Центральное управление

 

• Великий князь Московский и государь всея Руси

• Боярская дума (бояре и окольничие)

• Государев двор

• Дворец (дворецкий)

• Казна (казначей)

 

Местное управление

 

• Уезды и волости (наместники и волостели)

 

 

Судебник 1497 года

 

По общепринятой в науке точке зрения именно при Иване III был принят первый общерусский свод законов публичного феодального права — великокняжеский Судебник, авторство которого до сих пор вызывает массу вопросов. Одни специалисты (Н. Карамзин, С. Веселовский, С. Юшков) считали, что автором этого Судебника был великокняжеский дьяк Владимир Гусев. Большинство историков (А. Насонов, Л. Черепнин, Я. Лурье, А. Зимин, Ю. Алексеев) гораздо более обосновано приписывало его авторство трем видным членам Боярской думы — боярам Ивану и Василию Патрикеевым и князю Семену Ряполовскому, а также трем великокняжеским дьякам — Василию Долматову, Федору Курицыну и Василию Жуку. При этом никто из ученых не отрицал сам факт принятия первого Судебника, и спор шел лишь о том, когда он был одобрен Боярской думой и введен в действие — то ли в сентябре 1497 г. (Я. Лурье, А. Зимин), то ли в феврале 1498 г. (Л. Черепнин). Хотя во всей учебной литературе в качестве единственной даты принятия первого общерусского Судебника всегда фигурировал именно 1497 г.

Как отметил очень вдумчивый и проницательный историк, профессор А. Г. Кузьмин, не все так однозначно с историей этого Судебника, поскольку:

1) Единственное летописное известие о его принятии, дошедшее до нынешних времен, сохранилось только в Типографской летописи, составленной в конце 1520-х гг., где содержалось весьма лаконичное известие о том, что: «Того же лета 7006 (1497) князь великий Иван Васильевич придумал с боярами и уложил суд судити и боярам, окольничим, а у боярина быти дьяку, а судити по Судебнику по великого князя». Аналогичное свидетельство, возможно, содержалось и в Троицком летописце, на который ссылался Н.М. Карамзин, однако эта летопись была безвозвратно утеряна в московском пожаре 1812 г.

2) Оригинал Судебника до нас также не дошел, и его единственный список, дошедший до нас, был выполнен на бумаге с таким же водяным знаком, на которой был создан список «Духовной грамоты» Ивана III в 1504 г.

3) То, что сам Судебник сохранился лишь в единственном экземпляре, тоже вызывает массу вопросов и дает основания предположить, что это был не обязательный закон, одобренный Боярской думой и великим государем, а лишь проект закона, внесенный на их рассмотрение, тем более что фактических материалов применения этого Судебника на практике в письменных источниках обнаружить до сих пор не удалось.

По своей структуре Судебник Ивана III представлял собой внушительный сборник норм тогдашнего уголовного и уголовно-процессуального права, основными источниками которого стали Сокращенная редакция «Русской правды», созданная в XV в., различные «Кормчие книги» XIV—XV вв., Новгородская (1440―1471) и Псковская (1397—1467) судные грамоты, текущее княжеское законодательство, а также нормы обычного права и богатая судебная практика, существовавшая в разных русских землях.

В оригинальной рукописи текст первого Судебника не был разделен на отдельные статьи, хотя имелось несколько подзаголовков и традиционные киноварные инициалы, однако позднее он был разбит ровно на 100 статей. Одна группа статей была посвящена преступлениям против личности, в частности душегубству, злостной клевете и бесчестию. Другая группа статей касалась защиты частного имущества от татьбы, разбоя, истребления, повреждения и противозаконного использования и т.д. В этом Судебнике впервые была установлена четкая система наказаний, а именно смертная и «торговая» («битие кнутом») казни, а также различные виды денежных штрафов и взысканий и полная конфискация имущества («поток и разграбление»).

