Глава двадцать первая 5 страница. — Мой единственный друг здесь

— Мой единственный друг здесь. Остальные сплошь пуритане. — Берди с улыбкой отхлебнула свой бренди.

К разочарованию Китти, ее чай оказался не более не менее как чаем — сейчас бы выпить чего-нибудь покрепче.

— Констанс могла обратиться к вам полгода назад или даже год. Когда вы еще жили в Бомонте.

При упоминании ее прежнего адреса на лице Бриджет выразилось недоумение, и Китти поспешила объяснить:

— Я сегодня заезжала туда. Агнес сказала мне, где вас искать.

— А, так вот почему вы передали мне привет от нее. Агнес Доулинг. Самая несносная старуха, какую я только знала. И самая преданная. Как она?

— Скучает без вас. Новые соседи ей не угодили.

Берди захихикала:

— Мы с Агнес старые товарищи. Сорок лет жили по соседству. Частенько выручали друг друга.

— Она хотела бы вас навестить, но ей так далеко не добраться.

— Да-да, — негромко подтвердила Берди.

Вдруг Китти подумала: ведь, попав сюда, каждый из обитателей дома престарелых навеки распрощался с прежней жизнью. Их навещают, возят на экскурсии, порой берут домой на выходные или на каникулы, но привычный распорядок жизни, люди, которые прежде их окружали, — все ушло. Она вспомнила Сару Макгоуэн, дипломированного бухгалтера, ныне собирающего арбузы на другом краю Земли.

Версия сюжета: расставание с прежней жизнью, принятие новой. Выброшенные из жизни?

Берди занервничала, покосилась на ее заметки. Так всегда: люди напрягаются в разговоре с корреспондентом, боятся сказать что-то не то.

— Мой редактор, моя подруга Констанс умерла две недели тому назад, — пустилась в объяснения Китти. — Она готовила материал для журнала и оставила его мне, однако не успела объяснить, что к чему. Ваше имя стоит в списке тех людей, о ком она хотела написать.

— Мое имя? — удивленно переспросила миссис Мерфи. — Но чем я могла быть ей интересна?

— Вот вы мне и скажите, — не сдавалась Китти. — Было ли в вашей жизни что-то такое, что могло ее заинтересовать? О чем она могла узнать? Что-то, о чем вы говорили публично и она могла увидеть вас по телевизору, услышать от кого-то еще? Или же ваши пути где-то пересекались? Ей было пятьдесят четыре года, она говорила с французским акцентом и взглядом могла прошибить стену. — Китти улыбнулась своему воспоминанию.

— Боже мой, с чего ж начать-то? — растерялась Берди. — Ничего такого я в жизни не совершала, не спасала утопающих, не получала наград… — Она смолкла, потом добавила: — Нет, не знаю, чем я могла ее заинтересовать.

— Вы позволите мне написать о вас? — спросила Китти. — Позволите расспросить вас, выяснить, что привлекло внимание Констанс?

У Берди заалели щечки.

— Господи, я-то собиралась играть в шахматы с Уолтером и думать не думала, что ко мне явится корреспондент из журнала. — Она легко, по-детски, рассмеялась. — Но я с радостью помогу вам. Не знаю только чем.

— Отлично, — сказала Китти, хотя уже не так уверенно. Человек из списка отыскался наконец, но этот человек понятия не имел, в чем дело. Все страньше и страньше [5].

Берди уловила ее замешательство:

— Сколько людей в том списке?

— Всего сто имен.

— Господи! — ахнула она. — И никто не знает, о чем речь идет?

— Пока мне удалось найти только вас.

— Надеюсь, с другими вам больше повезет.

«Я тоже надеюсь». — Но этого Китти вслух не произнесла.

Под мягким нажимом Китти Берди — она предпочитала именоваться именно так — выложила всю свою жизнь, начиная с детства и заканчивая нынешним днем. Китти пока не вдавалась в подробности, отмечая по ходу дела, о чем следовало бы расспросить при повторном визите. Сперва Берди стеснялась, как любой человек, когда ему задают чересчур личные вопросы, что-то пропускала, больше говорила о других, чем о себе, но постепенно вошла во вкус, и шестеренки ее памяти стали крутиться все быстрее.

