Часть IV. Экономический порядок 1 страница

Глава 15. ТЕОРИИ И ПРОГРАММЫ

Учение Маркса возникло из утопизма ранних социалистов, которые силой богатого и изощренного воображения создавали идеальные социалистические общества, не считая необходимым утруждать себя вопросом о том, как эти идеальные общества будущего станут развиваться из уже существующих. Методология Маркса базировалась на истории: всякие изменения в судьбах и общественных формациях человеческого общества являются частью непрерывного исторического процесса. Единственным предварительным условием, которое он и не пытался афишировать, было положение о том, что человеческое общество в конце концов будет всегда стремиться организовать себя таким образом, чтобы наиболее эффективно использовать производственные ресурсы. Поэтому он начал с анализа существующего общества, с тем чтобы показать, что капитализм, когда-то способствовавший высвобождению и поощрению небывалого роста производительных сил человечества, в ходе исторического развития достиг такой Стадии, когда стал помехой для максимального использования этих ресурсов и препятствием на пути дальнейшего прогресса. Пока в силе изначальное Марксово положение, капитализм неизбежно должен уступить место новому социальному строю, названному Марксом "социализмом" или "коммунизмом", который в свою очередь позволит и будет способствовать максимальному использованию производительных сил. Маркс верил – и в этом его теория являлась политически заряженной и революционной, – что переход от капитализма к социализму повлечет за собой смену буржуазии как правящего класса пролетариатом и что такая смена физически невозможна без революционного насилия, по крайней мере в большинстве стран. Но она была научной и эволюционной. Так же как экономическия структура капиталистического общества выросла из структуры феодализма, так соответственно из капитализма вырастет экономическая структура социализма. Большая часть работ Маркса была направлена не на убеждение в желательности перехода от капитализма к социализму – это положение заложено в самом постулате, – а на то, что этот переход неизбежен.

На протяжении всей жизни Маркс занимался изучением процессов и раскрытием внутри капитализма саморазрушающихся сил, а не будущим социалистического общества, которое поднимется из его руин. Эта последняя задача в определенном смысле все еще была неактуальной до наступления момента падения капитализма. В предисловии к книге "К критике политической экономии" Маркс писал: "...сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления". И по темпераменту и по убеждениям Маркс был заклятым врагом утопизма в любой форме. В его идеях всегда ощущались следы давних споров с утопическими социалистами, которые находили утешение в миражах будущего социалистического общества. Ближе к концу своей деятельности, в работе "Гражданская война во Франции", Маркс с подчеркнутым презрением разъяснял, что у рабочих не было "готовых и определенных утопий" и "идеалов, к которым они могли бы стремиться": они знали, что "придется выдержать упорную борьбу, пережить целый ряд исторических процессов, которые совершенно изменят и обстоятельства и людей". Эта вера в преобразование общества в ходе постепенного имманентного исторического процесса вызвала то, что в некотором смысле казалось эмпирическим подходом: сначала приблизиться к препятствию, а потом уже преодолевать его. Маркс не создал программы или манифеста будущего социалистического общества. Только однажды, в "Критике Готской программы", он позволил себе бросить быстрый взгляд на "высшую фазу коммунистического общества": когда "производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком..." тогда "общество сможет написать на своем знамени: "Каждому по способностям, каждому по потребностям!" Однако, оставляя в стороне необычно цветистую терминологию, это означало немногим более чем подтверждение основного положения Маркса – что для высвобождения и развития производительных сил, скованных вырождающимся капитализмом, необходим социализм. И даже здесь Маркс осторожно подстраховался, написав в сопроводительном к "Критике..." письме В. Бракке: "Каждый шаг действительного движения важнее дюжины программ" [1]. Данный афоризм скрывал свои подводные камни. На них указывали ревизионист Бернштейн, который упоминал высказывание Маркса (не исключено, что достоверное), что "тот, кто составит программу на будущее – реакционер" [2], и синдикалист Жорж Сорель, который в блестящем теоретическом стиле продемонстрировал несовместимость утопизма и марксизма. "Выдвижение теоретического анализа будущего экономического порядка явилось бы попыткой возвести идеологическую надстройку до того, как создадутся сами условия производства, на которых она будет возводиться, следовательно, любая такая попытка будет немарксистской" [3]. И Бернштейн, и Сорель, каждый по-своему, вывели из теоретического

спора, что "движение – все, конечная цель – ничто". Маркс должен был бы оспаривать подобный вывод, однако, судя по всему, в чем-то поддерживал его.