Особую «популярность» у историков первый общерусский Судебник приобрел еще и потому, что именно в нем содержалась знаменитая 57-я статья, в которой был впервые установлен конкретный срок крестьянских переходов от своих феодалов к другим или «на вольные хлеба» — осенний Юрьев день, и зафиксирована четкая плата за «пожилое» в размере 50 копеек с одного крестьянского двора.

 

5. Завершение политического объединения русских земель при Василии III (1505―1533)

 

В 1490 г., после скоропостижной кончины своего старшего сына Ивана Молодого, Иван III долго не мог определиться, кому из представителей великокняжеской династии передать права на великокняжеский престол. Связано это было, прежде всего, с резко обострившейся борьбой за власть между ближайшими родственниками великого князя — его невесткой и вдовой умершего княжича Еленой Волошанкой (1464—1505) и его второй супругой Софьей (Зоей) Палеолог (1455―1503). Первоначально этот спор решился в пользу первой группировки, которую возглавляли три очень влиятельных члена Боярской думы — князья Иван и Василий Патрикеевы и их зять, князь Семен Ряполовский. В результате хитроумных закулисных интриг старший внук Ивана III царевич Дмитрий Иванович в 1498 г. был официально объявлен наследником московского престола. Однако после неожиданной опалы отца и сына И.Ю. и В.И. Патрикеевых и казни князя С.И. Ряполовского, под давлением влиятельных церковных иерархов, прежде всего, Иосифа Волоцкого, обвинивших Дмитрия и его мать Елену Волошанку в связях с «жидовствующими» еретиками, великий князь вынужден был изменить свое первоначальное решение. В 1502 г. внук и невестка великого князя были посажены в темницу и затем тайно умерщвлены, а новым наследником престола стал младший сын Ивана III от Софьи Палеолог двадцатитрехлетний князь Василий Иванович (1479—1533).

1503 г. стал трагическим годом для всей великокняжеской семьи: сначала умирает великая княгиня Софья Фоминишна Палеолог, а затем у самого Ивана III произошел страшный «апокалипсический удар» (вероятно, ишемический инсульт), от которого он так и не оправился до самой своей смерти. После кончины великого государя на московский престол вступил его сын Василий III (1505—1533), который успешно продолжил политику отца по собиранию русских земель вокруг Москвы.

Вскоре после смерти польского короля и великого литовского князя Александра Казимировича и вступления на престол его младшего брата Сигизмунда I (1506―1548), в 1507 г. на территории Литвы вспыхнул мощный мятеж влиятельного туровского князя Михаила Львовича Глинского, предъявившего свои претензии на литовский великокняжеский престол. В результате этого события возобновилась Вторая русско-литовская пограничная война, которая шла вяло и натужно. Крупных побед не довелось испытать ни одной из воюющих сторон, и в 1508 г. новый польский король подписал с Москвой «вечный мир», признав за ней все чернигово-северские земли.

В ходе скоротечной русско-ливонской войны (1509―1510) к Москве окончательно была присоединена территория Псковской боярской республики, уже полвека обладавшей чисто номинальной автономией, поскольку там еще с 1461 г. сидел великокняжеский наместник, в роли которого выступали многие бывшие удельные князья, перешедшие в разряд служилых князей великого московского князя, в том числе Владимир Андреевич Ростовский (1461—1462), Иван Александрович Звенигородский (1463―1466), Федор Юрьевич Шуйский (1467―1472), Ярослав Васильевич Оболенский (1473—1477) и другие.

В 1512―1522 гг. состоялась Третья русско-литовская пограничная война. Ареной боевых действий на сей раз вновь стал многострадальный Смоленск. Первые два похода русской армии, состоявшиеся в 1512—1513 гг., увы, не увенчались успехом. И только после того, как русскую армию возглавили два талантливых русских воеводы — Даниил Щеня и Михаил Глинский, перешедший на сторону Москвы, в 1514 г. Смоленск был, наконец, взят. Вялотекущие боевые действия на смоленском фронте продолжались еще около восьми лет, пока в 1522 г. воюющие стороны не заключили очередное перемирие на пять лет.

