной лишь мудрости или одних искусных средств: мудрость без средств пассивна, средства без мудрости слепы. Впоследствии в рамках тантрического буддизма мудрость начинает символически изображаться в виде
женского божества, искусные средства/сострадание — в виде мужского; их соитие есть высшая интеграция (юганаддха), ведущая к пробуждению и обретению состояния Будды.
Иногда тексты выделяют три типа бодхисаттв: бодхисаттва-царь, который вначале достигает состояния Будды, а потом заботится сразу об освобождении всех существ (подобно царю, пекущемуся сразу о всех подданных); бодхисаттва-лодочник, «перевозящий» по одному существа на «другой берег» существования, и бодхисаттва-пастух, который вначале спасает все существа и только потом сам вступает в нирвану (подобно пастуху, который вначале загоняет в ворота усадьбы свой скот и лишь потом входит в них сам).
Махаяна считает идеал бодхисаттвы естественным выводом из доктрины анатмавады: ведь само понятие индивидуального освобождения, принятое в школах Хинаяны, имплицитно предполагает веру в некую индивидуальность, которая освобождается. Махаяна более радикальна: пока для человека, пусть даже святого, существует различие между «я» и «не-я», между «собой» и «другими», он остается во власти аффективного заблуждения относительно «я» (атма моха). А следовательно, только спасение всех есть спасение каждого, и только спасение всех существ есть и спасение меня самого, снимающее, однако, само представление о «я» и «самом».
На своем пути к достижению пробуждения и обретения состояния Будды бодхисаттвы постепенно восходят по десяти ступеням совершенствования, подробно описанным в махаянской литературе. Этот путь невероятно долог — он требует трех асанкхея, то есть «неизмеримых», эонов — кальп. На последней ступени этого пути, называемой дхарма-мегха («облако Дхармы») бодхисаттва обретает пробуждение, не уходя, однако, при этом в нирвану. Ко времени достижения высших ступеней бодхисаттва приобретает огромное могущество, намного превосходящее могущество богов добуддийской ведической религии (в одной сутре говорится, что бодхисаттва такого уровня может жонглировать
мирами, как фокусник жонглирует цветными шариками). Со временем поэтому махаянисты стали называть, как правило, бодхисаттвами не просто верующих, стремящихся к бодхи, как это было в ранней Махаяне, а великих святых, уже реализовавших в полной мере идеал бодхисаттвы и неустанно пекущихся о всех живых существах. Культы таких великих бодхисаттв, как Авалокитешвара (символ сути великого сострадания), Маньджушри (воплощения трансцендентной премудрости), Тара (ее культ напоминает средневековый культ Мадонны в Европе; будучи преисполненной великого сострадания, Тара дала обет стать Буддой в женском теле, чтобы показать, что женщина ни в чем не уступает мужчине), Самантабхадра, Кшитигарбха (в народном буддизме распространено предание, что он обещал заполнить своим телом все ады, чтобы там уже более никто не поместился) и многих других, стали центральными культами махаянского буддизма во всех странах его распространения.
Если в Хинаяне праджня понимается как умение распознавать дхармы, то в Махаяне это некая особая способность непосредственно воспринимать реальность, как она есть (в буддийской терминологии она обозначается словом татхата, дословно— таковость; от слова татха — так и суффикса та, аналогичного русскому «ость»). В таковом качестве Запредельная Премудрость именуется «матерью всех Будд» и символически олицетворяется образом богини, воплощающей в себе суть Совершенства Премудрости (ср. с образом Софии в восточнохристианской и гностической традиции; об этой параллели специально писал английский буддолог Э. Конзе).
Столь же велико отличие Махаяны от Хинаяны и по вопросу о том, что представляет собой Будда, Будда вообще, а не только исторический Шакьямуни. Махаяна занимает по этому вопросу «сверхмирскую» позицию, восходящую к учению локоттаравадинов-махасангхиков. Поскольку Будда есть Будда благодаря обретению бодхи, то природа Будды и природа бодхи совпадают, и если бодхи суть вечный надмирный принцип, то таков и Будда. Пробужденность Будд выражается в Дхарме— Учении, и Дхарма, таким образом, формирует как
бы духовное и истинное «тело» Будды. Но под дхармой понимается также и «элементарная частица» опыта, «квант» реальности. Будда есть наивысшее существо, и его Дхарма — наивысшая Дхарма. Таким образом, духовное Тело Будд есть Дхарма дхарм, «дхармовая природа», дхармата, реальность реальности. В ходе приблизительно таких рассуждений в Махаяне сформировалось учение о Дхармовом Теле (дхармакая) Будд как реальности, наделенной наивысшим онтологическим статусом. Дхармовое Тело едино для всех Будд, оно есть бхутатхата, истинная реальность как она есть и природа всех дхарм (подобно тому, как вода есть природа любой волны, а вода по своему составу остается той же самой и в горном потоке, и в грязной луже).
