2017-11-01
162
Арчи покосился на нее и вновь принялся за дело. Приготовил бургер, чипсы, все упаковал, кинул деньги в кассу, и последний клиент ушел.
— Я никогда ни с кем об этом не говорил. Не говорил тогда и теперь не буду. Ничего не изменилось.
Китти понятия не имела, о чем идет речь.
— Не знаю, за кого вы меня принимаете…
— Вы ведь журналистка, так?
— Да.
— Все вы одинаковы.
— Я не буду спрашивать вас о том, о чем вы сами не захотите рассказывать.
— И это я уже слышал.
Он скинул чипсы в белый бумажный пакетик, пакетик уложил в коричневый пакет побольше и добавил немного картошки от щедрот своих.
— Послушайте, я скажу вам все как есть. Я не знаю, о чем вы сейчас говорите и о чем не хотите рассказывать. Я ничего о вас не знаю. Ваше имя я нашла в списке из ста имен — у всех этих людей мне надо взять интервью, чтобы написать статью в журнал. Я ничего не знаю ни о вас, ни о других людях из списка, не знаю, о чем должна быть статья. Мне нужно всего лишь полчаса вашего времени, когда угодно, утром, днем, ночью, — поговорить. Возможно, дело вовсе не в том, о чем вы умалчиваете, а если все-таки в том и вы скажете, чтобы я не писала об этом, я просто не стану об этом писать, и все. Я соблюдаю журналистскую этику, я обещаю вам не писать об этом, и я сдержу свое слово.
Ради Констанс, ради самой себя на этот раз она из кожи вон вылезет, но сделает все по-человечески.
Кажется, Китти удалось его зацепить или, во всяком случае, отчасти развеять его страх. Чего бы он ни боялся, угроза исходила не от нее. А он чего-то боялся — на вид ему было сильно за пятьдесят, а то и все шестьдесят, но, думала Китти, он, возможно, моложе, а страх состарил его. Этот человек жил в постоянном страхе, носил его на плечах, словно тяжелый мешок. Волосы поседели, сухая, нездоровая кожа была красной, много лишнего веса, хотя из-под рукавов футболки торчали вполне убедительные бицепсы. Воплощение трудной жизни, нездорового питания, недостатка сна. А сама-то она едва ли выглядит лучше, подумала Китти. Но этого человека ей никак не удавалось разгадать. Наконец он поглядел ей прямо в глаза, и волна облегчения захлестнула Китти: ее слова произвели на него какое-то впечатление.
— Уксус, соль? — предложил он.
Китти разочарованно вздохнула.
— Да, пожалуйста.
Он обильно полил чипсы уксусом, завернул пакет и положил его — уже начавший протекать — прямо на ее визитку.
— Два семьдесят.
Китти заплатила. На том и конец. Взяла чипсы, оставила на прилавке пропитанную уксусом визитку. Хотя бы обед заполучила. Свернула за угол — а ее велосипед уже пропал вместе с ребятами.
Остановившись под лестницей, которая вела к ней в студию, Китти всматривалась в темноту, со страхом гадая, что ждет ее там нынче вечером.
— Китти? Китти Логан, это ты?
Она резко обернулась, соображая, откуда донесся оклик. Из двери химчистки на нее смотрел мужчина, голову склонил набок, прищурился, всматриваясь. Присмотрелась и Китти: хороший костюм, приличная стрижка, ботинки блестят, лицо вытянутое, с крепким подбородком, — вот только маленькие круглые очочки новость.
— Ричи? — признала она. — Ричи Дейли?
На его лице отразилось облегчение — значит, правильно. Китти вошла в химчистку, хотя обычно заглядывать туда не осмеливалась: как бы владелец не распластал ее на гладильной доске и не запарил ненавистную арендаторшу до смерти.
— Я сразу тебя узнал! — засмеялся Ричи, распахивая объятия. Китти горячо обняла приятеля и отступила на шаг, чтобы как следует его разглядеть.
— Господи, вроде и такой же, но сильно изменился! — Она едва могла поверить своим глазам.