Берди, восьмидесяти четырех лет от роду, выросла в маленьком городке графства Корк на юго-западе Ирландии. Ее отец преподавал в школе и дома был так же строг, как на работе; мать умерла молодой, девочка рано осиротела. У нее были три сестры и брат, а когда Берди исполнилось восемнадцать, она перебралась в Дублин и жила в семье, присматривая за хозяйскими детьми. В тот же год она познакомилась с Нилом, вышла за него замуж, один за другим пошли дети — всего семеро, шестеро парней и девчонка, старшему уже шестьдесят пять, поскребышу сорок шесть — это дочка, она самая младшая, Бриджет родила ее в тридцать восемь. И на том бы не остановилась, но сообразила отселить супруга на диван. Семеро детей росли в Кабре, а потом в Бомонте, в том самом доме, куда Китти пыталась нынче проникнуть. С воспитанием детей помогала в основном Агнес, заменяя отца — муниципального служащего, — который целыми днями пропадал на работе.

Жизнь Берди нельзя было назвать неинтересной, однако и ничего из ряда вон выдающегося Китти не услышала. Под конец Берди и сама смутилась, чуть ли не извинялась за то, что нет ничего позанимательнее, а Китти успокаивала ее, твердя вновь и вновь, что это была замечательная жизнь, что многие женщины могли бы восхищаться Бриджет и брать с нее пример.

На обратном пути Китти перечитала свои записи и с чувством стыда за свой профессиональный цинизм подумала: прекрасная жизнь, огромная семья, но ведь этого недостаточно.

 

В темном саду зажглись светильники вдоль дорожек и фонари над головой. Берди еще долго сидела на скамье после того, как рассталась с Китти, думая о том, как мало было в ее жизни приключений, — ее простой рассказ ничем не помог этой молодой образованной даме, которая потратила на нее битый час, а ведь Берди изо всех сил старалась выбрать что поинтереснее. Никого, кроме нее самой, эти воспоминания не могли заинтересовать, да и ей порой собственная жизнь становилась неинтересна, и все же это была ее жизнь, и Берди эта жизнь нравилась, она всегда выбирала себе ношу по плечу. Как в такой вечер не отдаться на волю воспоминаний? Она играла всю партию до конца, а вот Уолтер получил шах и мат чуть ли не в самом начале.

На будущей неделе Берди исполнится восемьдесят пять: конечно, у нее есть в запасе сюжеты, есть и секреты, как у любого человека. Но вот который из них имеет смысл рассказать Китти — с которым из них, после стольких лет, Берди готова расстаться?

 

А Китти снова потратилась на такси и по дороге домой сделала вид, будто не слышит звонка Пита. Невозможно признаться, что нисколько не продвинулась, услышать его снисходительный тон, сомнение, осуждение, которые волей-неволей просачиваются в каждое слово начальника. Китти отключила звук, а в результате пропустила другой звонок, когда же стала прослушивать голосовую почту, женский голос завопил в трубке так, что водитель сердито оглянулся, и Китти поспешно приглушила громкость.

«Алло, Китти, это Гэби О’Коннор, рекламный агент Эвы Ву. Мы слышали вчера ваше сообщение, но были очень заняты, простите, что не ответили. Эва с радостью даст вам интервью. Мы живем в Голуэе, но завтра будем в Дублине. Эва дает интервью в „Арноттс“ [6] на Генри-стрит. Может быть, вы сумеете встретиться с нами там?»

Эва Ву, номер третий из ста имен. Китти дозвонилась ее помощнице, а помощница оказалась рекламным агентом. Эва дает интервью на телевидении — кто она такая и почему Китти слыхом о ней не слыхивала?

Вернувшись домой после изнурительного дня, но все же с ожившей надеждой нащупать сюжет, Китти наткнулась на собачье дерьмо — вся дверь была вымазана.