Следовательно, природа Будды есть истинная природа всех феноменов, всех дхарм в абхидхармистском смысле этого слова. А из этого Махаяна делает еще один радикальный вывод: нирвана и сансара тождественны, между ними нет сущностного различия; сансара есть лишь иллюзорный аспект нирваны, никогда не возникавший и никогда не исчезающий, подобно тому как не может исчезнуть или появиться иллюзия: на то она и иллюзия, что не имеет реального онтологического статуса и не существует «в себе». Если привести знаменитый индийский пример с веревкой, принятой по ошибке за змею, то можно сказать, что сансара — это змея, а нирвана — веревка. Причем реально, по истине, на самом деле веревка никогда не превращалась в змею, и змеи никогда не было в веревке. Поэтому, во-первых, можно сказать, что веревка пуста от змеи, или лишена змеи, как и нирвана пуста от сансары, лишена какой бы то ни было «сансарности», и это отсутствие сансарности в нирване и есть высшая истина, или истинная реальность. Это и есть Дхармовое Тело всех Будд, или Будда в своей истинной природе (самобытии — свабхава). Из этого следует и еще один вывод — все дхармы суть дхармы Будды, они буддовы по своей природе, или их природа суть природа Будды (буддхата; буддхатва). А из этого, в свою очередь, следует, что все существа— не кто иные, как Будды, но только не пробудившиеся к пониманию этого, не реализовавшие свою внутреннюю и
изначально пробужденную природу.
В отличие от Хинаяны Махаяна утверждает, что Будда, обретя Дхармовое Тело (пробудившись), не покидает навечно мир, не уходит в недоступную для существ сансары нирвану без остатка.
По своему великому состраданию, Будда производит из своего Дхармового Тела как бы два его отражения, проявляющиеся: одно — в мире форм и не форм, а другое — в мире желаний. Оба эти «Тела» в отличие от Дхармового Тела обладают особой формой, обусловленной неисчислимыми благими качествами Будд. Поэтому оба эти «Тела» вместе известны как рупакая, «оформленное тело», «формное тело».
Первое из них называется самбхогакая — «тело всеблаженства», в нем Будда (у каждого Будды оно свое) наслаждается нирваной как положительным блаженством. Но самое важное состоит в том, что именно в этом «теле» Будды общаются с высшими личностями (йогинами, бодхисаттвами), чье сознание развертывается на уровне миров форм и не форм и наставляют их, являясь им в видениях, и т. п. Второе из них — нирманакая, «магически созданное тело», или «тело, созданное магическими метаморфозами». В этом теле Будды являют себя на уровне мира желаний и проповедуют Дхарму людям в виде учителей — монахов. Таким Буддой в «магически созданном теле» был и Шакьямуни после обретения бодхи принцем Сиддхартхой Гаутамой. А «Лотосовая сутра» идет еще дальше и провозглашает устами самого Будды, что он был пробужден прежде всех времен; его рождение в Капилавасту и пробуждение под Древом Бодхи в Бодхгая было лишь благой уловкой (упая), необходимой для того, чтобы указать людям путь к освобождению. Таким образом, Будда приобретает черты Бога-Спасителя, особенно усилившиеся в дальневосточном варианте махаянского буддизма. Но буддизм и в форме Махаяны все-таки останется нетеистической религией: мир сансары не является результатом божественного творения, он плод некоей трансцендентальной иллюзии (авидья) относительно природы «я» и реальности, выражающейся в субъект-объектной дихотомии и
влечении-отвращении эмпирических субъектов к объектам и другим субъектам.
В буддийской иконографии Дхармовое Тело Будды обычно вообще не изображается или изображается в виде ступы (в дальневосточной традиции возможно его иконографическое олицетворение в образе Будды Вайрочаны — Будды Великого Солнца); самбхогакая как «прославленное Тело» изображается в виде человека в йогической позе созерцания, наделенного различными пышными царственными атрибутами — венцами, диадемами, серьгами, браслетами и т. д. И, наконец, в теле нирманакая Будда изображается в простых монашеских одеждах и с чашей для сбора подаяния (патрой) в руках.
И Хинаяна, и Махаяна признают приход в наш мир множества Будд (в прошлом и будущем), но только в Махаяне эти неисчислимые Будды не только нашего мира (называемого миром Саха), но и других миров становятся объектами культа и поклонения. Среди них особенно выделяется Будда Амитабха (Будда Безграничного Света), почитание которого характерно для всех направлений Махаяны, а в Китае и Японии культ этого Будды и его Земли Блаженства (Сукхавати) оказался даже центральным для некоторых школ и течений, но об этом мы поговорим подробнее в следующей лекции. Для Махаяны характерна также развитая литургика, пышные богослужебные ритуалы и мистерии.
Между Хинаяной и Махаяной существует также весьма существенное различие по отношению этих направлений буддизма к монашеству и мирянам. Более того, это исключительно важное различие, поскольку сейчас может считаться доказанным, что первоначальные расколы в сангхе, ведшие к образованию новых направлений, были вызваны именно различиями в интерпретации норм монашеских уставов и правил (Виная), а не доктринально-теоретическими расхождениями; именно различия в понимании роли и места монашества вызвали и первоначальный раскол на стхавираваду и махасангхику (тем не менее даже этот раскол, равно как и другие, не мешали последователям
Хинаяны и Махаяны зачастую жить в одних и тех же монастырях, но опять-таки при условии одинакового понимания уставных монашеских норм).