— Надеюсь, к лучшему? — ухмыльнулся он. — Конверсы с драными шнурками уже не комильфо.
— А волосы! Остриг налысо!
— И ты тоже, — усмехнулся он.
Китти невольно погладила свою короткую стрижку — а ведь в университете носила волосы до плеч.
— Послушать нас со стороны, так мы полжизни не виделись.
— Двенадцать лет. Немало воды утекло.
— Двенадцать? Ужас! И как ты сюда попал?
Он повел рукой:
— Э… зашел в химчистку.
— Ну ясно! — подмигнула она.
Владелец выразительно откашлялся, прерывая беседу старых однокашников. Если б он мог убивать взглядом, уложил бы на месте обоих.
— Я живу тут, наверху. Не хочешь ли… В смысле, кофе или чего-нибудь?
Посреди этой фразы Китти сообразила, что вполне может иметься в наличии жена и парочка, а то и две парочки детишек, и все они ждут в машине перед химчисткой, недоумевая, с какой стати папочка обнимается с чужой теткой. Китти даже выглянула на улицу, проверяя.
— Кофе? — напугался Ричи. — Оставь, выпьем чего получше.
Они зашли в паб «Смитс» на Фейрвью-стрэнд. Пятница, семь вечера, народу битком, но им повезло отыскать столик с двумя местами. Взяли чипсы, заговорили о добрых старых временах.
— А чем ты занимаешься? — спросила Китти, отчитавшись о своей карьере после университета за исключением, разумеется, катастрофы с Колином Мерфи. Хотя она была уверена, что Ричи об этом знает, все на свете об этом знали, но ему хватило деликатности не затрагивать больную тему.
— Я? — Ричи заглянул в кружку. Четвертая по счету, а Китти после четвертого бокала вина уже слегка опьянела. — Я сейчас книгу пишу.
— Книгу? Ричи, да ты что!
— Забавно, как ты называешь меня — Ричи. Так меня теперь никто не зовет. Для всех я Ричард.
— Конечно, уважающий себя писатель на меньшее не согласится. О чем книга-то?
— Это роман. И больше ничего не скажу, — закокетничал он.
— Полно, полно, еще хоть немного. Любовный роман? Историческая книга? Дешевое чтиво?
— Дешевое чтиво, — расхохотался он. — Дешевле некуда.
Он так задушевно смеялся, и Китти вдруг ощутила тепло их близости и как они незаметно перешли от воспоминаний к флирту, а главное — насколько Ричард похорошел с университетских времен.
— Детектив, — пояснил он. Они сдвинули головы, коленями соприкасались под столом. — Уже примерно четверть книги написал. Всегда хотел этим заняться, но, сама понимаешь, работа и все прочее — нет времени для того, чего по-настоящему хочется. И в один прекрасный день я сказал себе: «Черт побери, Ричи, просто сядь и пиши!» И вот я пишу. Пытаюсь по крайней мере.
— Ты молодец. Людям редко удается осуществить мечту. Станешь новой Сьюзан Бойл, — поддразнила она.
— А как насчет тебя? «Тридцать минут» — это и есть твоя мечта?
Китти заглянула в свой бокал и с удивлением увидела, что он пуст. Когда успела, только ведь отпила. Ричи посигналил официанту, чтобы тот налил еще.
— Не знаю, — пробормотала Китти. Голова кружилась, это было приятно, язык с трудом ворочался во рту. — Я теперь не знаю, какая у меня мечта.
— Не понравилось работать на телевидении?
— Я… — Она медлила, опасаясь взорваться, выложить все об этой программе, о телевидении, обо всем, что случилось с ней, однако все еще держалась настороже: Китти ни с кем до сих пор не была так откровенна. Казалось, что Ричи и в самом деле ничего не знает. Он смотрел на Китти мягким, неосуждающим взглядом, сосуды у него в глазах полопались от усталости, и Китти перенеслась в свой двадцатилетний возраст, в университетский бар, где они прогуливали лекции, и ничегошеньки на свете не казалось таким уж серьезным и важным. Ричи она могла довериться.