Глава восьмая

— Извини, что вытащила тебя из дома в такую позднотищу! — Пока Стив вылезал из своей машины, Китти поспешно утерла глаза — авось не заметит, что она ревела. — Я и не думала просить тебя приехать, я просто не знала, кому еще звонить. Эти, из химчистки, посулили выселить меня в следующем месяце, если безобразия не прекратятся, поэтому я не хотела звонить в полицию, а кому еще звонить? Извини-извини-извини, — твердила она.

— Хватит повторять «извини-извини»! Давай-ка заткнись! — ласково заговорил Стив, обнимая Китти за плечи и прижимая ее к себе настолько, насколько допускал его синдром — неспособность к публичному проявлению чувств, — и хотя это больше походило на хватку, какой футболисты приветствуют друг друга, Китти была благодарна уже за то, что Стив вообще сумел дотронуться до нее. — Что на этот раз? — спросил он.

Отвечать нужды не было, запах бил в нос уже на первой ступеньке подъезда.

— Ох ты! — Стив поспешно натянул ворот свитера на лицо, прикрывая рот и нос.

Двадцать минут, задыхаясь и чуть не блюя, они отчищали дверь от дерьма, а от запаха, казалось, и вовсе не избавиться. Все так же извиняясь и благодаря, Китти повела Стива ужинать в ближайшее бистро.

— Нужно еще раз помыть руки, — поморщился Стив. — Запах так и липнет. Я не смогу притронуться к еде.

— Ты уже седьмой раз руки моешь, — рассмеялась Китти, но Стив вновь направился в туалет.

— Так что у тебя слышно? Новая линия Виктории Бекхэм — «Говно или Самое оно»? — спросила Китти, дождавшись Стива из уборной.

— Ха-ха, — без улыбки ответил он. — Понятия не имею, мне ее мода параллельна.

Стиву, по правде сказать, любая мода была параллельна, он придерживался собственного стиля — не то чтобы плохого, но весьма консервативного, установившегося еще в студенческую пору, разве что материал его одежек стал подороже и стирал он их почаще. К тридцати четырем годам он так и не сумел укротить стоявшие дыбом курчавые волосы, отросшая челка заслоняла голубые глаза, и Стив то и дело вздергивал голову, убирая завесу с глаз, — уже прогресс, по молодости он делал это руками. Хронически небрит, эдакая богемная щетина, ни разу в жизни Китти не видела приятеля ни бритым, ни с настоящей бородой. Униформой ему служили джинсы и кожаные куртки — ему бы о панк-музыке писать, а не о спорте, и тем более не проводить жизнь возле спорта, в постоянном недовольстве собой. Даже на матчи Стив никогда не надевал свитер и не доказывал свою приверженность игре обтягивающими плечи футболками. Вечный студент, безденежный, вынужденный делить свое жилище с какими-то странными типами, переезжать, подлаживаться к чужим обстоятельствам. Недавно он переселился в симпатичный блочный коттедж в пригороде, к молодоженам, которым пришлось сдавать комнату, чтобы выплачивать ипотеку. Прожив полгода по строгим правилам этой семейной пары, Стив многое от них перенял, и казалось даже, будто он несколько повзрослел.

— Вообще-то, — произнес Стив, ерзая на стуле (верный признак, что он собирается сказать нечто, на его взгляд, заслуживающее внимания), — я больше не работаю в газете.

— Как?

— Я больше не работаю в газете, — не меняя интонации, повторил Стив.

— Я поняла, но… тебя что, уволили?

— Нет! — Он вроде бы обиделся. — Я сам ушел.

— Почему вдруг?

— Почему? Ясное дело. По тысяче причин, но главным образом потому, что ты была совершенно права — помнишь, пару недель тому назад ты сказала…

— Нет-нет-нет, — перебила она, не желая услышать, что же она такое сказала. — Я была неправа. Во всем неправа. Ради бога, что бы я ни говорила, это не должно как-то влиять на твою жизнь.