Как уже говорилось ранее, Хинаяна — сугубо монашеское направление буддизма, которое только собственно монахов и считает буддистами par excellence. Поэтому хинаянисты, в принципе, не стремятся к активной миссионерской деятельности или проповеди среди мирян. По-иному дело обстоит в Махаяне. Хотя было бы принципиально неверным умалять значение и роль монахов в махаянском буддизме, тем не менее нельзя не подчеркнуть, что принятие монашеских обетов и постриг отнюдь не являются необходимыми условиями для обретения состояния Будды. А некоторые махаянские тексты даже особо превозносят мирян, достигших более высоких уровней духовного постижения, чем большинство монахов и даже многие великие бодхисаттвы. Махаянисты, исходя из доктрины «искусных средств», стремились найти свойства воздействия на все слои населения и на все психологические типы личности, к каждому из них подобрать свой «ключик», чтобы побудить как можно большее число людей встать на путь, ведущий вначале к обретению лучшего рождения, потом — к освобождению и, наконец, — к обретению состояния Будды ради блага всех живых существ. Эта же установка на спасение всех «существ — матерей» побуждала махаянистов активно заниматься проповедью Дхармы и распространением буддийского учения за пределами Индии. И необходимо отметить, что именно в форме Махаяны буддизм стал мировой религией (в качестве Хинаяны он оставался бы и по сию пору региональной традицией). Именно в форме Махаяны буддизм распространился от Индии до Бурятии и от Японии до Калмыкии, продолжая и сейчас достаточно быстро распространяться в Европе и Америке (во Франции и Германии буддизм уже стал третьей по распространенности религией).
Буддизм Махаяны проявлял чудеса гибкости и приспособляемости. И эта гибкость отнюдь не была беспринципностью: ни одной из своих формообразующих доктрин буддизм никогда не поступался и ими не жертвовал.
Идея «упаи», благой уловки, которая должна помочь вывести существа из полыхающего пламенем страданий дома сансары, вдохновляла махаянских монахов и в горной выси Тибета, и на бескрайних степях Монголии, и на Великой Китайской равнине, и на островах Японии. Придя в новые земли и видя, что их жители поклоняются многочисленным богам и демонам (как это было, например, в Тибете), буддисты отнюдь не спешили объявлять этих божеств бесами или утверждать, что их вовсе нет. Напротив, они говорили местному населению, что их боги тоже познали Четыре Благородные Истины, стали буддистами и теперь будут изо всех своих сил защищать Дхарму Будды и охранять верующих в нее.
В настоящее время буддизм Махаяны существует в двух вариантах, достаточно сильно отличающихся друг от друга: это тибето-монгольская Махаяна (иногда все еще неправильно называемая «ламаизмом») с каноническими текстами на тибетском языке (Тибет, Монголия, некоторые народы России — буряты, калмыки, тувинцы, население различных областей Гималаев и некоторых других мест) и дальневосточная Махаяна (на основе китайского буддизма и с каноническими текстами на китайском языке) — Китай, Корея, Япония, Вьетнам(«дзен - буддизм»
Особое место в махаянском буддизме занимает буддизм Непала, точнее, буддизм неваров, одной из этно-конфессиональных групп непальского общества. Невары совершают богослужения на санскрите и почитают «девять провозглашений Дхармы» (нава дхарма парьяя), образующих их канон. «Девять провозглашений Дхармы» — это девять текстов (в основном, сутр) Махаяны, сохранившихся на санскрите: Ланкаватара сутра («Сутра о нисхождении на Ланку»), Аштасахасрика праджня-парамита сутра («Сутра о Запредельной Премудрости в восемь тысяч шлок»), Дашабхумика сутра («Сутра десяти ступеней»), Гандавьюха сутра («Сутра цветочной гирлянды»), С аддхармапундарика сутра («Лотосовая сутра»), Самадхираджа сутра («Сутра царственного самадхи»), Суварнапрабхаса сутра («Сутра золотого
луча»), Татхагатагухьяка [сутра] («[Сутра] Таинства Татхагаты») и Лалитавистара (махаянский вариант жизнеописания Будды).
Можно предположить, что неварский буддизм представляет собой рудимент классической индийской махаянской традиции в ее позднем варианте, когда она включила в себя учения и формы практики тантрического буддизма — Ваджраяны, и испытала достаточно сильное влияние индуизма. К сожалению, неварский буддизм остается почти неизученным.