— Я больше не работаю для «Тридцати минут», — призналась она.
— Нет? — Ричи осушил свой бокал.
— Ты правда не знаешь или притворяешься ради меня?
— Откуда мне знать? Это что, какая-то сенсация? Ты прости, но я вот уже несколько месяцев как с головой ушел в книгу. Понятия не имею об окружающем мире. Кто-то сегодня сказал мне, что тех чилийских шахтеров давно подняли из забоя.
— Год назад.
— Именно, — усмехнулся он. — Пишу я медленно. И ты можешь ничего не рассказывать мне, если не хочешь. Просто посидим, проведем вместе время. — Он ободряюще улыбнулся.
— Я завалила журналистское расследование. Облажалась чудовищно, дело передали в суд, канал потерял кучу денег, и меня временно отстранили — по-настоящему это означает, что никто никогда не выпустит меня в эфир снова. А теперь и журнал, в котором я столько лет проработала, того гляди, от меня избавится, потому что на него давят рекламодатели, у них, видите ли, имеется гражданская позиция, — что не мешает им эксплуатировать детский труд, чтобы произвести свою дрянь подешевле. Пока что я готовлю для журнала материал, хотя неизвестно, смогут ли его опубликовать, и это единственное, что для меня сейчас важно, и осталось меньше двух недель, а я все еще не знаю, в чем сюжет и где его искать, и пока я бьюсь с этим, всякий раз, возвращаясь домой, я натыкаюсь на собачье дерьмо, краску, туалетную бумагу и любую другую подлянку, сколько их еще приготовят мне четыреста пятьдесят тысяч евро Колина Мерфи и его искренние поклонники.
Конец ее монолога Ричи дослушивал с открытым ртом. Выговорившись, Китти сделала то единственное, что могла сделать, то, в чем нуждалась с тех самых пор, как началась вся эта свистопляска: закинула голову и расхохоталась. Как последняя истеричка.
В баре зажегся верхний свет, завсегдатаи допивали последний глоток, человек в черном обходил ряды, призывая клиентов расходиться. Ричи обхватил ладонью поясницу Китти, один его палец кружил над поясом джинсов, другой скользнул внутрь.
— Пойдем к тебе, — негромко предложил он.
— Нельзя. Там дерьмомины, — захихикала она.
— Звучит заманчиво. — Он обхватил ее обеими руками, и оба они засмеялись.
— Лучше к тебе, — напросилась она с поцелуем.
Жил Ричи далеко, в Стонибэттере. Огни фонарей расплывались в ночном сумраке. Китти опустила окошко, впуская свежий воздух, и подумала с удивлением: зачем же он искал химчистку на другом конце города?
Будь у нее при себе блокнот, она бы сделала пометку: спросить Ричарда об этом. Жаль, что блокнота не было.
Глава одиннадцатая
— Черт, опаздываю!
— Куда опаздываешь?
— К Берди.
— Ты все еще пьяна.
Они дружно расхохотались. Китти обдало запахом перегара, и она откатилась от Ричи.
— Я собираю материал.
— Ты вроде бы говорила, что не работаешь?
— Работаю, только пока не знаю, над чем.
Она села, в голове застучали молоточки, и она снова откинулась на кровать.
— Ты как сегодня — получше?
— В смысле?
— Вчера ты оплакивала украденный велосипед.
Китти застонала, откинула одеяло и прошлась по спальне в поисках своего нижнего белья.
— Куда, к черту, запропастились трусики?
Ричи надавил себе пальцами на веки, потом резко открыл глаза:
— В кухне. — Потер лицо. — Черт, голова трещит.
Действительно, и трусы, и вся остальная одежда Китти осталась валяться в его маленькой кухоньке. Заодно Китти поглядела в окно.
— Так где это мы?
— В Стонибэттере, — невнятно отозвался он из спальни.
— Знаешь парня по имени Дадли Фостер?
— Нет, а что?
— Он в моем списке. — Она уже натягивала джинсы.
— В каком списке?