— Обычно и не влияет, — усмехнулся Стив.

— Вот и хорошо.

— Но в тот раз ты была права. Вряд ли я изменю мир такими вот сюжетами, и даже если бы сами по себе они имели какое-то содержание, редактор правит их так, что ничего моего не остается. И кстати говоря, я не собирался преображать мир своими статьями. Я просто люблю спорт, мне нравится смотреть спорт, болтать о нем, читать, и я хотел стать одним из тех, кто пишет о спорте. Больше ничего.

— В какую газету ты перешел?

— Ни в какую.

— Я так поняла — ты ушел, чтобы писать о спорте.

— Я ушел, потому что не мог писать о спорте. Какой смысл торчать там? Писать идиотские и к тому же лживые заметки о людях, которых я не знаю да и знать не хочу, — не о такой работе я мечтал. В самый раз для Кайла, который убегает с собрания, чтобы не пропустить заставку «E! News» [7], для Шарлотты, мечтающей попасть в каждый VIP-зал каждого закрытого клуба в мире, чтобы подпирать там стенку и писать о людях, которыми она почему-то одержима. Наутро после нашего разговора я пришел на работу, и первым делом мне поручили написать заметку в сто пятьдесят слов о футболисте, который, по слухам, связался с некоей топ-моделью.

— О-о, кто это? — подалась вперед Китти.

— Плевать кто, — резко ответил Стив. — Я не хотел об этом писать. Не к этому я стремился. Черт с ним, что не дают написать что-то важное, но я не собирался посвятить жизнь выдумкам, оглупляющим читателей.

— Да кто футболист-то?

— Китти!

— Ладно-ладно. Назови топ-модель.

— НЕ В ЭТОМ ДЕЛО!

Разочарованная Китти откинулась на спинку стула.

— Какое я имел право читать тебе мораль из-за твоей работы, когда сам писал вот это? Заниматься подобным вздором — это же надо вовсе не уважать себя. Такая журналистика… она убивала мою душу.

Китти старалась не замечать камешков, летевших в ее огород.

— Хорошо, все поняла, честный-благородный поступок, протест против того дерьма, которое скармливают публике, все это очень мило с твоей стороны, а теперь хватит болтать и назови мне наконец футболиста и его подругу.

— Я в тебя креветкой из коктейля запущу.

— Не посмеешь.

Стив вынул из коктейля креветку — довольно мелкую, — положил на зубцы вилки и, отклонив вилку, выстрелил, словно из катапульты. Креветка приземлилась прямо на грудь Китти, заляпав розовым соусом атлас.

— Ах ты хер мелкий! — выдохнула Китти.

— Не будем обсуждать размеры моего члена.

— Ты мне платье испачкал.

— Отнесешь в химчистку. Тут поблизости имеется круглосуточная, насколько мне известно.

— От меня рыбой воняет.

— В самый раз к запаху дерьма.

Они словно вернулись в студенческие времена, когда вот так же в столовой колледжа бессмысленно и весело перебранивались.

Китти смочила салфетку в воде и пять минут сосредоточенно замывала пятно, отчего оно лишь больше расплылось. И она вновь заговорила со Стивом:

— Чем же ты теперь займешься? Не самое удачное время для безработного — спортивного журналиста в душе.

— А вот и нет, я вовсе не безработный. Работаю на дачных участках.

— Не может быть!

— Очень даже может.

— Там, где работает твой отец?

— Да.

— Да ведь ты ненавидел эту работу.

— В прошлом.

— И отца ненавидел.

— Тоже в прошлом, заметь. Теперь он не так плох — платит мне за работу. Он повредил спину, и ему нужна помощь, теперь я вроде его правой руки. Нужен культиватор? Сию минуту. Удобрение? Доставим. Сарай для инструментов? Парник? Звоните Стиву. Я не торчу больше целыми днями в душном помещении, я работаю на свежем воздухе.

— Ты же никогда не выходил днем. Вампиры не переносят дневной свет.