Параллельно с борьбой за многострадальный Смоленск Василий III окончательно решил и судьбу великого Рязанского княжества, где с 1516 г., отстранив от реальной власти свою мать, «промосковскую» княжну Аграфену Васильевну, стал править юный князь Иван Иванович (1496—1534). Судя по скупым летописным свидетельствам, он попытался при поддержке нового крымского хана Мехмед Гирея (1515—1523) возвратить независимость своего княжества, и предложил татарскому «царю» заключить с ним брачный союз и взять в жены одну из его дочерей. Вероятно, об этом сразу донесли Василию III, и тот вызвал мятежного князя в Москву. Предвидя свою незавидную участь, тот поначалу отказался ехать к великому князю на поклон, но затем, поддавшись уговорам ближнего боярина Семена Коробьина, все же приехал в первопрестольный град. Естественно, здесь его сразу схватили и посадили в темницу, а в Рязань был послан великокняжеский наместник, князь Иван Васильевич Хабар Симский, которому чуть позже, в 1521 г., пришлось отражать осаду крымских татар на столицу поверженного княжества.

По мнению одних историков (С. Соловьев, А. Пресняков), это важное событие, знаменовавшее собой полное и окончательное подчинение великого Рязанского княжества Москве, произошло в 1517 г., а по мнению их оппонентов (Д. Иловайский, А. Кузьмин, О. Творогов, Л. Войтович), сие событие случилось только в 1520 г. Таким образом, к началу 1520-х гг. под скипетром великого князя Московского и государя всея Руси были объединены все русские земли, за исключением тех, которые все еще входили в состав Польши и Литвы. Правда, в 1521 г., во время совместного нашествия казанских и крымских татар Ивану Рязанскому удалось бежать из Москвы, однако не принятый самими рязанцами, он ушел в Литву, где получил от Сигизмунда I в пожизненное владение местечко Стоклишки в Ковенском повете и прожил здесь до конца своих дней.

При Василии III прекратили свое реальное существования и практически все московские удельные княжества, правителями которых были умершие к тому времени братья и племянники великого князя: Волоцкое (1513), Калужское (1518), Угличское (1521) и другие. К концу его правления в рамках единого Русского государства остались только два удельных княжества — Дмитровское и Старицкое, где, соответственно, правили два его младших родных брата Юрий и Андрей Ивановичи.

 

6. Русская православная церковь в конце XV ― начале XVI вв.

 

Эпоха правления Ивана III стала временем острейших религиозных споров и широкого распространения знаменитых ересей так называемых «стригольников», «жидовствующих» и других, которые возникли в Новгороде, Пскове и других русских городах еще в 1470―1480-х гг. В советской историографии (Я. Лурье, И. Клибанов) широкое распространение всех ересей традиционно рассматривали исключительно как форму социального протеста. По мнению ряда нынешних историков, в частности, профессора И.Я. Фроянова, автора фундаментальной монографии «Драма русской истории: на путях к опричнине» (2007), появление разнообразных ересей именно в тот исторический период стало одной из форм «идеологической войны» католического Запада не только против православия, но и против самого Русского государства, ставшего единственным оплотом православного христианства после гибели Византийской империи.

Новая ересь, сторонников которой прямо обвиняли в переходе в иудаизм, оставалась в целом в рамках самого христианского вероучения, но ее сторонники отрицали догмат о троичности божества, церковную иерархию, ряд церковных обрядов и т.д. В связи с этим обстоятельством некоторые историки, в частности, профессор А.Г. Кузьмин, высказали два интересных предположения:

• во-первых, на Руси полный перевод Библии был сделан новгородским архиепископом Геннадием Гонзовым только в 1499 г., а значит, «жидовствующие» вряд ли были знакомы с Ветхим Заветом, и

• во-вторых, «жидовствующими» на Руси, вероятнее всего, называли приверженцев ирландской церкви, истоки которой следует искать в арианстве.