— Материал для журнала.
Ричи выполз в трусах из спальни. Совсем не такой, каким он запомнился ей накануне. Вовсе непривлекателен. Китти собиралась заглянуть в душ, но теперь передумала: Ричи напросится с ней, а ей отнюдь не хотелось проделывать это с ним еще раз. Не сегодня. А может быть, и никогда не захочется.
— Вызвать тебе такси?
— Будь добр.
Ричи вернулся в спальню к телефону, Китти расчесала волосы вилкой, стерла следы теней под глазами, прихватила в ванной дезодорант. Во второй спальне обнаружился компьютерный стол, разбросанные повсюду бумаги: тут пишется книга. Послышался шум воды, и Китти вознамерилась было сунуть нос в черновики Ричи, пока тот принимает душ, но зажужжал домофон: такси прибыло.
Китти подошла к двери ванной и неуверенно постучала, но Ричи ее не услышал. Тогда Китти распахнула дверь и увидела голого мужчину под душем. Нет, такое зрелище — не для раннего утра с похмелья.
— Такси прибыло! — громко объявила Китти.
Ричи резко поднял голову, и мыло попало ему в глаза. Он принялся ожесточенно стирать пену с лица, щипало, видно, как следует.
— Пойду я, — сказала Китти, протягивая Ричи полотенце, но он не видел этого, тер изо всех сил глаза, пытаясь избавиться от мыла. Не самый клевый вид.
— Ладно, — пробурчал он, вода текла у него изо рта и носа. — Спасибо за… ну, за эту ночь.
— И тебе спасибо.
Бывает ли более неуклюжее прощание? Точно войдет в ее пятерку худших. Китти прихватила банан, вышла из квартиры и села в такси. И ее еще по меньшей мере полчаса крючило.
Прекрасная, солнечная и жаркая майская суббота. Ни один нормальный человек не стал бы торчать в пробке, разве что по пути в какое-нибудь замечательное место, на пляж и в парк. Приморские деревни переполнены поклонниками солнца, перед лавочками выстроились очереди за мороженым, любая забегаловка привлечет посетителей, если додумается выставить хотя бы стулья под навес. Но Китти не грелась на песочке, не валялась на траве, не сидела перед кафе с ледяным капучино, — нет, она ехала в провонявшем такси, и от нее самой пахло несвежей одеждой, стоило приподнять руку, как из-под мышки доносилось легкое дуновение пота. Именно по этой причине Китти плотно прижимала руки к себе, слушая на полной громкости комментарий к футбольному матчу в пробке на М50 и стараясь не щуриться на солнце. Голова плыла, рот от вчерашнего вина словно набит ватой, она с ужасом следила за тем, как щелкает спидометр, — ох, не подкручен ли? — и перечитывала стандартную наклейку на окне: дескать, любой пассажир, и она в том числе, перевозится в чистом, соответствующем гигиеническим нормам автомобиле и не подвергается никаким домогательствам со стороны водителя. Вонял этот водитель так, словно месяц не мылся, и автомобиль был не чище, и за грохотом радио Китти не слышала собственных мыслей, но водитель хотя бы с разговорами не лез, и на том спасибо. Она даже телефон фирмы записала на всякий случай.
В Сент-Маргарет Китти прибыла к полудню, а обещала Берди поспеть к десяти утра и продолжить вчерашний разговор. По пути она прослушала запись их беседы и подготовила кое-какие вопросы.
— Мне так неудобно, — принялась Китти извиняться перед Молли (к счастью, первой ей повстречалась именно Молли).
— Хо-хо! — засмеялась Молли, оглядев ее. — Не за что тут извиняться. Веселая выдалась ночка?
Китти смущенно улыбнулась:
— Так скверно выгляжу?
— Не очень скверно — лишь бы он того стоил. — Молли подмигнула ей и вышла из-за стойки регистратора. Волосы ее оставались синими, как и накануне, однако ногти она перекрасила в ярко-коралловый цвет.
— Берди снимет с меня голову?