— Китти! — предостерег он, нацеливая вторую креветку.

— Ладно-ладно. Ты меня врасплох застал. Такие резкие перемены в жизни — от парня, который и трусы-то меняет раз в неделю, подобного не ждешь.

Креветка вылетела из катапульты, но на этот раз Китти увернулась.

— С чего тебя вдруг потянуло работать с отцом? В последний раз, когда ты упоминал о нем в разговоре, ты уверял, что вы даже не общаетесь.

— Ну, прошло какое-то время. Помаленьку восстановили отношения. — Стив вертел в руках кусок хлеба, прятал глаза, он никогда не любил обсуждать свою личную жизнь. И все же сумел выдавить из себя: — А потом Катя познакомилась с отцом, и они поладили и…

Он что-то еще добавил, но эти новости Китти пропустила мимо ушей, сосредоточившись на имени Катя.

— Что ты на меня уставилась?

Только тут Китти заметила, что Стив уже какое-то время молчит.

— А! Ну, мне показалось, ты упомянул какую-то Катю, и я сбилась.

— Упомянул.

— Катю! — громко, словно глухому, повторила она.

— Да, — чуть насмешливо улыбнулся Стив.

— Так звали девушку, с которой ты ужинал несколько месяцев назад.

— Вот именно, и мы с ней по-прежнему встречаемся, — заявил Стив, слегка покраснев и тем окончательно себя выдав.

Принесли жаркое, филе из говядины, но у Китти отчего-то пропал аппетит.

— Катя, — повторила она. — Ты ни разу не говорил, что вы с ней встречаетесь.

— Тем не менее.

— В смысле — что вы парочка.

Он закатил глаза:

— А ты не упоминала, что рассталась с Гленом.

— Ты догадался об этом раньше, чем я.

— Как это?

— Заметил, что кофеварка пропала.

Он смигнул, сообразив:

— Глен просто взял и ушел?

— Вроде того.

— Засранец — он и есть засранец.

— Я думала, тебе он нравится.

Стив покачал головой, полный рот мешал ответить.

— Он хоть кому-нибудь нравился? — вздохнула Китти.

— Тебе, — проглотив, ответил Стив.

— Хотелось бы, чтобы кому-нибудь еще.

— Струпу он пришелся по сердцу.

Они дружно расхохотались. Четыре года тому назад Стив взял из приюта старого пса — он тогда был весь в струпьях и после мытья чище не стал, прозвище прижилось. Несмотря на свой почтенный возраст, Струп с завидной энергией насиловал ногу Глена, отчего тот, вероятно, погружался в пучину сомнений по поводу своей сексуальности: Глен был склонен подвергать критическому анализу все, в том числе (после случая с Колином Мерфи) и свои отношения с Китти.

— Как давно вы уже вместе? Пару месяцев?

— Пять.

— Пять? Господи боже, Стив, да ты, того гляди, женишься. Пора мне присматривать себе шляпу.

— Не стоит. У тебя из-под шляпы уши торчат, как у Спока из «Звездного пути».

Китти снова засмеялась:

— Значит, та девушка из Румынии?

— Из Хорватии.

— Да-да. Художница?

— Фотограф.

— Ага. — Китти пристально вгляделась в Стива.

— Чего? — Он захихикал смущенно, как мальчишка, впервые обзаведшийся подружкой.

— Ничего.

— Полно.

— Не знаю, Стив. — Она аккуратно отрезала кусочек мяса. — Ты изменился. Бросил писать о Виктории Бекхэм. Обзавелся подружкой. Думаю…

— Что ты думаешь?

— Не знаю… Конечно, я вторгаюсь в очень личную сферу, но я думаю, а вдруг ты все-таки не голубой.

На этот раз ей в голову полетели чипсы.

До конца ужина Китти ела с трудом, словно комок застрял в горле, а отчего — сама не понимала. Прежде ее как-то успокаивала мысль, что Стив ненавидит свою поганую работу, одинок и бездомен. И вдруг он не только осознал необходимость что-то исправить, но и решительно изменил свою жизнь. Выходит, теперь она одна такая — с проблемами?

