В.Гейзенберг. Картина мира

Вернемся на несколько столетий назад. В конце средних веков человечество установило, что креме христиан­ской действительности, центром которой является боже­ственное откровение, есть еще другая действительность, открываемая в материальном опыте, то есть «объективная» действительность, воспринимаемая нами посредст­вом чувств или экспериментов в процессе исследования природы. Однако при этом проникновении в новую об­ласть действительности некоторые основные формы мышления остались неизменными. Мир состоял из вещей, находящихся в пространстве и изменяющихся во вре­мени в соответствии с причиной и действием. Кроме этого, существовала еще духовная область, то есть действительность нашей собственной души, которая отражает внешний мир подобно более или менее пра­вильному зеркалу. Хотя эта действительность нового времени, картина которой давалась естествознанием, и отличалась от христианской действительности, она, тем не менее, изображала божественный мировой порядок, в котором люди с их делами и поступками стояли на твер­дой почве и не сомневались относительно смысла своей жизни. Мир был бесконечен в пространстве и времени; в известной мере он заменял бога или благодаря своей бесконечности становился, по крайней мере, символом божественного.

Но и эта картина мира была отвергнута в нашем сто­летии. В той мере, в какой практическая деятельность выдвинулась на первый план в картине мира, основные формы мышления стали терять свое значение. Даже вре­мя и пространство стали предметом опыта и потеряли свое символическое значение. В науке все более и более приходили к выводу, что наше понимание мира не может начинаться с некоторого определенного знания, что оно неможет быть построено на каком-то незыблемом основании, но что все знание, так сказать, парит над бездонной пропастью.

Этому развитию в области науки, вероятно, соответ­ствует в жизни человека все возрастающее ощущение от­носительности всех ценностей; такое ощущение, возник­шее несколько десятилетий назад, в конце концов может легко привести к скептицизму, с его вечным вопросом от­чаяния — «зачем?». Так развивается «нигилизм», вера в ничто. С этой точки зрения жизнь представляется бес­смысленной или, в лучшем случае, приключением, которое с нами случается независимо от наших действий. Наихудшей формой нигилизма, с которой мы встречаем­ся в настоящее время во многих частях мира, являет­ся иллюзионистский нигилизм, как назвал его недавно Вейзцекер, - нигилизм, полный иллюзий и самообмана.

Характерной чертой любого нигилистического направ­ления является отсутствие твердой общей основы, кото­рая направляла бы в каждом случае деятельность лич­ности. В жизни отдельного человека это проявляется в том, что человек теряет инстинктивное чувство правиль­ного и ложного, иллюзорного и реального. В жизни народов это приводит к странным явлениям, когда огромные силы, собранные для достижения определенной цели, неожиданно изменяют свое направление и в своем разрушительном действии приводят к результатам, со­вершенно противоположным поставленной цели. При этом люди часто настолько бывают ослеплены ненавистью, что они с цинизмом наблюдают за всем этим, равнодуш­но пожимая плечами.

Я уже сказал, что такое изменение воззрений людей, по-видимому, стоит в некоторой связи с развитием науч­ного мышления. Поэтому следует поставить вопрос: не утратила ли и наука свою регулирующую твердую осно­ву, как ее утратили другие области жизни? Необходимо совершенно определенно и ясно подчеркнуть, что об этом не может быть и речи. Наоборот, состояние современной науки является, вероятно, самым сильным из имеющихся в нашем распоряжении аргументов в пользу более опти­мистических взглядов перед лицом великих мировых проблем.

Даже в тех областях науки, в которых, как я уже ска­зал, мы обнаружили, что наше знание «парит над без­донной пропастью», достигнуто кристально ясное и окон­чательное упорядочение явлений. Это упорядочение так ясно и обладает такой силой убеждения, что ученые са­мых различных народов и рас воспринимают его как несомненную основу всего дальнейшего мышления и по­знания. Конечно, в науке также бывают ошибки, и мо­жет потребоваться много времени, чтобы обнаружить их и исправить. Но мы можем быть совершенно уверены, что, в конце концов, будет твердо установлено, что правиль­но и что ложно. Это решение не будет зависеть от веры, расы или происхождения ученого; оно будет определять­ся высшей силой и будет принято всеми людьми и на все времена. Если в политической жизни людей нельзя избе­жать постоянной переоценки ценностей, борьбы одних иллюзий и ложных идеалов с другими иллюзиями и ложными идеалами, то в науке мы, в конце концов, всегда можем выяснить, что имеем дело либо с истинным, либо с ложным. Здесь имеется не зависящая от наших жела­ний высшая сила, которая решает и судит окончательно. Существо науки, по моему мнению, составляет область чистой науки, которая не связана с практическими при­менениями. В ней, если можно так выразиться, чистое мышление пытается познать скрытую гармонию мира. В этой сокровенной области, где наука и искусство едва ли могут разделяться, может быть, есть место и совре­менному человечеству, которое найдет здесь чистую исти­ну, не затемненную своей идеологией и своими жела­ниями.

Конечно, вы можете возразить, что эта область недо­ступна широким массам народа и что поэтому она может оказать незначительное влияние на его поведение. Но массы и прежде никогда не имели доступа к этой цен­тральной области, и, может быть, теперь народ будет удовлетворен знанием того, что хотя эти ворота открыты и не для каждого, там не менее по ту сторону ворот не может быть никакого обмана; там все решает высшая сила, а не мы. В прежние времена люди по-разному го­ворили об этой центральной области; они употребляли по­нятия «смысл» или «бог», или прибегали к сравнению, звукам, картинам. Имеется много путей к этому центру и в наши дни, и наука - только один из них. Однако в настоящее время, может быть, вообще нет общепринятого языка, на котором мы могли бы понятно для всех гово­рить об этой области; поэтому-то многие о ней ничего не знают. Но от этого существо дела не меняется; мировой порядок, как и в прежние времена, может определяться только этой областью — через посредство тех людей, для которых открыт доступ в нее.

Итак, если наука должна способствовать взаимопони­манию народов, то этого она может достичь не своим практическим значением, не благодеянием, оказываемым ею, например больным, и не страхом, которым она вынуждает признать политическую власть, но лишь проникновением в эту центральную область, благодаря чему упорядочивается мир в целом, может быть, просто вследствие того, что мир прекрасен. Может показаться преувеличением придавать такое значение современной науке. Но разрешите заметить, что хотя мы и имеем основание во многих отношениях завидовать предшест­вующим эпохам, однако в научных достижениях, в чи­стом познании мира наше время не уступает ни одной эпохе человеческой истории.

Что бы ни случилось, человечество сохранит во все последующие десятилетия живой интерес к познанию. Даже если этот интерес будет на некоторое время затем­нен практическими результатами науки и борьбой за власть, тем не менее он должен, в конечном счете, опять восторжествовать и связать воедино народы всех нацийи рас. Люди будут счастливы во всех частях земного шара, когда они достигнут нового знания, и они будутблагодарны тому человеку, который впервые открыл его.

Гейзенберг В. Философские проблемы атомной физики. – М., 1953.- С. 130-134.