— Берди? Берди и мухи не обидит, разве что Фреду пришибет. Ту хипушку — сейчас она ведет класс пластики. Только что велела старичкам прикинуться листиками.
— Я, конечно, еще мало знакома с Берди, но как-то не представляю себе ее в виде листика.
— Правильно не представляешь. Она в этом не участвует, хотя, кажется, предпочла бы. Вместо этого сидит на лужайке с родней. Не смотри на меня так, ты ей не помешаешь, она будет тебе рада.
Молли повела Китти на лужайку, где в дни семейных визитов устраивали чай с булочками. Для защиты от палящего солнца раскрыли высокие зонтики, и под таким зонтиком Китти увидела Берди. Вокруг матриарха расположились, оживленно болтая, ее отпрыски, внуки и правнуки носились вокруг, неизвестно, кто чей, а подростки и вовсе вылезли за невидимую границу семейного круга, уткнулись в айфоны и айподы, во что угодно, лишь бы перенестись подальше отсюда.
Вблизи бросалось в глаза, насколько Берди чужда своим близким. Разговор кружил рядом с ней, саму Берди не затрагивая, к ней никто не обращался, и интереса для нее этот разговор не представлял. Если же какая-то часть фразы адресовалась ей, старуха на миг выходила из транса, кивала, изображала улыбку — и тут же отключалась.
— Простите, если помешала, — бодро окликнула их Молли. — Берди, к вам гость.
Все уставились на Китти, Китти постаралась взглядом извиниться перед Берди и пробралась сквозь круг ее родичей.
— Простите, Берди, я сильно задержалась.
— Ничего-ничего. — Лицо старухи, как и обещала Молли, оживилось, и Китти почувствовала облегчение.
Поднявшись на ноги, Берди взяла Китти за руку и представила семье:
— Это моя подруга Китти Логан. Китти, это моя дочь Кэролайн и ее дочь Ребекка. У нее еще есть сын Эдуард, но он сейчас готовится к выпускным экзаменам в Тринити.
Кэролайн чуть не лопалась от гордости, и Китти сочла нужным изобразить губами почтительное: «Ого!»
— Это Леви, сын Ребекки, мой правнук. Это мой старший сын Корнак, его сын Барри и двое сыновей Барри — Руан и Томас. — Мальчишки не отрывались от игровых приставок. — Шон, его жена Кэтлин и их младшенький Клайв. Их дочь Грэйн живет с мужем в Австралии и занимается… чем бишь она занимается, Кэтлин?
— Анализом компьютерного обеспечения.
— Вот именно. — И Берди продолжала перечислять имена — еще два сына, один с женой, другой с подругой, и внуки — кто повежливее, а кому все равно, Китти Логан перед ними или царица Савская. Китти давно уже запуталась, и едва она уселась рядом с Берди — да, ее удостоили почетного места, — дочь Берди Кэролайн (дочь у нее имелась только одна) вновь заговорила. А когда Кэролайн говорила, пауз она не делала. Ни на секунду. Даже чтобы вдохнуть. Она завладела разговором, громоздила рассказ на рассказ, смешной случай на анекдот, и все такие длинные, и больше никому права голоса не предоставлялось. Изредка тот или другой сын вставлял словечко, невестка заполняла лакуны, поправляла ошибки, освежая память собеседников, но беседа — если такое можно назвать беседой — направлялась, цензурировалась и режиссировалась Кэролайн. Элегантная, хорошо одетая, хорошо владеющая языком женщина — она и фразу умела построить, и за словом в карман не лезла, да и знаний по самым разным предметам ей хватало. Говорила она умело и привычно, уверенно владела материалом и каждый свой рассказ строила вполне занимательно, однако эта убийственная непрерывность, эта сплошная кэролайность вскоре начала действовать Китти на нервы. Берди сидела тихо, с ней не заговаривали, она послужила предлогом для семейной встречи, но отнюдь не стала ее центром. Китти все ждала, когда же родные обратят внимание на бабушку, может быть, вмешается в разговор кто-то из внуков и правнуков, но Кэролайн плавно переходила к новой теме, и Китти уже готова была перепрыгнуть через стол и придушить ораторшу. Что так действовало на нее — похмелье, жара, досаждающие осы, — Китти сама толком не понимала, она лишь слышала бесконечное жужжание и уже не разбирала слов.