Основателем ереси «жидовствующих» был некий «жидовин» Схарин, в кружок которого входили купцы Семен Кленов, Иван Зубов и другие богатые новгородцы.

Официальная церковь в лице будущих вождей «иосифлянства» — новгородского архиепископа Геннадия Гонзова и игумена Волоколамского монастыря Иосифа Волоцкого начала яростную борьбу против новой ереси, и в 1490 г. церковный собор в Москве осудил «жидовствующих». Однако эта ересь оказалась крайне живучей и вскоре проникла во дворец самого великого князя. Новыми лидерами «партии московских еретиков» стали видные русские дипломаты Федор Курицын, автор знаменитых «Повести о Дракуле» и «Лаодикийского послания», в которых центральное место отводилось тезису о свободе воли, и его брат Иван Волк Курицын, автор не менее известного трактата «Мерило праведное», которое было посвящено вопросам организации судопроизводства в едином Русском государстве. Видными членами этой «партии еретиков» были протопопы Алексей и Даниил, государев «письменник» Иван Черный и даже невестка великого князя Елена Волошанка. В ереси обвиняли и нового митрополита Зосиму (1490—1494), который под давлением своих недоброжелателей и «клеветников» вынужден был оставить митрополичью кафедру.

Конец XV в. стал временем рождения двух основных направлений русской церковной мысли, получивших в русской историографии название нестяжателей и иосифлян. Лидером первой группировки стал бывший монах Кирилло-Белозерского монастыря преподобный Нил Сорский (1434—1508), а идейным вождем второй группировки — влиятельный настоятель Волоколамского монастыря преподобный Иосиф Санин (Волоцкий) (1440―1521).

В зарубежной (Г. Вернадский, Дж. Феннел) и отчасти советской (Е. Голубинский, Г. Прохоров, И. Клибанов) историографии сложилось устойчивое представление о том, что по своим идейным установкам и воззрениям движение нестяжателей было близко к еретикам. Последние исследования Р.Г. Скрынникова, В.В. Кожинова и Я.Л. Лурье убедительно доказали, что и Нил Сорский, и Иосиф Волоцкий яростно боролись против всех еретиков и были соавторами знаменитого богословского трактата «Просветитель». Однако по отношению к светской власти и проблеме монастырского землевладения их позиции были диаметрально противоположными.

По мнению многих ученых (Д. Лихачев, Н. Казакова, Р. Скрынников, Г. Прохоров), идеологической основой нестяжательства стала доктрина византийского исихазма, у истоков которого стояли монахи знаменитого Афонского монастыря Григорий Синаит и его ученик, солунский архиепископ Григорий Палама. Отвергая силлогизмы (дедуктивные умозаключения) как путь познания истины, исихасты утверждали, что разум убивает веру и что истинный христианин совершенствуется не через размышление, а через самоуглубление и безмолвие. Поэтому Нил Сорский, Паисий Ярославов и их ученики призывали православных христиан уйти от мирской суеты и богатства, искренне полагая, что только нестяжание и безмолвие являются единственно верным способом достижения идеала духовной жизни. Их оппоненты (А. Кузьмин, Н. Синицина, С. Перевезенцев) утверждают, что к византийскому исихазму, основанному на восточном оккультизме, Нил Сорский и его последователи никакого отношения не имели, ибо в основе исихазма лежал агностицизм, т.е. убежденность в невозможности познать объективную действительность через субъективный опыт. Более того, из двух трактатов Нила Сорского — «Предание ученикам» и «Скитский устав», в которых содержалась вся этическая программа нестяжателей, четко видно, что своими корнями их доктрина восходила к учению апостола Павла и уставам общежитийных монастырей, возникших в период монастырской реформы, проведенной митрополитом Алексием в середине XIV века.

