К переосмыслению большевизма

И Ленин, и Троцкий с самого начала исходили из того, что революцию невозможно делать в белых перчатках, — но это не апологетика аморализма, а реакция на безнравственность старого мира, готовность взять на себя «грех» революции. Тем более важно соблюсти по отношению к ним беспристрастность, ибо мы имеем дело не с палачами, а с героическими «жертвами» переломного времени.

В основе большевизма лежала жажда революционного обновления России, связанная с представлением о тупиковом характере всего тогдашнего мирового капитализма. Разные по своему историческому происхождению и социальной природе — новые и старые, российские и мировые антагонизмы в ходе войны переплелись в столь сложный узел, что разрешить его «обычным» путем уже не представлялось возможным. Большевики правильно уловили, что возможен выход за пределы тогдашнего капитализма, то есть мировая антибуржуазная революция. Именно это позволило им, сознавая, что Россия экономически и культурно не созрела для социализма, призвать народ стать авангардом мировой революции, чтобы затем, через постепенное преобразование российского общества «сверху», плавно вписаться в европейскую цивилизацию. Было бы неверно оценивать их действия как авантюру. В масштабах России это было осознанным «забеганием вперед», основанным на использовании высвободившейся энергии народа. Это был новый, революционный тип модернизации. «Заблуждение» или парадоксальность победы большевизма состоит в том, что рассчитывая на сознание лучшей части общества, он на деле мобилизовал историческое подсознание народа, выплеснувшееся через насилие и утвердившееся через признание нового авторитаризма. Но лидеры большевизма пытались преодолеть и это — самое трудное, как показал исторический опыт — «человеческое» препятствие на пути обновления общества. В любом из своих проявлений большевизм исторически поразительно функционален.

В современных условиях трагизм этой ситуации понять трудно. Обычно ленинские надежды на «ум, честь и совесть эпохи» подлежат осмеянию, но при этом забывается, что эта формулировка скрывала за собой отчаяние перед неспособностью тогдашней европейской демократии избавить человечество от войны и предрасположенностью парламентских партий к карьеристскому перерождению. Еще большим насмешкам подвергается пресловутая ленинская «кухарка», которой надлежало научиться управлять государством, а между тем без развитой способности к самоуправлению и контролю над «верхами» со стороны «низов» общество становится плутократическим источником всеобщей опасности. Ленин не мог оставить после себя долговременного проекта переустройства России. Тем более важно понять, что его «завещание», помимо самых общих советов и размышлений, пронизано «последней» надеждой на коллективный разум лучших людей страны. Революция, сколь грязными и трагичными ни выглядели бы ее страницы, все же остается жизнеутверждающим актом, как и рождение всего нового. Сегодня очевидно, что русская революция нуждается в качественно новых подходах, основу которых должна составить та предельная объективность, которая одновременно является и истинно гуманистической позицией.