Рядом с ними откуда ни возьмись появилась Молли и молча протянула Берди чашечку с разноцветными таблетками и стакан воды. Только тут Кэролайн соизволила умолкнуть и посмотреть на мать. Посмотрела Кэролайн — уставились и все остальные, смутив Берди. Молли тут же заметила это.
— Прекрасный денек, не правда ли? — прочирикала она, и хотя фраза была самой что ни на есть банальной, дрохедский акцент придал насмешливое, чуть ли не саркастическое звучание этой реплике, словно тут имелся тайный намек. Или все дело в озорном блеске ее глаз, в ее напористости, как будто Молли следила за тем, чтобы никто не взял над ней верх, как будто все время помнила, что ничем не хуже других, — и в этом была совершенно права, но кто-то считал себя лучше, и ему она постоянно бросала вызов.
— Что вы ей даете? — спросила Кэролайн, и Китти удивилась, почему она не спрашивает мать напрямую.
Пошел разговор о том, что Берди принимает и почему, и Кэролайн посоветовала давать ей другие лекарства и заспорила с Молли, отстаивая свою правоту. То ли Кэролайн сама принимает кучу лекарств и читает все инструкции, то ли она врач — во всем разбирается, вот только вести себя не умеет. С ней Китти уже разобралась.
Наконец Кэролайн оставила мать в покое, и та смогла спокойно проглотить свои пилюли, а Кэролайн пустилась рассказывать о новой вакцине, которая только что появилась на рынке, и о том, какой разговор состоялся у нее по этому поводу с человеком из ВОЗ. Братья, видимо, тоже имели отношение к медицине: все понимали специальную терминологию и даже вставляли словечко, если Кэролайн давала им такую возможность.
— Молли, а не перепадет ли мне чуточку особого чая Берди? — взмолилась Китти.
Берди, отхлебнувшая в этот момент глоток воды, фыркнула от смеха и обрызгалась. Кэролайн сделала паузу и удивленно поглядела на мать. Снова все посмотрели на Берди. Даже подростки оторвались от электронных игр, и один подмигнул другому при виде того, как развеселилась их прабабушка. Китти протянула Берди платок — утереть лицо.
— Спасибо, — сказала Берди и быстро пришла в себя, хотя глаза все еще влажно поблескивали. — Прости, что помешала тебе, Кэролайн. Пожалуйста, продолжай.
Кэролайн мгновение пристально смотрела на мать, а потом продолжила рассказ, но теперь она обращалась прямо к матери, следя, чтобы та ничем больше не нарушила плавное течение ее речи и не упустила тонкую шутку. Так было принято в этой семье: один человек говорил, все смотрели на него и его одного слушали, и никакие частные разговоры не допускались между присутствующими, иначе оратор смолкал и ждал, пока вновь не овладеет полностью вниманием аудитории.
Как странно, думала Китти, никто даже не поинтересовался их с Берди знакомством, причиной, по которой Китти явилась сюда, прервав семейную встречу. Вряд ли Берди заранее рассказала им про Китти, тем более что, согласно их договоренности, Китти должна была явиться два часа тому назад и уехать до появления семейства, — но, даже если Берди упоминала о ней, как же никто не заинтересовался, не задал дополнительных вопросов? Им всем, похоже, наплевать на Берди. Китти обиделась за свою новую подругу, ее охватило нетерпение, словно она стояла на обочине шумной дороги и ждала разрыва в сплошном потоке транспорта, чтобы перебежать на другую сторону.
А вот и разрыв: младшенький Ребекки подавился чем-то, и Ребекка с Кэролайн ринулись его спасать. Вернее, всем руководила Кэролайн, а Ребекка без сопротивления и тут уступила матери первенство.
Китти поспешила воспользоваться своим шансом.