По оценкам современных историков (Г. Прохоров, В. Вышегородцев, Н. Синицына, Р. Скрынников), идейная основа доктрины нестяжателей имела несколько значений:

1) во-первых, нестяжательство рассматривалась как общехристианская добродетель, основанная на евангельских принципах;

2) во-вторых, нестяжательство, наряду с послушанием и целомудрием, являлось одной из основных монашеских норм;

3) в-третьих, идеологи нестяжательства открыто критиковали экономические порядки в монастырях, и прежде всего, практику владения и управления монастырскими селами;

4) в-четвертых, нестяжатели, проповедуя идеи исихазма, открыто выступали за секуляризацию всей церковной земельной собственности и имущества. По их мнению, эта секуляризация должна была стать добровольным, жертвенным актом самой православной церкви, а не итогом насильственного изъятия монастырских сел и земель светской властью;

5) в-пятых, нестяжатели абсолютно не посягали на прерогативы светской власти, убежденно полагая, что мирская суета несовместима с достижением духовного идеала.

Идеологи иосифлянства Геннадий Гонзов и Иосиф Волоцкий выступали как поборники иного религиозного идеала. В самой монашеской жизни они ясно усматривали ее социальное предназначение, поэтому решительно отвергая стяжание как средство личного обогащения, они не менее решительно отстаивали земельную собственность и богатства монастырской общины, рассматривая их как средства возрождения церковной жизни и благотворительности. Кроме того, в отличие от нестяжателей, иосифляне выступали с позиций приоритета духовной власти над светской, став родоначальниками идей русского теократизма.

Эти обстоятельства стали причиной того, что первоначально Иван III активно поддерживал и покровительствовал нестяжателям и еретикам, поскольку светская власть решительно отвергала все притязания церковников на верховенство и открыто выступала за секуляризацию огромных земельных владений Русской православной церкви.

В 1503 г. при активной поддержке нестяжателей на очередном церковном соборе Иван III попытался реализовать правительственную программу секуляризации церковных земель. Столкнувшись с мощным сопротивлением иосифлян, великий государь вынужден был отступить, а затем дать свое согласие на расправу с еретиками. Современные исследователи (В. Кожинов) отрицали факт столкновения нестяжателей и иосифлян на этом церковном соборе, утверждая, что они единым фронтом выступили против еретиков. Следует иметь ввиду, что, выступая против самих еретиков, «заволжские старцы» были категорическими противниками их умерщвления, в то время как иосифляне настаивали на предельно жестком искоренении ереси, вплоть до применения к еретикам европейского опыта аутодафе «по ишпански», то есть сожжения на инквизиционных кострах.

В декабре 1504 г. в Москве вновь собрался церковный собор, целиком посвященный «проблеме еретиков». Наряду с Иваном III его заседания впервые вел и «великый князь всея Русии Василей Иванович». Вместе с митрополитом Симоном оба великих государя «обыскаша еретиков и повелеша лихих смертною казнью казнити». В результате Иван Волк Курицын, Митя Коноплев и Иван Максимов были «сожгоша в клетке на Москве», а архимандрит Кассиан, его родной брат Самочерный, Некрас Рукавов, Гридя Квашня и Митя Пустоселов были сожжены в Новгороде. Следует особо подчеркнуть тот факт, что в то время, когда по всей католической «цивилизованной» Европе полыхали инквизиционные костры, погубившие сотни тысяч еретиков, на Руси подобной изощренной казни подверглись только несколько вождей «жидоствующих» и массовых сожжений на кострах в православной Руси никогда не было.

В отечественной исторической науке (А. Кузьмин, Р. Скрынников, Н. Казакова) существует традиционное представление о том, что после кончины Нила Сорского движение нестяжателей возглавил его верный ученик Вассиан Патрикеев, принявший монаший постриг после опалы его влиятельного отца, который приходился кузеном самому Ивану III. Их оппоненты (В. Кожинов) называют Вассиана Патрикеева мнимым учеником «заволжского старца» и утверждают, что под флагом нестяжательства он попытался вернуться в «большую политику» и восстановить свое былое влияние при дворе. В 1509 г. Вассиан стал настоятелем придворного Симонова монастыря и вскоре близко сошелся с самим Василием III, который, по словам профессора Н.А. Казаковой, «нашел в Вассиане умного и деятельного сторонника политики ограничения феодальных прав церкви» и конфискации ее огромных земельных богатств.