Поэтому Маркс завещал потомству не экономические планы социализма, а экономический анализ капитализма, и пользовался он экономическими методами, присущими капитализму. Понятие "политическая экономия" с ее известными категориями стоимости, цены и прибыли являлось чем-то присущим исключительно капитализму и могло быть вытеснено только вместе с ним [4]. При социализме даже рабочая теория стоимости потеряет свое значение [5]. Сама концепция о действии экономических законов независимо от воли человека принадлежал а, по сути, капиталистическому обществу. Маркс неоднократно писал об анархии производства при капитализме и утверждал, что периодические кризисы – неизбежный результат слепого следования законам рынка. Как о само собой разумеющемся в "Коммунистическом Манифесте" говорится, что "пролетариат использует свое политическое господство, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовав все орудия производства в руках государства, то есть пролетариата, организованного как господствующий класс, и, возможно, быстрее увеличив сумму производительных сил". Более чем два десятилетия спустя, в "Гражданской войне во Франции", он восхвалял Парижскую коммуну за регулирование национального производства на основе "единого плана", а Энгельс ожидал наступления такого времени, когда пролетариат, экспроприировав буржуазию, обратит "...общественные средства производства в общественную собственность" и, таким образом, сделает возможным "общественное производство... по заранее обдуманному плану" [6]. Производство при социализме, писал Маркс в "Капитале", будет организовано при сознательном и плановом управлении обществом [7]. Но Маркс и не Пытался рассуждать об условиях или способах осуществления общественно планируемого производства. Все, что можно было выяснить из его работ по этому вопросу, следовало выводить из сделанного им анализа природы и следствий капиталистического производства.

Еще меньше можно сказать о распределении и обращении [8]: способы общественного производства, определявшие отношения в обществе, в равной степени определяли способы распределения и обращения [9]. "Производство, распределение, обмен и потребление... все они образуют собой части целого, различия внутри единства. Производство господствует... над этими другими моментами. С него каждый раз процесс начинается снова" [10]. Только "вульгарный социализм", который вращается в основном вокруг вопросов распределения [11], верил в то, что выравнивание распределения, а не обобществление производства является целью социализма. "Коммунистический Манифест" уже провозгласил, что уничтожение коммунистами "буржуазных условий производства" будет означать также "коммунисти-

ческое уничтожение купли и продажи" [12]. Конец капитализма будет означать конец товарного производства, а с ним и обмена в его капиталистическом понятии. "В обществе, основанном на началах коллективизма, на общем владении средствами производства, – писал Маркс в "Критике Готской программы", – производители не обменивают своих продуктов". В будущем коммунистическом обществе распределение перестанет быть связанным с побуждением поработать, так как материальное поощрение будет заменено поощрением морального характера. Однако в переходном обществе, которое "только что выходит как раз из капиталистического общества", продолжает сохранять на себе "родимые пятна" старого, он увидел систему, при которой рабочий "получает от общества квитанцию о том, что им доставлено такое-то количество труда (за вычетом его труда в пользу общественных фондов), и по этой квитанции он получает из общественных запасов такое количество предметов потребления, на которое затрачено столько же труда" [13]. Но эти разбросанные мимоходом заметки служат тому, чтобы показать почти полное отсутствие желания провести анализ проблем распределения и обмена в социалистическом обществе. Рассуждения о функциях стоимости, цены и прибыли в плановой экономике предстояли в далеком будущем.

Еще одно сознательно или бессознательно удерживало Маркса от определения подхода к экономическим проблемам социализма – его неспособность точно установить, кем будет определяться планирование в социалистическом обществе. Предельно ясно представляя функции планирования, он приписывал их "обществу" в следующем виде: "Общество должно наперед рассчитать, сколько труда, средств производства и жизненных средств оно может без всякого ущерба тратить на такие отрасли производства, которые, как, например, постройка железных дорог, сравнительно длительное время, год или более, не доставляют средств производства, ни жизненных средств и вообще в течение этого времени не дают какого-либо полезного эффекта, но, конечно, отнимают от всего годового производства и труд, и средства производства, и жизненные средства" [14]. Планирование в экономике было задумано не как функция государства, а скорее как функция, которая сделает государство лишним. "Когда в ходе развития исчезнут классовые различия, -провозглашалось в "Коммунистическом Манифесте", – и все производство сосредоточится в руках ассоциации индивидов, тогда публичная власть потеряет свой политический характер". Но где в этой "ассоциации индивидов" будет проводиться работа по планированию производства? Маркс никогда не пытался ответить на этот вопрос. Согласно одному из отрывков из "Капитала", (само) общество будет "организовано как сознательная и систематическая организация", в которой сами производители "будут регулировать распределение продуктов и поставят его под свой общий контроль вместо того, чтобы ему править над со-