— Не знаю, говорила ли вам Берди: я журналист из «Etcetera», — сказала она всему семейству разом, а потом обернулась к застигнутой врасплох Берди: — Вы им говорили?
— Нет, не говорила. — Берди была смущена, кажется, даже занервничала.
— Что она сказала? — переспросил один из сыновей.
— «Etcetera», — повторила невестка, — это журнал.
— Общественно-культурный журнал, если я не ошибаюсь? — уточнила другая невестка, и Китти подтвердила.
— Вроде бы в «Таймсе» писали, что главный редактор недавно умерла? — припомнил другой сын.
— Да, — кивнула Китти. — Констанс Дюбуа умерла. — Она все еще не привыкла говорить об этом, о смерти Констанс, тем более за чаем с булочками, словно ее подруга тоже была темой для беседы наряду с лечением ипохондрии и новыми вакцинами.
— Та самая женщина, которая напечатала высказывания этого ужасного человека — этого противника медицины, как бишь его звали?
— Бернард Карберри, — напомнила Китти. Кровь закипела в ее жилах. Такой приятный, всеми уважаемый, высокопрофессиональный человек — и он до сих пор посылал ей поздравительные открытки на Рождество.
— Точно. Человек, который выступал против терапевтов, — продолжала Кэролайн, смеясь, чтобы выразить свое презрение, но и смех не мог заглушить ее ненависть. — Его послушать, так нам всем надо питаться травой и пить воду.
— Он считает, что терапевты выписывают слишком много антибиотиков и других лекарств, не задумываясь над причинами заболевания, и рекомендует другие лекарства, не столь вредные для организма, укрепляющие иммунитет.
— Чушь собачья, — отмахнулась Кэролайн. — Значит, вы работаете на этого человека?
— Он пишет для нашего журнала, и наши пути часто пересекаются. — Сдержанность, сдержанность, напоминала себе Китти.
— И вы верите в его теорию всеобщего заговора?
— Я верю в то, что Констанс Дюбуа была современным и отважным человеком, способным раньше других увидеть нечто новое, интересное. Двадцать лет назад, когда эту тему еще никто не затрагивал, она поняла, как полезны исследования доктора Карберри для широкой публики, а теперь он входит в число ведущих мировых авторитетов по гомеопатии и медицине «Нью эйдж», и многие терапевты приняли его методы на вооружение. Так что да, я считаю, что к нему следует прислушаться.
Китти говорила самым твердым и решительным своим голосом, а когда Кэролайн открыла рот, чтобы ей возразить, Китти, набравшись храбрости, ринулась под колеса — авось повезет и автомобили вовремя затормозят.
— Но приехала я сюда не из-за этого. К доктору Бернарду Карберри я не имею никакого отношения, я работаю в другом отделе. Мой друг и наставник Констанс Дюбуа со свойственной ей проницательностью нашла другого нашего героя, о котором должна прочитать вся страна, доброго, великодушного человека, готового поделиться с нами захватывающей историей своей жизни. Ваша мама помогает мне в работе над этим материалом.
Говоря это, Китти осознала, что не дразнит семейство Берди, а выражает искреннее свое чувство. Она все еще не нащупала связь между людьми из списка, которых ей уже удалось найти, но ее заинтересовали их истории. Все глаза уставились на Китти, и воцарилось молчание. Смутившись, Китти поглядела на младших членов семьи, потом на Берди, но так и не поняла, чего же все они ждут.
— Не томите нас, — вновь взяла слово Кэролайн. — О ком же вы решили написать?
— Но… — Китти, нахмурившись, обернулась к Берди. Щеки старухи зарозовели, она, потупив взгляд, оправляла на себе юбку. Неужто Китти недостаточно ясно выразилась? Гнев запылал в ее сердце. — Я приехала сюда по той же причине, что и вы. — Она взяла Берди за руку. — Чтобы провести время с этой замечательной женщиной. — Надо же, они все равно не поняли. И Китти поставила точки над i: — Я пишу статью о вашей матери.