— Как подвигается статья? — прервал затянувшееся молчание Стив.

— Ох! — вздохнула Китти, внезапно от всего этого устав. — Сама не знаю. Сегодня я познакомилась с милейшей старухой, и она рассказала мне про свою милейшую жизнь, и все это было очень мило, но… — Китти выразительно потерла руки. — Ничего такого. Ни мяса, ни сока. Придется поискать скелеты у нее в шкафу. Что-то не столь «милое». Мой шанс доказать многим людям, что я чего-то стою, — вероятно, мой последний шанс. И пожалуйста: я никак не могу увидеть то, что видела Констанс. Не очень-то обнадеживает, черт побери!

Стив притих. Китти глянула и испугалась: все его тело напряжено, подбородок выпячен, и смотрит он на нее так, словно собирается причинить боль — физическую.

— Ты поговорила с Колином Мерфи?

— Я прямо сейчас ему позвоню, если ты проглотишь ту гадость, которая вертится у тебя на языке, и не примешься снова ругать меня.

— Значит, ты в центре внимания. Ты, ты, ты. Ты просишь у него прощения — но опять-таки только ради себя.

— Стив, я пошутила. Давай, вижу, ты опять собрался задать мне головомойку. — Но, так и не предоставив Стиву шанс «задать головомойку», она поспешила защитить себя: — Учти: я действительно очень сожалею обо всем, что с ним произошло.

— Произошло? Да не произошло, Китти! Ты это сделала, ты причинила человеку зло, это не какой-то необъяснимый несчастный случай, который произошел, и все тут!

— Знаю! Знаю! Хорошо, я неудачно выразилась. Не придирайся, Стив. Это моя вина, у меня совесть нечиста, я буду терзаться из-за этого до конца своей жизни.

— Задним числом! — выпалил Стив, вновь застав Китти врасплох. — Так всегда: сперва натворишь дел и только потом пожалеешь. Заранее ты никогда не думаешь ни о других людях, ни о собственных чувствах. Вот я о чем. Эта история с Колином Мерфи тебя ничему не научила: сегодня ты уже беседовала с милой простой старушкой, и ее простая милая история тебя ничему не научила.

Такого яростного нападения Китти никак не ожидала. Глаза наполнились горячими слезами, она отвернулась от Стива, поискала, во что бы упереться взглядом, отвлечься, чтобы не разреветься. Она вовсе не была плаксой, но за последнее время на нее и так много чего обрушилось, и никогда прежде Стив не был с ней так суров, а ведь Китти дорожила его добрым мнением. С января Китти привыкла к материнским упрекам — в чем только мать ее не обвиняла, — но ничто, ничто не задевало ее так, как разочарованный взгляд Стива.

Они доели в молчании, Китти расплатилась, и в молчании они вернулись к ее дому.

— Проверю, все ли в порядке, — негромко предложил Стив и первым взбежал вверх по лестнице.

Дверь на лестницу всегда оставалась открытой. Сколько бы Китти ни настаивала, запереть эту дверь было невозможно, поскольку она вела не только к лестнице, но и к двери в химчистку. Таким образом, в любое время суток всякий желающий мог подобраться к студии Китти.

— Чисто, — сообщил Стив, вернувшись. — Но дерьмом все равно пованивает.

— Спасибо за помощь. Ценю, что уделил мне время. Тем более когда у тебя имеется подружка, — по-девчачьи поддразнила Китти и даже ткнула Стива локтем в бок.

— Она хочет с тобой познакомиться, — смягчился он.

— О, здорово, это классно! — с избыточным (и до очевидности притворным) энтузиазмом откликнулась Китти. — Ладно, я прячусь, пока мне в голову горшком с блевотиной не запустили. Рада, что ты нашел свое счастье, Стив. — Она старалась придать своему голосу искренность, благожелательность, но сама слышала, как это звучит: «Я завидую тебе, Стив, мне плохо оттого, что тебе хорошо, я такая скверная, я совсем запуталась».