бой, будучи слепой силой" [15]. Признавая, что планирование и управление экономической жизнью являются очевидной неотъемлемой частью социализма, Маркс соглашался с положением, выдвигавшимся всеми социалистами, начиная от Сен-Симона, что эти функции будут осуществляться не государством или каким-либо политическим органом, а самими производителями [16]. Не сделали сколько-нибудь значительных шагов вперед в развитии идеи вплоть до 1917 г. и последователи Маркса. В Программе Российской социал-демократической рабочей партии, принятой II съездом в 1903 г., в строгом духе марксистской терминологии говорилось о "замене частной собственности на средства производства и обращения общественною и вводе планомерности организации общественно-производительного процесса" [17]. Но это в общей форме. До революции в большевистской литературе для разработки концепции планирования не было сделано ничего. Накануне революции Ленин заполнил этот явный пробел аргументацией, которой мог бы воспользоваться и сам Маркс. "У Маркса нет ни тени попыток сочинять утопии насчет того, чего знать нельзя. Маркс ставит вопрос о коммунизме, как естествоиспытатель поставил бы вопрос о развитии новой, скажем, биологической разновидности, раз мы знаем, что она так-то возникла и в таком-то определенном направлении изменяется" [18]. Маркс не стал разрабатывать концепции общественного планирования экономики, а его экономическому анализу капиталистического строя путем противопоставления было суждено создать техническую основу социалистического планирования [19]. Однако экономическую политику переходного периода, через который должна пройти революция в борьбе за установление социалистического строя, пришлось вырабатывать эмпирически самим рабочим, осуществившим революцию.

В дополнение к обобщенным наметкам долгосрочного характера относительно развития будущего социалистического общества Маркс время от времени выступал по актуальным вопросам экономической политики, что оказывало большое практическое воздействие на те партии, которые заявляли в своих программах о приверженности учению Маркса. В "Коммунистическом Манифесте" Маркс зафиксировал некоторые неотложные меры, которые мог применять пролетариат в качестве реальных реформ в существующих условиях, по крайней мере "в наиболее развитых странах". Этих реформ можно добиться в официальных рамках буржуазной демократии, хотя Маркс считал, что "они перерастут самих себя" и "сделают необходимыми дальнейшие атаки на старый общественный строй". Важнейшими из десяти перечисленных Марксом в "Коммунистическом Манифесте" мерами, которые, как он считал, будут различны в различных странах, явились; уничтожение частной собственности на землю, введение прогрессивного подоходного налога, отмена права наследования, централизация посредством национального банка кредита и средств связи в руках государства,

распространение государственной собственности на предприятия и средства производства, одинаковая обязательность труда для всех, бесплатное образование и устранение фабричного труда детей "в его современной форме". Иногда выдвигалось возражение теоретического характера о том, что удовлетворение этих ограниченных требований и ослабление тягот эксплуатации могут притупить революционный настрой пролетариата и что подобного рода требования не должны выдвигаться истинными революционерами. Однако на практике ни одна партия не может обращаться к широким массам рабочих, не имея программы, призванной облегчить их повседневные тяготы. Вслед за "Коммунистическим Манифестом" коммунистические партии стали традиционно различать программу-максимум и программу-минимум, где первая отражает революционные устремления, а вторая – немедленные практические требования, на выполнение которых они могут надеяться даже при существующем капиталистическом строе. Одним из непредвиденных результатов подобного подразделения являлось привлечение в социал-демократические партии большой группы членов, которые по убеждению или характеру проявляли большую заинтересованность в программе-минимум. В странах, где одни из требований программы-минимум претворялись в жизнь, а другие могли произойти в ближайшем будущем в процессе демократических перемен в буржуазном обществе, партии во все большей степени старались перевести требования программы-максимум в категорию отдаленных теоретических целей, сконцентрировав свою деятельность на осуществление программы-минимум. Другими словами, социал-демократия, теоретически оставаясь революционной, на практике стала преобладающе реформистской. Социал-демократическая партия Германии представляла собой классический пример такого поэтапного перерождения.