— Ты сделала для Берди доброе дело, — похвалила ее Молли, прощаясь с Китти под вечер.
Бо́льшую часть дня они провели на солнышке, Китти расспрашивала Берди о ее жизни, погружаясь все глубже по мере того, как они сближались, и Берди начинала ей доверять. Китти уже довольно хорошо представляла себе жизнь Берди, выросшей в городке, где ее отец был директором и единственным учителем в маленькой школе. Мать умерла, и девочка вела суровую жизнь, лишенную любви и привязанности. Отец, как мог, заботился о семье, но тепла от него не исходило. Никто не обнимал девочку перед сном, не шептал ей ласковых слов. В городке семья Берди была одной из самых уважаемых, на нее, дочь школьного директора, возлагались определенные надежды. Как только выдался случай, Берди уехала в Дублин, вынеся из прежней своей жизни одну лишь решимость: взять в мужья человека, непохожего на ее отца. И с этим она блестяще справилась, избрав Нила Мерфи, человека хоть и верного традициям, но умеющего и поддержать близких. Он был городским чиновником; вместе они вырастили целое поколение врачей.
— О чем ты? — спросила Китти у Молли.
— Ты знаешь о чем, — подмигнула Молли. — Тут слухи быстро расходятся.
— Я сказала, что думала. Берди — очень интересный человек.
— Мало сказать.
Молли на что-то намекала, и Китти понадеялась больше узнать от нее о Берди.
— Ты не едешь в город? Могли бы вместе поехать на такси.
— Мне в другую сторону, но до Олдтауна я тебя подброшу, если хочешь.
Китти на все была согласна.
— В четверг у Берди день рождения, — подступилась она. — Я слышала, как родные договаривались повезти ее на ужин.
— Ага, точно.
— Она отказывалась.
Молли пожала плечами, и на губах у нее промелькнула улыбка.
— Что?
— Ничего.
— Что-то, о чем мне следовало бы знать?
— Нет.
— Ей исполняется восемьдесят пять. Восемьдесят пять лет! Как не отпраздновать юбилей? Или вы всё организуете здесь?
— Обычно у нас пекут торт. Шоколадный торт со свечками, мы вносим его за обедом, и все поют. Очень даже мило. Конечно, мы отмечаем дни рождения.
— Я бы хотела как-то ее поздравить.
Молли глянула на Китти:
— Ты уже привязалась к ней, верно?
Китти кивнула.
— Но Берди здесь в этот день не будет, — сказала Молли, накидывая кожаную куртку. — Она уедет.
В парадную дверь ворвалось с десяток обитателей дома престарелых, они шумели, болтали на ходу, за ними, выбираясь из припаркованного перед зданием автобуса — восемнадцатиместного, с надписью «Сент-Маргарет» на боку, — шли другие.
— Выиграли матч по боулингу, — пояснила Молли. — Раз в две недели они играют с командами из соседних пансионатов. Не представляешь, как серьезно они к этому относятся. Люблю возить их и слушать, как они обсуждают тактику ближайшей встречи. К тому же я с детства мечтала стать водителем автобуса. Но меня редко пускают за руль. Подвезти тебя в город?
Китти охотно приняла приглашение, и они помчались по колдобинам в городок Олдтаун. Трясясь позади Молли на сиденье ее мотоцикла, Китти быстро сообразила, почему отважную амазонку редко пускают за руль.
В Олдтауне пришлось больше часа ждать автобус. Китти вытащила свой список и сделала кое-какие пометки.
Магдалена Людвичак слишком плохо говорила по-английски, взять у нее интервью не удалось. Китти вычеркнула ее. Номер пятый, Бартл Фолкнер, в отпуске, вернется только через две недели. На заднем плане, пока они разговаривали, шумел океан. И нет, Констанс никогда с ним не связывалась, но он готов встретиться с Китти через две недели, когда вернется, — только для Китти это будет слишком поздно. Юджин Каллан, судя по голосу — человек немолодой, категорически запретил ей беспокоить его. Патрику Куинну сообщение оставлено. Так она добралась до седьмого имени в списке.