Прикрыв рот и лицо рукавом, Китти взбежала по лестнице, заперлась в квартире и попыталась уверить себя, что плачет только от вони.

Глава девятая

— Мы ведем передачу из «Арноттс», из нового отдела личных подарков. С нами мегасуперзакупщик подарков для звезд Эва Ву, ведущая всемирно известного блога «Идеальный подарок».

Китти стояла чуть сбоку от камеры, рядом с Гэби, помощницей Эвы по пиару, и наблюдала за происходящим вместе с дюжиной покупателей, которые мотыльками слетелись на камеру. Первый же оператор, с которым Китти довелось работать в «Тридцати минутах», объяснил ей: камера — «магнит для маньяков». И точно — распакуй на публике профессиональную камеру, и вполне обычные люди, заметив, что попали в кадр, начнут вести себя как идиоты. Бо́льшая часть отснятого отправлялась в помойку: за спиной у Китти какой-нибудь придурок махал рукой мамочке.

Китти явилась в магазин на Генри-стрит, чтобы взять интервью у Эвы Ву. После выволочки от Стива она не смогла уснуть и бо́льшую часть ночи рылась в Интернете в поисках информации об Эве и ее блоге. Гэби из кожи вон лезла, организуя эту встречу, только за утро она успела позвонить Китти трижды. Напористая, громкоголосая, никому не дающая вставить слово, — типичная пиарщица, она и Землю заставит вращаться в обратном направлении, если ей так удобнее. Эва — так заранее решила Китти, — наверное, полная ее противоположность. Пока что она убедилась, что говорит Эва тихо: приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова. Однако это казалось сдержанностью, а не зажатостью.

Интервью у Эвы брала ведущая телепрограммы «Сенсация», чья личная жизнь вовсю обсуждалась таблоидами. «Сенсация» интересовалась сплетнями и шоу-бизнесом, модой и чудесами пластической хирургии.

— Эва, — заговорила ведущая с навеки замороженным ботоксом лбом и перекаченными губами — под них и микрофон с логотипом «СЕНСАЦИЯ» подобрали покрупнее, — мы ждем СЕНСАЦИЮ: что ты почувствовала, впервые встретившись с Брэдом Питтом?

Эва улыбнулась из вежливости:

— Извини, Лора, с Брэдом Питтом я незнакома.

Лора заглянула в записи.

— Стоп! — распорядилась она, сразу же пригасив улыбку. Оглянулась на оператора: — Начнем сначала. — На счет «три» улыбка вернулась на лицо, и ведущая заворковала: — Эва, мы ждем СЕНСАЦИЮ: что ты почувствовала, впервые встретившись с Джорджем Клуни?

Эва сердито покосилась на Гэби. Она явно нервничала.

— Вообще-то и с Джорджем Клуни я не встречалась. Компания, с которой он сотрудничал, попросила меня купить ему подарок от моего имени.

— О-о, поклонницы Джорджа Клуни! — Лора отняла у Эвы микрофон и восторженно завизжала в него, глядя прямо в камеру.

Повинуясь ее энергичному призыву, камера слегка накренилась и понеслась на Лору и Эву. Эва резко отклонилась на своем высоком стуле, пытаясь избежать столкновения. Выглядело это довольно неуклюже. Гэби закрыла лицо руками.

— Что же ты ему купила? Эксклюзив для «Сенсации»! — Она вновь восторженно уставилась в камеру, а затем перевела взгляд на Эву. — Выкладывай все как есть.

— Вынуждена вас разочаровать, — вежливо, но холодно отвечала Эва. — Я отклонила это предложение, поскольку оно не соответствует духу моей компании. — Она разогрелась, ей хотелось поговорить о своем детище. — Я создала «Идеальный подарок», чтобы лично посвящать время поискам идеального подарка для конкретных людей. Для этого я должна познакомиться с человеком, пообщаться с ним, узнать его самые заветные желания. Если я стану покупать подарки для тех, с кем незнакома, это уже не будет личный подарок.