С учетом отсталых экономических и в равной мере отсталых политических условий в русском обществе распространение марксистского учения в России имело специфические особенности. Покорение Кавказа и открытие в сердце Сибири Алтайского края, исключительно богатых полезными ископаемыми, создали материальные условия для промышленного развития страны и превратили Россию в потенциально промышленную державу. Отмена в 1861 г. крепостного права – первый прямой удар по крепости российских феодальных устоев – впервые ознаменовалась внедрением современного промышленного капитализма в стране, где полностью отсутствовали условия для развития сильной, независимой капиталистической буржуазии. Историческим назначением этих реформ (как и огораживания общинных земель в английской истории) было перемещение из деревни в город необходимой для индустриализации национальной экономики рабочей силы. Однако прежде всего они отразились на положении крестьян и на системе землевладения,

будущее которых казалось неопределенным. Этот вопрос не терял остроты в течение трех десятилетий. Естественно, что первая марксистская группа в России, появилась как результат борьбы противоречий с народниками относительно судьбы русского крестьянина и сельского хозяйства страны. Несмотря на то, что аграрные вопросы занимали второстепенное место в учении Маркса, они стали жизненно важными для его последователей в стране, где почти 90 % населения было главным образом занято в сельском хозяйстве. Вызывало удивление, что в заметках последних лет Маркс, похоже, принял сторону народников в их полемике с русскими марксистами [20]. Народники считали, что русские крестьянские общины (система общинного землевладения с периодическим перераспределением индивидуальных наделов, которая господствовала во времена крепостного права и пережила его отмену) обеспечивали основу для принципа общественной собственности при будущем социалистическом строе, и России, таким образом, представилась возможность повести за собой мир по пути социализма. Однако отец русского марксизма, основатель первой русской марксистской группы за рубежом, Плеханов не сомневался в том, что значил марксизм в свете аграрных проблем России. Крестьянина, как в России, так и на Западе, Плеханов считал явлением по своей сущности консервативным. Часто цитируют отрывок из написанной им в 1882 г. работы: "Помимо буржуазии и пролетариата, у нас в стране мы не ощущаем социальных сил, у которых могли найти поддержку оппозиционные или революционные группы" [21]. Поэтому он был уверен, что революция в России должна пойти по тому же пути, что и на Западе, то есть по пути, указанному в "Коммунистическбм Манифесте". Первым ее этапом будет революция капиталистической буржуазии, которая вызовет в России развитие промышленности и разрушит столь устаревшую феодальную систему землевладения, каковой являлась крестьянская община. Затем, после того как в городе установится с триумфом капитализм, созреет момент для его свержения в ходе пролетарской социалистической революции. Идея народников о переходе к социализму через крестьянскую общину, минуя промежуточную стадию капитализма и создание сильного пролетариата, была либо полной утопией, либо скрытой реакцией. Ленин появился на политической арене 80-90-х годов как пылкий последователь Плеханова. В своих ранних работах он продолжил полемические нападки на народников и страстно защищал тезис о необходимости капиталистического развития в России.

В середине 90-х годов, когда Ленин начал свою деятельность, развитие событий уже решало вопрос в пользу – марксистов. В 40-х годах XVIII в. проницательный прусский исследователь Хакстгаузен ясно различал жизненно важную роль крепостного права в экономике России. "Бели для прогресса цивилизации и национального процветания необходима собствен-