Ламаизм - буддистское течение, распространенное в автономных регионах Тибета и Внутренней Монголии (которая также принадлежит территории КНР), а также в отдельных регионах Непала и Индии. Сложилось течение в Тибете, когда в страну проникла Махаяна из Индии, а уже через век, к концу 8 в.н.э. был построен первый монастырь и религия стала господствующей в Тибете. Феодальная раздробленность 9 в. при возникновении духовной иерархии и позднего распространения буддизма в Тибет, только способствовала возникновению множества ламаистских сект, среди которых наиболее крупными были Кадампа (основан в середине II в.), Сакьяпа (II в.), Каджупа (II в.), Кармана (12 в.) и др. В конце 14 — начале 15 вв. в Тибете образовалась наиболее большая ламаистская секта Гэлуг ба (так называемые желтошапошники), основанная Цзонкабой (1357—1419). С 16 в. главы секты Гэлуг ба стали носить титул Далай ламы.
К середине 17 в. 5-му Далай-ламе Агванлобсан-джамцо (1617—82) и верхушке духовенства удалось подчинить своей власти (духовнойр и светской) все основные районы Тибета, который таким образом превратился в теократическое государство. При 5-м Далай-ламе возник институт Панчен-лам — вторых (после Далай-лам) иерархов ламаистской церкви. В 16—17 вв. Ламаизм стал господствующей религией в Монголии, куда он проник из Тибета; тогда же он был воспринят калмыками, переселившимися в 17 в. в район Поволжья. В 16—17 вв. Ламаизм распространился в Туве, с конца 17 в. начал распространяться в Бурятии.
Теоретические основы Ламаизма изложены в двух коренных канонах, написанных к 14 в.: Канджуре и Танджуре комментарии на тексты, включенные в Канджур), а также в произведениях наиболее признанных лам. Канджур и Танджур переведены с тибетского на монгольский язык. Кроме черт, принадлежащих махаянистскому направлению буддизма в целом, Ламаизм обладает рядом индивидуальностей. Как религия Ламаизм чрезвычайно эклектичен. Наряду с уходом от мирской жизни и созерцанием, в Ламаизме большое место занимают магия и вера в многочисленные местные божества. Для Ламаизма характерна развитая ритуальность и полное подчинение ученика учителю ламе. Особая роль придаётся бодхисаттвам не только как наставникам на пути "освобождения", но и как божествам, помогающим в конкретных мирских делах. В Ламаизме на основе теории изменений была создана концепция олицетворений будд, бодхисаттв, божеств в определённых лиц, именованных тулку (по тибетски) или хулбиганами (по монгольски). В области идеологии Ламаизм ограничивался комментированием переводных текстов. Экономическую канву главенства Ламаизма составляло большое монастырское землевладение. Ламаизм являлся крупным тормозом на пути экономического, общественного и культурного развития народов, среди которых он был распространён. В настоящее время ламаистское духовенство в основных регионах расширения Ламаизма утратило свои былые экономические и политические позиции.
Дзень — будизм, основаная вКитае школа буддизма чань (яп. дзен) возникла и оформилась как адаптированная ветвь индийского буддизма. По словам многих западных исследователей - "Если буддизм-отец, то даосизм -мать этого удивительного ребенка. Но нельзя отрицать, что это ребенок больше походит на мать, нежели на отца".
Дзен-буддисты отвергали методы словесных и текстовых предписаний принятых конфуцианцами, утверждая, что все тексты не истинны и ложны и что словами невозможно передать истинную суть вещей и тайны бытия. " А одним
из основных методов буддийской практики психической саморегуляции, стала, так называемая медитация. Это достижение состояния, когда человек сконцентрировавшийся выходит за пределы своего Я, оставляя сознание в покое,предоставляя своему " бессознательному".
Если рассмотреть ядро медитации- технику -йоги, то ее дословный перевод означает- ОБУЗДАНИЕ.
Обуздание имеет целью овладение теми силами,которые привязывают человека к этому миру, А весь процесс медитации психологически является конкретизацией и овеществлением видений, тем самым для дзен- буддиста созданные им фантазии обретают реальность, которая заменяет физическую действительность нашего мира. Ведь и сам буддизм есть порождение ЙОГИ.
Сегодня мы уже дозрели до научного понимания йоги, ведь наше сознание не творит само себя, а проистекает как пробуждение ребенка. Каждое утро наша душа из глубин бессознательного возвращается в этот мир. А завороженный взгляд медитирующего различными путями пробивается в глубины нашего бессознательного, где он познает ранее никем не виданное.. Но стоит очистить свой дух от всего "мирского", он сразу становится легкой добычей собственных иллюзий и комплексов - клеши, названные К. Юнгом личным бессознательным. Эти самые темные и беспорядочные, хаотические влечения, как раз и желает обуздать человек. Если буддист выросший на единении и диалоге с природой безболезненно преодолевает этот этап, то европеец, его двухмерным мышлением, воспитанный на непримиримой борьбе добра со злом, не способен преодолеть этот рубеж.
Традиция дзен -буддизма содержательно развивалась в соответствии с фундаментальной буддийской концепцией "серединного пути". Как и даосы дзен-буддисты апеллировали к природному началу человека, выраженному на языке глубинной психологии - самости.
Дзен-буддисты в состоянии просветления пренебрегали конфуцианскими культурными нормами поведения и принятой иерархией отношений между
"старшим и "младшим", порождая этим отторжение китайской культурной элитой и враждебность народных низов. В жизни дзен-буддист, постоянно, вынужден был сохранять динамическое равновесие между пренебрежением внешними формами ритуала и их соблюдением.