Вассиан превратил глубокое духовное учение о «нестяжании», которое исповедовал преподобной Нил Сорский, в чисто политическую программу и своеобразную козырную карту в своей борьбе за политическую власть. Данное обстоятельство, по мнению В.В. Кожинова, вынуждены были признать даже самые известные апологеты настоятеля Симонова монастыря, в том числе профессора Г.Ф. Фроловский, Н.А. Казакова и Я.С. Лурье. Более того, якобы сама Н.А. Казакова утверждала, что в творчестве Вассиана Патрикеева трудно было найти что-либо общее с идеями Нила Сорского и вопрос о духовной жизни инока, составлявший основу учения «заволжского старца», не занимал в творчестве Вассиана Патрикеева особого места. Основой его церковно-политической доктрины стало насильственное отторжение огромных земельных богатств церкви, и именно в этом вопросе Вассиан и его сторонники нашли активного союзника в лице великого князя. Как верно заметил профессор А.Г. Кузьмин, все рассуждения В.В. Кожинова несколько оторваны от исторической реальности, ибо:

1) Он напрасно ломится в «открытые ворота», поскольку всем историкам были хорошо известны политические амбиции В.И. Патрикеева, который был выходцем из знатного и богатого боярского рода, многие годы находившегося у кормила государственной власти.

2) Анализ произведений В.И. Патрикеева, таких, как «Собрание некоего старца», «Ответ кирилловских старцев на послание Иосифа Волоцкого великому князю Василию Ивановичу о наказании еретиков», «Слово ответно противу клевещущих истину Евангельскую», «Прения с Иосифом Волоцким», «Слово о еретиках» и особенно «Кормчая книга» (1517―1524), убедительно доказывает, что он не только решительно выступал с позиций неприятия монастырского землевладения, но категорически не принимал инквизиторских наклонностей лидеров иосифлян и ратовал за прощение раскаявшихся еретиков.

3) Любые философско-религиозные споры той эпохи рано или поздно становились достоянием политической борьбы, а уж тем более противостояние нестяжателей и иосифлян, которые затрагивали коренные вопросы государственного управления и земельных отношений.

Долгое время позиции «мнимых нестяжателей» при великокняжеском дворе, к которым в 1516 г. примкнули выходец из Афонского монастыря Максим Грек (Философ) и знатный боярин Иван Никитич (Берсень) Беклемишев, были как никогда крепки. Однако, после того как Вассиан Патрикеев решительно осудил развод великого князя с Соломонией Юрьевной Сабуровой, а Максим Грек попытался доказать «девственную» чистоту и превосходство греческого православия над русским, их позиции резко пошатнулись. В 1525 г. новый церковный собор решительно осудил Максима Грека, отправив его на длительное покаяние в Иосифо-Волоцкий монастырь, и санкционировал казнь Берсеня Беклемишева, которого обезглавили на Москве-реке. Спустя шесть лет, в 1531 г. та же участь постигла Вассиана Патрикеева, которого также сослали для исправления в оплот ортодоксальных церковников — Иосифо-Волоколамский монастырь. К концу правления Василия III победу в ожесточенной идейной борьбе одержала «партия иосифлян», которая решительно отстаивала идею автокефальности и превосходства Русской православной церкви и сохранения ее огромных земельных богатств.

В конце 1530-х гг. возникла новая ересь «вольнодумцев», идейные лидеры которой Матвей Башкин и Феодосий Косой не только отрицали церковные обряды, иконы и таинство исповеди, но и саму христианскую символику, утверждая, что крест, как орудие казни Христа, негоже обожествлять, а тем более поклоняться ему. Официальная церковь быстро расправилась с новыми еретиками: Матвей Башкин после пыток и истязательств был отправлен на исправление в тот же Иосифо-Волоколамский монастырь, а Феодосий Косой, опасаясь жестокой расправы, успел сбежать в соседнюю Литву.