ность в больших масштабах, мое мнение определенно: еще нельзя отменять крепостничества" [22]. Отмена крепостного права нарушила, ничем не изменив, равновесие русской деревни, в котором она пребывала на нижайшем уровне рабской экономики. Она принесла выгоду тем способным и энергичным землевладельцам, кто сумел организовать свое хозяйство на эффективной капиталистической основе путем использования наемного труда своих бывших крепостных и развития крупномасштабного производства продукции на экспорт. Менее предприимчивые, не имевшие столь выгодного положения землевладельцы оказались не в состоянии приспособиться к новым условиям и еще глубже погрузились в трясину долгов и разрухи. В результате реформы выдвинулась также небольшая группа наиболее активных крестьян, которые смогли собрать воедино и расширить свои земельные наделы и выделиться из толпы подобных себе, используя труд своих менее удачливых собратьев. Но для основной массы крестьянства отмена крепостничества означала все больший груз долгов, более тяжелые условия труда и новые формы эксплуатации, еще ненавистнее старых. Крестьянство разделилось на меньшинство (хотя в отдельных районах страны оно составляло одну пятую) обладающих землей крестьян, некоторые из которых использовали наемный труд, и большинство безземельных или не имевших достаточно для поддержания своего существования земли, которые нанимались на работу к крупным землевладельцам или зажиточным крестьянам. Вторжение капитализма привнесло неизбежное классовое расслоение российской деревни [23].

В то же время за отменой крепостного права последовали первые проявления индустриализации России. Ее быстрый рост после 1890 г. с притоком иностранного капитала создал фундамент, на котором была построена Российская социал-демократическая рабочая партия. Настоящей точкой отсчета пролетарского движения стали забастовки 1896 г. Но запоздалый рост капиталистической промышленности в России приобрел несколько специфических черт, которые, по определению Ленина, состояли в том, что в России "новейше-капиталистический империализм оплетен, так сказать, особенно густой сетью отношений докапиталистических" [24]. В Западной Европе директор или управляющий формировался в промышленности в ходе постепенного и вполне определенного процесса из известного классическому экономисту предпринимателя-одиночки; мелкие предприятия все еще играли важную роль в экономике, а современная крупномасштабная промышленность сохранила отдельные материальные основы и внешний вид oт прошлого. При полной поддержке западных и русских финансистов [25] современная индустрия России резко набрала силу: ее развитие объяснялось факторами как политического, так и экономического характера [26], своим подъемом она была обязана больше государству и банкам, чем отдельным предприимчивым промышленникам,

сеть же крупных предприятий в России была значительно шире, чем где бы то ни было в Европе [27]. Разница в положении российского заводского рабочего и рабочего на Западе была еще более выраженной. На Западе заводской рабочий по-прежнему обладал мастерством и другими характерными для мелкого ремесленника чертами. Русский рабочий являлся крестьянином, который пришел из деревни и мог вернуться туда в период застоя или экономической депрессии. Он оставался крестьянином юридически в отличие от небольшого слоя ремесленников, относившихся к категории "петти-буржуазии". У него отсутствовал тот уровень мастерства и образования, который породил на Западе растущий класс "рабочей аристократии", заинтересованной в капиталистической прибыли, и, будучи подверженным безграничной эксплуатации, он представлял плодородную почву для революционной пропаганды. Многие различия в структуре промышленности и в положении рабочих отражались в отличающихся друг от друга политических системах Западной и Восточной Европы. И наконец, сходство положения русского заводского рабочего и русского крестьянина означало, что их интересы и тяготы серьезно воздействовали на обоих и с практической точки зрения не существовали порознь, как это имело место в странах Запада.

Первая программа Российской социал-демократической рабочей партии подразделялась на разделы, содержавшие требования максимума и минимума. Но российской партии не грозила скрытая опасность, подобная той, что подстерегала социал-демократию в Германии: возвышение по вполне очевидным причинам требований минимума за счет требований максимума. Начиная с 1848 г. понимание программы-минимум в основном сводилось к тому, что можно было достигнуть при буржуазной революции, не доводя до разрушения систему буржуазно-капиталистических порядков; программа-максимум являлась конечной целью пролетарской социалистической революции. В Западной Европе, где буржуазная революция была свершившимся фактом, программа-минимум далее не являлась революционной и этим принципиально отличалась от революционной программы-максимум. В 1903 г., когда Российская социал-демократическая рабочая партия приняла свою программу, буржуазная революция в России еще должна была свершиться, и поэтому обе программы – и максимум и минимум – являлись революционными. Политические требования принятой партийным съездом в 1903 г. программы-минимум начинались с низвержения царского самодержавия и замены его демократической республикой [28]. Следовавшие за ними экономические требования, взятые в целом, носили столь же революционный характер в России того времени, хотя и были составлены с расчетливой сдержанностью и упоминали мало из того, чего уже не было достигнуто или было на грани осуществления в развитых буржуазных демократических обществах. Они включали положения об