Быстрым внедрением в китайскую среду дзен-буддизм обязан - успешной "стратегией поглощения" традиционной для Махаяны., психологическую концепцию выживания, которую буддизм выработал еще на ранних этапах своего развития. Буддизм в корне и принципах функционирования отличался от многих мировых религий. Уже в самом начале своей истории он взял на вооружение принцип "догматического развития" который предусматривает постоянное обновление не только форм вероучения, но и его содержания. На 2 буддийском соборе состоявшемся 110 лет спустя после смерти Будды, было постановлено: "Все, что согласуется с существующими нравственными постановлениями и с духом учения Будды, должно быть признано уставным, существовало ли то с давних времен, существует ли в настоящее время или явится после: а все что не согласуется с ними, хотя бы существовало и прежде или существует в настоящее время или явится после, должно быть навсегда отвергнуто и не считаться учением Будды."
Именно поэтому в процессе распространения буддизма в странах Центральной и Восточной Азии Махаяна (Большая колесница), лежащая в основе дзен-буддизм, всегда умело приспосабливалась к потребностям широких масс верующих. Так как суровая реальность средневековья заставляла проявлять максимальную гибкость, при внедрении в чужеродную среду. Другая ветвь буддизма - Хинаяна (Малая колесница) -получила распространение в тех странах, где не было развитых религиозно-философских систем и где буддизм нашел государственную поддержку. Поэтому Хинаяна сохранила традиционный догматический, замкнутый характер, слабо реагируя на социальные изменения в обществе.
Буддизм в России
В начале XVII в. Тибетский Буддизм из Монголии проник на север к бурятскому населению Забайкалья. Вторая линия пришла непосредственно из Тибета. С целью ослабления позиции Богдо-гегенов и влияния монголов и маньчжуров в этой части России, царь дал настоятелям Гусиноозерского дацана, как главам бурятского буддизма, титул Бандидо Хамбо-Лама. Таким образом, бурятская традиция стала официально независимой от монгольской церкви. В 1741 году императрица Елизавета Петровна издала указ, согласно которому в Бурятии признавалось существование ламаистской веры и утверждалось 11 дацанов и 150 штатных лам. Эта дата считается датой официального признания буддизма в России, При дацанах открылись школы, печатались книги. В XVIII в. тибетский буддизм из Монголии попал также к тюркскому населению Тувы, хотя, первая волна буддизма пришла в Туву в IX в. от уйгуров. Как и в Забайкалье, это была главным образом традиция Гелуг, традиция Ньингма также получила значительное распространение. Настоятели Чаданского хурэ, как главы тувинского буддизма получили титул Хамбу-лама. Поскольку Тува, подобно Монголии, до 1912 г. находилась под маньчжурским правлением, тувинские Хамбу-ламы подчинялись непосредственно Богдо-гегенам в Урге: тувинский буддизм имел значительно более тесные связи с Монголией, чем бурятский. В Туве буддизм мирно сосуществовал с местной традицией шаманизма: в одних случаях люди обращались к шаманам, а в других — к буддийским священникам.
Когда предки калмыков отделились от ойратов Джунгарии в начале XVII в. переместились в район между Волгой и Доном к северу от Каспийского моря, они принесли с собой собственную традицию тибетского буддизма. Большую помощь им оказал ойрат Зая Пандита, Намкхаи Гиятсо, который на основе монгольской письменности разработал калмыцко-ойратскую письменность. Глава калмыцкого буддизма назначался царем и именовался Лама калмыцкого народа. Его резиденция располагалась в Астрахани, и, подобно
бурятскому Бандидо Хамбо-ламе, он был совершенно независим от монголов. Духовное руководство калмыки получили непосредственно из Тибета. Несмотря на то, что наибольшее распространение у калмыков получила традиция Гелуг, вследствие присущего им синкретизма они приняли также некоторые обряды традиций Сакья и Кагью.