Гэби уронила голову на руки и содрогнулась всем телом, стараясь привлечь внимание Эвы.

Глаза Лоры остекленели еще на первой фразе этого монолога, и Китти готова была прозакладывать свои сбережения (не так уж их много), что бо́льшую часть выступления Эвы, а может быть, и всю ее речь целиком вырежут во время монтажа. От Эвы ждали игривого комментария насчет Джорджа Клуни, с сексуальным подтекстом, разумеется, — и продюсеры шоу были бы счастливы. И хотя даже на профессионально-циничный слух Китти Эва казалась искренней, она не слишком-то поверила в «дух компании» и в то, что сама Эва так уж верила в «дух компании», но ее идея идеального подарка отличалась от общепринятого, выделялась на рынке услуг, а именно это и требуется новой компании. Надо же, как усложнили простейшее дело — покупку подарка.

Рядом с Эвой возник какой-то мужчина, смерил ее пренебрежительным взглядом: заключительная реплика не пришлась ему по вкусу.

— С нами закупщик «Арноттс» Джек Уилсон. Итак, Джек, что вы собираетесь покупать в этом сезоне для ваших особо важных клиентов?

— Ну, — заговорил он прямо в камеру, — у нас есть чехол для айпада от Тома Форда. Идеальный подарок для главного в вашей жизни человека, если он ценит дизайнерские вещи. К тому же чехол защитит экран от песка, когда вы отправитесь летом на пляж. Цена всего полторы тысячи евро — ничто за подобную роскошь.

Эва широко раскрыла глаза.

— Прекрати, — шепнула ей Гэби еле слышно, однако звукооператор дернулся и злобно покосился на нее.

— У нас также есть зонтик от Коко Шанель. Идеальный подарок, который убережет любимую женщину от дождя.

— Убережет вашу прическу, девочки! — завизжала Лора в камеру, и камера снова взбесилась и ринулась на нее так, что едва не гильотинировала ведущую.

— Розничная цена всего тысяча евро.

У Эвы отвалилась челюсть, Китти свою тоже подбирала с полу, но она хотя бы не была в кадре и чувствовала, как неистовствует Гэби.

— Для кого из звезд вы будете покупать подарки? — продолжала Лора.

— О, мы ждем всех. — И Джек пустился перечислять знаменитостей, чьи гастроли намечались в столице в летний сезон, предваряя каждое имя осторожным «вероятно».

— Вау! Ребята, вы это слышали? И Мадонна! Вам слово, Эва: эти солнечные очки мы видели на Виктории Бекхэм и на Кэти Холмс. Для кого бы вы их купили?

— Из моих клиентов?

«Давай, давай!» — беззвучно понукала ее Гэби.

— Список моих клиентов строго секретен. Я не могу…

— Хорошо, для какого типа человека вы бы их купили?

— Для кого бы я их купила? — Эва огляделась по сторонам, словно боялась, не разыгрывают ли ее.

— Очки, которые носят Виктория Бекхэм и Кэти Холмс, — скрежеща зубами, напомнила ей Лора.

Эва открывала и закрывала рот, но не могла выдавить из себя ни звука.

— Позвольте мне ответить! — перехватил инициативу Джек. — Эти очки — идеальный подарок для дорогой вам женщины, которая обожает Викторию Бекхэм и Кэти Холмс и бережет свои глаза от солнца.

— Итак, вы получили замечательные советы о том, как приобрести идеальный подарок для главного в вашей жизни человека и помочь ему почувствовать себя звездой.

Снято.

Эва соскочила со стула.

— Господи Иисусе, — буркнула Лора оператору, помогая упаковать камеру. — Дальше что? Письки в бисере?

 

— Помочь близкому человеку почувствовать себя звездой? — повторила Эва, вытащив Гэби на улицу. Она не повышала голоса, но прямо-таки исходила гневом. — Солнечные очки? И она почувствует себя звездой? Господи, Гэби!