установлении восьмичасового рабочего дня и еженедельного выходного, о воспрещении ночного труда, за исключением тех отраслей, где он был необходим по техническим соображениям, запрещении труда детей до 16 лет (с ограничениями рабочего времени подростков до 18 лет) и использовании женского труда во вредных отраслях, о государственном страховании по болезни и старости, об эффективном надзоре на производстве и ряд других мер, известных по гражданскому законодательству или радикальным программам западных стран. Аграрные разделы программы были особенно сдержанными и сводились на деле к мерам, направленным на "устранение остатков крепостного порядка" и способствование "свободному развитию классовой борьбы в деревне". Содержавшиеся в ней предложения, по существу, затрагивали отмену выкупных и оброчных платежей, которые крестьяне должны были выплатить за свое освобождение, и возвращение уже выплаченных сумм, конфискацию земель и имений царской фамилии, "учреждение крестьянских комитетов для возвращения сельским обществам... тех земель, которые отрезаны у крестьян при уничтожении крепостного права" [29]. Интерес к экономическому разделу программы на съезде явно отсутствовал. Экономические вопросы не играли важной роли ни тогда, ни в спорах, последовавших за расколом между большевиками и меньшевиками.

Русско-японская война до предела обострила зревшее в городе и деревне недовольство. Революция 1905 г. явилась первым драматическим симптомом стихийной, плохо организованной и подсознательной цепной реакции новой революционной волны молодого заводского пролетариата против промышленного капитализма одновременно с многовековой борьбой русского крестьянства против невыносимых условий в сельском хозяйстве. Именно городские рабочие в Кровавое воскресенье (9 января 1905 г.) внезапно начали революцию, наиболее впечатляющим достижением которой явились массовые (промышленные забастовки, прошедшие осенью 1905 г. Но уже в феврале 1905 г. восстали крестьяне в черноземных районах, в прибалтийских провинциях и на Кавказе. Крестьянская жакерия, распространившаяся по всей России в тот год, продолжала неожиданно вспыхивать весной 1906 г., много времени спустя после подавления революции в городах и на предприятиях. То, что произошло в 1905 г., подтвердило одно из положений программы большевиков – необходимость пролетарского руководства восстанием. Но события показали также, что без активной поддержки крестьян революция в России не может быть успешной. Они доказали, что русский крестьянин может откликнуться и на более радикальные революционные лозунги, чем те, что содержались в осторожно составленном разделе партийной программы.

Как следствие событий 1905 г. большевики должны были отвести крестьянам абсолютно новую роль и новое положение в

революции. Уже в апреле 1905 г. треть участников съезда партии большевиков в Лондоне приветствовала "разрастающееся крестьянское движение" и, признавая, что оно все еще являлось "стихийным и политически бессознательным", признала за ним право на поддержку со стороны социал-демократов. Идя дальше сдержанных рекомендаций Программы, резолюция съезда открыто призывала "крестьянство и сельский пролетариат" к "коллективному отказу от платежа податей и налогов, от исполнения воинской повинности и постановлений и приказаний правительства и его агентов" [30]. В том месяце в качестве конечной цели революции Ленин провозгласил установление "революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства". В брошюре "Две тактики социал-демократии в демократической революции", посвященной разработке этой темы, Ленин сделал тщательное разграничение между первым, или буржуазным, этапом революции, в котором пролетариат будет выступать в союзе со всем крестьянством, и вторым, или социалистическим, этапом, в котором в борьбе против реакции пролетариат будет полагаться на беднейшее крестьянство. "Мы поддерживаем крестьянское движение, поскольку оно является революционно-демократическим. Мы готовимся (сейчас же, немедленно готовимся) к борьбе с ним, поскольку оно выступит как реакционное, противопролетарское. Вся суть марксизма в этой двоякой задаче" [31]. Однако содержание аграрной программы, которую будет осуществлять партия на обоих этапах, не обсуждалось. На конференци большевиков 1905 г. в Таммерфорсе был поднят вопрос о пересмотре аграрного раздела программы партии. Она предложила исключить из программы старые пункты об "отрезках" как слишком мягкие и об отмене выкупа как уже выполненные, обещать поддержку всем революционным мерам, применяемым крестьянством, включая конфискацию всех земель, находящихся в частной собственности, искать пути убеждения крестьянства в "непримиримой противоположности его интересов и интересов сельской буржуазии" [32].