К 1846 г. в Бурятии было выстроено уже 34 дацана. Затрачивая массу усилий и материальных средств, буряты сумели импортировать из Тибета, Китая, Монголии громадное количество сокровенной литературы и перенять многие живые традиции как господствующей школы Гелуг, так и других направлений буддизма, В 1869 г. в Цугольском дацане под руководством монгольского ламы Чой-манрамбы началось изучение индо-тибетской медицины, которое затем распространилось и в других местах, В 1878 г. в Агинском дацане была основана школа Дуйнхор – Калачакры, чем и завершилось построение основных направлений высшего духовного образования по тибетскому образцу, быстро развивалось книгопечатание. В 1887 г. действовало уже 29 типографий, которые до их разрушений в 1930-х гг. успели издать около 2000 названий книг на тибетском и монгольском языках, Калмыцкий буддизм этого периода имел свою историю. После ликвидации в конце XVIII века Калмыцкого ханства «калмыцкая степь» превратилась в один из административно-территориальных районов царской России, подчиненный астраханскому военному губернатору. Согласно Высочайше утвержденному Положению об управлении калмыцким народом, принятому в 1834 г., буддийская церковь была полностью подчинена царской администрации. Незадолго до революции 1917 года к семье российских буддистов присоединились и буддисты Южной Сибири – тувинцы – единственный тюркский народ, исповедующий буддизм. При многих хурэ имелись школы, где мальчики получали начальное религиозное образование. Высшее богословское образование тувинцы обычно получали в Монголии. В связи с развитием международных связей России на востоке, и в
частности для установления прямых связей царского правительства с теократическими правительствами Монголии и Тибета, в Петербурге, столице Российской империи, строится буддийский храм на средства главы тибетских буддистов Далай-ламы и на пожертвования, собранные в Бурятии и Калмыкии. Значительную сумму на строительство пожертвовал также и Богдо-геген, глава буддистов Монголии. Строительством и деятельностью храма руководит представитель Тибета, выдающийся бурятский лама Агван Доржиев, К 1935 году примерно треть дацанов пустовала из-за отсутствия духовенства – бежавшего или репрессированного. В 1936 г. под предлогом, что 22 из 29 действующих дацанов находились в пограничной зоне, все они были закрыты, а ламы выселены как «враги народа» и «японские шпионы». Аналогичные процессы шли в Калмыкии и формально независимой Тыве. В Калмыкии за период 1917–1937 гг. было ликвидировано 79 хурулов. Вскоре после революции закрыли одну из двух духовных академий, Чоре, вторая просуществовала до 1933 г. В результате «последовательной борьбы за молодое поколение» в 1937 г. в хурулах не осталось ни одного послушника-манджи. Упразднение в 1943 г. калмыцкой автономии и выселение калмыцкого народа в Сибирь сняло сам вопрос о существовании храмов и буддизма в Калмыкии. В «независимой» с 1921 г. Танну-Туве вначале церковь оставалась неприкосновенной и в 1928 г. Малый хурал даже принял закон, объявивший буддизм государственной религией. Это, вероятно, и спровоцировало начало разгрома, который начался в 1929 году, а в 1930 был подкреплен особой Резолюцией II Пленума ЦК и ЦКК АРП «по ламскому вопросу». По рассказам очевидцев, за ламами приезжали в несколько приемов: сначала брали верхушку духовенства, затем следующий слой – и так до конца, В Тыве, как и в Калмыкии, все храмы были сожжены дотла. И если у калмыков все же сохранилось одно здание – каменный Хошеутовский хурул князей Тюменей, – в Туве остались лишь остатки метровой толщины стен Чаданского хуре, В 1948 г. в Иволге около Улан-Удэ был построен новый монастырь, а также вновь было открыто одно из зданий
Агинского дацана под Читой. С началом перестройки в Советском Союзе под эгидой Центрального духовного управления буддистов СССР официально регистрируются множество буддийских групп. Началось восстановление разрушенных монастырей в Забайкалье, Калмыкии и Туве и строительства новых храмов. Санкт-Петербургский монастырь возвращен буддийской общине и отремонтирован. В Иволгинском дацане открыт буддийский институт.
Буддийские храмы
Буддийская религия и культура со временем шагнула далеко за пределы Индии. В I веке нашей эры в Кушанском государстве (Северо-запад Индостана) активно строятся буддийские культовые сооружения – святилища-ступы, пещерные и наземные храмы. В Бактрии существовал огромный буддийский монастырь, где жили 3000 монахов.
Буддийские храмы Кушана в большом количестве украшались скульптурой.
Памятником мирового значения до недавнего времени были две огромные скульптуры – Будда Малый (35 метров, II век до н.э.) и Будда Большой (53 метра, I век н.э.) в долине Балшан в центре Афганистана (взорваны талибами).
На основе культовой скульптуры кушанские мастера создали светскую галеоею, дворцово-династическую – портреты правителей,героев, вельмож.
В первых веках нашей эры буддизм распространился в Китае. Символом этой религии здесь стала не ступа, а многоярусная башня-пагода. Пагоды древней эпохи были деревянными и не сохранились. В VIII веке в Китае возникает своеобразная форма крыши – с выгнутыми краями, часто украшенная рельефом и скульптурой. Эта изогнутость идёт от перехода с крутой двускатной крыши главного строения к окружающей его веранде. Крыша была главным акцентом архитектурной композиции.
Пагоды, относящиеся к раннему средневековью, отличались
монументальностью и простотой стиля. Более поздние строения – сложным
силуэтом с изогнутыми карнизными свесами, с дробной пластикой стен.
В качестве одного из элементов архитектуры буддийских храмовых комплексов в Китае существуют «ворота очищения», богато украшенные скульптурой, резьбой, цветом.
В Китае сохранилось немало действующих буддийских храмов и монастырей. Один из самых впечатляющих – пещерный храм Луньминь (Драконовы ворота), в многочисленных гротах и нишах которого расположены более 100 тысяч статуй Будд и бодхисатв. Монотонное однообразие прекрасных скульптур удивительно успокаивает человека, помогает ему отвлечься от суетности окружающего мира.
Самый знаменитый буддийский пещерный храм Китая – Шаолинь (он высечен в скале у Жёлтой реки). Этот монастырь – родина дзен-буддизма и признанный центр боевого искусства у-шу. Специфика монастыря отображена в своеобразной скульптурной галерее, созданной в одном из дворов. Деревянные скульптуры изображают бритоголовых монахов, ведущих тренировочные бои. Фигуры очень реалистичны и выразительны. Шаолиньские монахи на протяжении веков совершенствовали боевое искусство.
Самым древним же считается монастырь Байма (Белая лошадь) в окрестностях г. Лояна. Именно сюда на белых лошадях в I веке н.э. привезли первые книги буддийского канона и статую Будды.
В Таиланде сохранилось множество позднебуддийских монастырей. В Бангкоке существует монастырь Пра Кео со всемирно известным храмом Изумрудного Будды, здесь же – самый древний монастырь таиландской столицы Четупон (Ват По). Этот монастырь славится самыми большими храмами и учёностью монахов. В главном храме находится огромная статуя лежащего Будды (46 метров длиной и 15 высотой), покрытая позолотой. Под сводами храма тихо звенят колокольчики…
Уникальный позднебуддийский памятник культуры сохранился в
Индонезии.
В центре острова Ява высится буддийский храм Боробудур, одно из прекраснейших строений восточной архитектуры. Ему более 11-ти столетий. Построен он по проекту архитектора Гунадхармы в VIII веке. Храм Боробудур построен на природном холме продолговатой формы. Центральная ступенчатая пирамида стоит на квадратном основании площадью в гектар. Над основанием возвышаются террасы, покрытые барельефом и украшенные 462 статуями Будды. Ещё выше – три круговые террасы, на которых стоят 72 ажурные ступы со статуями Будды внутри. На высоте 35 метров над землёй сооружение завершает большая закрытая и пустая ступа, символизирующая созерцание Высшей истины или нивану. На вершину пирамиды ведут лестницы, входы сторожат каменные львы. Для храма Боробудур характерны оригинальные элементы, отличающие его от других памятников буддизма.
В Японию буддизм пришёл в VI веке из Кореи. Поэтому буддийские храмы там строились корейскими и китайскими архитекторами. Один из таких храмов – буддийский храм китайского стиля с пагодой (VII век) хорошо сохранился в г. Нара (древняя столица Японии) и является национальной святыней.
Буддийские японские храмы почти всегда узнаются по красным воротам. Интерьеры храмов ярко расписаны. В глубине храма – статуя Будды.
Сердце Великой Степи – Монголия – познакомилась с основами буддизма в VII веке. При Угедей-хане в честь его возведения на престол был заложен первый буддийский храм в тогдашней столице Монголии Каракоруме (разрушен в XIV веке).
С конца XVI века в Монголии распространяется северная, тибетская ветвь буддизма. В долине реки Орхон был создан комплекс буддийского монастыря Эрдэни-Зуд («драгоценное сокровище»). Территория монастыря окружена стеной со 107-ю башнями-субурганами, своеобразными святилищами-мавзолеями.
Первым за оградой стоит храм Далай — Ламык, посвящённый
первосвященнику Тибета Далай-ламе. Нижняя часть здания выложена голубым кирпичом, выше – парапет с полоской фриза с позолоченными зеркальцами, вмурованными в кладку стены.
Расцвет буддийской культуры Монголии связан с именем Джанабазара – выдающегося государственного и религиозного деятеля, талантливого поэта, архитектора, скульптора. В своих работах он следовал буддийским канонам, но его творчество шире любого канона, любой религии. Он прославился созданием пяти огромных бронзовых статуй дхьяни (Будд созерцаний).
Сохранилась и стала главной святыней монастыря Гандан в Улан-Баторе (в то время это была ханская ставка Угра) скульптура Ваджрадара (буддийское божество), созданная в строгих буддийских канонах.
До сих пор в музее Улан-Батора из глубин веков улыбается нам буддийская богиня милосердия Белая Тара, оберегающая человека от зла. Таких фигур было двадцать, а двадцать первая Тара улыбается нам улыбкой любимой девушки художника.
Угра была не только столицей государства, но и центром буддизма в Монголии. А монастырь Гандан представлял собой почти самостоятельный город в столице. Здесь же находилось высшее духовное учебное заведение ламаизма, где обучались учащиеся из Бурятии, Тывы, Калмыкии.
Интерьеры храмов монастыря до сих пор поражают как великолепной скульптурой, так и богатством цветовых решений интерьеров. Золото, бирюза, кораллы, охра растирались для получения определённых цветов.
Все элементы храма, включая живописные иконы и предметы декоративно-прикладного искусства, подчинены единому композиционному замыслу.
Ламаизм, используя наследие художественной культуры монгольского народа, сумел развить все виды художественного творчества и поставить их на службу религии.
Заключение
Буддизм в современном мире – мире войн, терроризма, безверия, находит
всё больше сторонников. Первая истина буддизма «Всё в мире полно зла и страдания» как нельзя лучше характеризует XXI век. И если не мир, то хотя бы дух человека стремится научиться жить правильно в этом мире страданий.
Главное открытие буддизма: человек невыносимо одинок в этом мире. Он может спасти себя сам. Будда говорил: «Немногие из людей достигают противоположного берега, остальные только суетятся на этом берегу».
Буддизм… Религия без Бога, спасение без спасения, жизнь без зла, но и без добра…
Актуальные проблемы развития буддизмиа в современных условияхобусловлены поиском общероссийской идентичности, потребностью в глубоком изучении истоков собственной евразийской культуры, в сохранении и использовании всего лучшего, что было создано за многовековую историю Российской цивилизации. Особого внимания в этой связи заслуживает анализ буддийской культуры России, ее ценностей в определении евразийской идентичности многонационального российского государства, где своеобразный «исход к Востоку», буддолого-востоковедческие традиции имеют глубокие исторические корни.
В условиях поиска новых путей цивилизационного развития важное значение приобретают поиски возможностей реализации принципа взаимодополнительности типов философствования в России и на Востоке. Богатства буддийской философии могут и должны быть востребованы современной российской культурой и интеллектуальной средой, тем более что ее встреча с русской философской традицией на рубеже XIX-XX вв. оказалась весьма плодотворной.
Несомненна важность и внешнеполитической стороны данной проблемы. В силу своеобразного географического положения России перед ней стоит задача устанавливать и поддерживать дружеские отношения не только со
странами Запада, но и с государствами буддийского Востока. При этом необходимо учитывать, что народы России, традиционно исповедующие буддизм, являются своеобразным связующим звеном между нашей страной и буддийским миром. Таким образом, от правильного понимания специфики буддизма в определенной степени будет зависеть и международное положение России.
Буддизм на сегодняшний день играет все большую роль в общественной и культурной жизни России, постепенно переходя границы тех регионов, где он распространен традиционно. Популярность буддизма обусловлена рядом причин, одной из которых является близость некоторых его принципов к современной научной мысли. Симпатии вызывают толерантное отношение к другим культурным и религиозным ценностям, отсутствие претензий на исключительность, открытость межконфессиональному диалогу. Гуманизм, терпимость и высокие этические нормы буддийской культуры предполагают возможность осуществления на практике основных гражданских прав.
Изучение духовно-нравственного и социально-экологического потенциала многовековой буддийской культуры говорит о возрождении духовности в России.. Проблемы, с которыми встретилась современная цивилизация, свидетельствуют о необходимости переоценки ценностей не столько в экономической, технологической и информационной сфере, сколько в духовно-культурной, социально-антропологической. Современные исследователи все чаще и чаще обращаются к буддизму в поисках ответов на многие насущные вопросы современности (проблема взаимодействия науки и религии, экологические проблемы, проблема толерантности и т.д.). В условиях кризиса научной рациональности большое распространение получает «компромиссный» подход, предполагающий синтез мировоззренческих парадигм науки и религии, Востока и Запада.
Обращение к социокультурному потенциалу буддизма, анализ взаимосвязи идей толерантности, всеобщей ответственности, этики ненасилия в
буддизме с направлениями развития современного мира может способствовать поиску новых моделей решения глобальных проблем современности. Буддистские экологоориентированные ценности являются своеобразной альтернативой «обществу потребления» и потому они получают понимание и активную поддержку в мире.
Философское осмысление ценностей буддийской культуры может явиться концептуальной компонентой поиска альтернативных моделей развития современной цивилизации в контексте процессов «столкновения идентичностей». Перспективным представляется обращение к такому дискурсу религиозно-культурной идентичности, который придал бы индивиду, социуму целостность и ценностную укорененность, помог бы преодолеть столкновение идентичностей традиционного, модерного и постмодерного обществ, «расколотость», «гибридность», «пограничность» современных идентичностей.
Несомненный интерес представляет и вопрос о восприятии буддизма в социокультурном пространстве России. Это связано с усилением в последние десятилетия интереса к проблеме диалога культур. Глобализация современной жизни и культуры, осознание иных ценностей заставляет по-другому взглянуть на взаимодействие культур и цивилизаций. Диалог культур Востока и Запада имеет особое значение на современном этапе исторического развития, когда азиатские страны начинают играть заметную роль на международной арене.
Буддизм способствовал усилению евразийской специфики социокультурного пространства России, а на эволюцию буддийской культуры в России значительное влияние оказала цивилизационная специфика российского пространства.
В процессе своей эволюции на российской почве буддизм приобрел социокультурные особенности по сравнению с его изначальным вариантом, в то время как его религиозно-философские и мировоззренческие принципы почти не изменились.
Важной особенностью буддизма, оказавшей влияние на его
историческую судьбу в социокультурном пространстве России, является прагматизм, который наиболее ярко проявляется в кризисные, переходные периоды развития общества.
Рекомендуемая литература
Основная:
1. Лебедев В. Ю. Религиоведение. - М.: «Юрайт», 2013. - 629 с.
2. Яблоков И.Н. Основы Религиоведения. - М.: Гардарики, 2002. - 511 с.
Дополнительная:
