Я выписала из Горского много признаков, как развивается срыв

наверное, это надо рассказать подробней, хотя жалко времени, но я, с Ва­шего позволения, быстренько по этому пробегусь, ладно?

Ранняя стадия срыва — вдруг в каких-то ситуациях я теряю структу­ру своей жизни, теряю структуру дня, распорядок, структуру своих отно­шений с другими людьми.

Вдруг в какой-то момент я чувствую, что у меня почва ушла из-под ног, я вроде оказалась в безвоздушном пространстве. Я перестаю заботиться о себе, или у меня мало этой заботы о себе, не могу пойти вылечить зуб уже месяц. Не могу поставить и защитить свои границы, люди легко перехо­дят их, не только наркоманы и алкоголики. Вообще как-то я оказалась без защитна, на меня наскакивают, а мне страшно, но защититься я не могу, только плачу временами или просто как-то неуютно себя чувствую.

У меня теряется способность планировать свою жизнь, события сва­ливаются на меня вдруг, и вроде бы я их ждала, но теряется способность планировать конструктивно свою жизнь, я становлюсь нерешительной. Я не знаю, куда мне идти, я не уверена, есть ли смысл сегодня двести рублей потратить на еду или, может быть, лучше сто, может быть, триста. Мне нужен совет, я не знаю, как мне быть, в каждом шаге я не уверена.

Вдруг в какой-то момент я начинаю вести себя парадоксальным обра­зом, появляются «сверхценные идеи»: «нам нужно сейчас купить кровать, вот пять лет жили без кровати, а сейчас кровать надо купить и все». И мы едем по магазинам, бросая все дела, на последние деньги покупаем кро­вать, привезли с вытаращенными глазами, поставили. Это стоило нам очень дорого, но мы это сделали. Импульсивное поведение, одержимое поведе­ние.

Я мало отдыхаю, очень сильно устаю, у меня истощение, не столько в смысле еды, но в смысле эмоциональных нагрузок.

Я позволяю очень многому на меня навалиться, и почему-то получает­ся так, что многие люди на меня «наваливаются», и на работе, и в семье, и на улице, и в транспорте какой-то мерзавец на меня наорал, и все на меня.

Возвращаются беспочвенные обиды, я вообще становлюсь обидчивым человеком, меня легко задеть, как будто кожи нет, каждая фраза меня ранит, а потом почему-то больно и плакать хочется. Тогда я пытаюсь вновь начать контролировать все вокруг, чтобы меня не трогали, контролировать людей, контролировать ситуацию, я должна все держать под контролем, чтобы на меня ничто не «наскочило».

Если так много вещей сваливается на меня вдруг, если так много меня ранит, мне нужно быть в порядке, мне нужно все кругом уследить. Я долж­на быть как вратарь в футболе. Он ловит один мяч, а представьте себе, что на поле «бегает» двадцать мячей, и каждый мяч обрабатывает отдельный футболист, и все они в мои ворота, и пока я бегу в этот угол, в другом уже собираются забить, и я должна бежать туда. Ведь я пытаюсь контролиро­вать, так? Я встаю в защитную позицию: если я стою в воротах с надеждой поймать двадцать мячей сразу, у меня нет возможности расслабиться, по­смотреть на солнышко, послушать кузнечика, который рядом чирикает. Мне не до кузнечика, я в защитной позиции, и мне жалко себя, потому что это утомительно.

И чтобы как-то себя порадовать, я начинаю сорить деньгами. Покупка кровати - это тоже оттуда. Я вдруг начинаю покупать себе платья, всякие безделушки. Либо недоедаю, либо начинаю есть как удав, сжирая все на своем пути, простите. Никому не достается вкусненького, и я не могу себя оттащить от холодильника, каждые пять минут мне нужно что-то съесть, или я просто забываю о том, что я сегодня не ела.

В какой-то момент мне все это надоедает, и я начинаю вести себя «чем хуже, тем лучше»: да, я плохая, да, я хочу быть плохой, и вот ты тоже такой. Я начинаю вести себя, как «козел отпущения» в ролях для ребенка, но «ото­рваться» хоть раз надо как следует?

Так вот, мы не видим этих симптомов, мы не считаем это симптомами срыва, мы просто считаем, что жизнь сложна, или что у нас очень много всяких врагов. Мы не видим этих симптомов, а зря.

Если это случилось один раз, а все остальное в порядке, это не срыв. Если несколько симптомов, это уже информация к размышлению, надо сесть и подумать. А если большинство из этих симптомов на Вас наваливается, это срыв, и надо звать на помощь.

Потому что если не получить эту помощь, если не найти тех людей, те силы, которые Вам помогут в это время, то развивается кризис.

Возвращаются страхи и общее беспокойство. Я начинаю все время тревожиться и бояться, бояться всего, что у меня вытащат деньги в метро, что сын придет пьяный, что на работе «сократят», что Примакова выгонят, что Примакова не выгонят.

Я начинаю бояться, потому что в подъезде кто-то умрет, у мамы здоро­вье плохое, у меня самой что-то вот тут болит, а у меня не рак?

Я теряю веру в Бога. Или, по крайней мере, во все те силы, которые мне помогали раньше. Теряю веру в помощь, и молиться не хочется, и в церковь, если Вы церковный человек, идти не хочется. И читать медита­ции, АЛ-АНОНовские, например, тоже не хочется.

В общем, не хочется заниматься всем тем, всей той поддержкой, кото­рая была раньше. На собраниях групп я присутствую изредка, случайно, если присутствую вообще, скорее по привычке, скорее потому, что так заве­дено, а если есть возможность пропустить, то я это с удовольствием про­пускаю.

Мысли несутся вскачь, я не могу управлять ими, они приводят меня к ужасным сценам.

Вдруг я обнаруживаю, что я проигрываю ситуацию: как я хороню сво­его сына после суицида, и думаю, где я буду доставать деньги на похороны. Тут я встряхиваюсь, думаю, какой ужас, он жив, все хорошо, все в порядке.

Спустя какое-то время я начинаю думать, что будет, если у меня будет рак, или что будет, если от меня уйдет муж, или что будет, если...

Яне в состоянии уже выстраивать логические цепочки, я как тот вра­тарь, реагирую не тем, что ловлю мячи, а тем, что их отбиваю, у меня нет времени их поймать.

Я в состоянии дать ответ на вопрос, но разговаривать я не могу, выстра­ивать какие-то рассуждения, я могу только быстро отражать какие-то собы­тия в своей жизни.

Меня преследуют неудачи. Это понятно, потому что если я не думаю, у меня нет возможности подумать, конечно, я буду совершать ошибки, и не­удачи сыплются одна за другой.

Я начинаю терять сон, рано просыпаюсь, поздно засыпаю, просыпа­юсь среди ночи, во сне мне снится всякая гадость, и чтобы хоть как-то под­держивать себя «на плаву», я начинаю заставлять себя чувствовать какие-то чувства, искусственные эмоции.

Я начинаю смеяться, когда не смешно, говорить, что я спокойна, со мной все хорошо, когда я совершенно не спокойна, выкидывать чувства неприятные, а придумывать приятные для того, чтобы было чуть-чуть лег­че жить, ведь я же заслужила в этом состоянии чуть-чуть полегче жить.

Но тогда, возвращаю Вас к лекции о чувствах, я теряю всякую связь с миром, потому что чувства - это моя реакция на живой мир вокруг.

Я начинаю жить в искусственном мире, с искусственными чувствами, я теряю контроль над своим поведением.

Я вдруг веду себя совершенно неуправляемым образом, потом мне при­ходится просить прощения, или заглаживать какие-то свои вины, или ис­правлять ошибки, я не понимаю, почему я так поступила.

Мое настроение идет то вверх, то вниз, неконтролируемые перепады настроения, я сама не понимаю, почему вдруг я радуюсь, как сумасшедшая, а потом плачу.

Мне трудно общаться с друзьями, ну согласитесь, с таким человеком трудно дружить. Вот эти неформальные связи потихонечку отваливаются, остаются формальные связи, на работе, с соседями, я перестаю разговари­вать с соседкой в коридоре, прохожу мимо. На работе у меня только дело­вые отношения, я не могу посидеть, попить чаю с подружкой.

Неудачи в поддержании неформальной межличностной системы под­держки. Эта сложная фраза на самом деле означает нарушение связей с людьми. Естественно, что приходит чувство одиночества, я прячусь от дру­гих людей, мне легче быть одной, возникает тоннельное видение, затем воз­вращается паника.

Вдруг я начинаю чувствовать, что весь мир рушится, и я начинаю судорожно бегать и искать, что сделать, как справиться, как спасти, как что- то сделать. Я бегаю, как угорелая кошка, мечусь, ничего не соображая, ка­кое-то время должно пройти, чтобы я устала и тогда остановилась.

Атака паники бывает вдруг. Вот на вокзале объявили, что в здании за­ложена бомба, и вся толпа начинает ломиться в двери, срочно пытаясь выб­раться оттуда, они не понимают, что происходит, их задача вылезти оттуда. Если бы они шли чуть медленнее, они быстрее бы вышли, но они не могут этого понять, они бегут сломя голову, с вытаращенными глазами, вон отсю­да, здесь мой ребенок, я должна с ним выйти отсюда. Они создают пробку, сами не могут выйти, другой никто не может выйти из здания вокзала. Это паническая атака, то, что нельзя допустить в кризисных ситуациях, а здесь это как раз происходит.

У меня возникают проблемы со здоровьем. Разве нормальный челове­ческий организм выдержит это? У меня болит сердце, я буду нервничать все время, у меня обострятся мои хронические болезни, может быть, под­нимется давление, может быть, почки, суставы начнет ломить, мои старые болячки дают о себе знать. И тогда я начинаю пить лекарства для того, что­бы справиться с этой болезнью, и не только лекарства от больных почек, но еще и успокаивающие, или потихонечку прихлебывать алкоголь, должна же я как-то справиться с этой безумной нагрузкой.

Я не прошу помощи, не ищу ее, я изолирована от помощи. Вот здесь помощь нужна, обязана быть. Это уже требует интервенции, требует вме­шательства. Мы находимся в таком состоянии, когда наши собственные родственники должны проводить интервенцию с нами. Они должны требо­вать, чтобы мы приняли помощь, потому что иначе будет совсем плохо.

А какая помощь может быть? Спонсор, терапевт, я имею в виду психо­терапевт, АЛ-АНОН, и как можно чаще. И как срыв алкоголика и наркома­на не лечится невропатологом, воздухом, отдыхом, санаторием, так же и этот срыв не лечится санаторием и отдыхом. Это требует профессиональ­ной помощи.

Если человек не получает ее в действующем кризисе, то возникает пос­ледняя стадия срыва, которая называется финальное торможение.

Я не могу изменить свое поведение, моя жизнь несется вскачь, и я ни­чего не могу с этим сделать. Я понимаю, что моя жизнь разрушительна. Я понимаю, что я веду себя плохо. Я ничего не могу с этим сделать. Развива­ется позиция: «Пошли Вы все, меня это вообще не касается, оставьте Вы меня в покое». Я полностью теряю всю структуру дня. Я теряю представле­ние о том, когда ночь, когда день, когда на работу, когда с работы, когда спать, когда есть, мне все неважно. Я чувствую отчаяние, ужас, и мне зако­номерно приходят мысли о самоубийстве. Я начинаю думать, что это невоз можно изменить, что всегда будет так, что так больше невозможно, что моя тоненькая ниточка жизни больше не выдержит, что я просто уйду из этой жизни, лучше сейчас и быстрей.

Как будто весь мир схлопнулся, и что тогда? Либо человек становится алкоголиком или наркоманом, как стали алкоголиками и наркоманами мно­гие мои друзья и я сама, либо в этой ситуации он действительно предпри­нимает попытку самоубийства, и я знаю людей, которые ушли из этой жиз­ни именно в этой ситуации, либо он вдруг понимает, что ему нужна по­мощь. Вот опять эта наша кривая.

Либо рано или поздно идти в этот аппендикс, в безумие и смерть, - либо я начну выздоравливать. И опять пойдут вот те изменения в выздоров­лении, о которых я говорила полчаса назад.

Обратите внимание, когда я рассказывала про признаки срыва со-зависимого человека, это и признаки срыва зависимого человека. Про­сто они выглядят чуть-чуть по-другому.

Просто акценты стоят иначе, просто вместо того, чтобы предпринять попытку самоубийства или сесть на транквилизаторы, родственники нар­команов редко употребляют наркотики, а родственники алкоголиков редко начинают пить. А вот родственники наркоманов часто начинают пить в этой ситуации. Для них это вроде как нормально.

Обратите внимание, что у выздоравливающего наркомана мама в сры­ве, и она начала пить. У меня есть такая пациентка. Мама пьет.

Они либо начинают пить, либо они начинают пить лекарства, но как наркотики. Например, они пьют транквилизаторы в таких дозах, чтобы все время быть в состоянии немножечко оглушенном, чтобы притушить себя до такой степени, чтобы не чувствовать, не думать и не рассуждать, не ви­деть ничего.

Они вроде как ходят на работу на автопилоте, вроде как варят кашу, ну и все. Это наркотик, это не лечение. Это способ уйти от этой жизни. Это медленное самоубийство, ничем не отличающееся от наркомании. Нарко­ман в этой ситуации просто начинает колоть себе героин.

Очень много есть параллелей, поэтому Вы можете представить себе, что происходит с алкоголиком и наркоманом, когда он срывается, как мож­но отследить этот процесс и постараться показать ему, что с ним происхо­дит, для того, чтобы он вернулся наверх.

Что-то сначала происходит во мне внутри, и только потом это начинает выражаться в поведении. Когда мне говорят: ты ведешь себя не так, мне мало менять поведение, мне нужно менять внутренний порядок. Если это поведение приводит к потере контроля, если я чувствую, что жизнь выхо дит у меня из рук, что все несется вскачь, то мне нужно сначала вернуться вот сюда и посмотреть, как я веду себя не так.

Для этого служат группы, лекции, тренинги и все остальное. А после этого мне нужно вернуться вот сюда и посмотреть, что во мне самой прово­цирует это поведение. Я Вас призываю к тому, чтобы Вы не останавлива­лись на том, чтобы сказать: я больше не буду вести себя так, так и так, я больше не буду отбирать у него дозу, контролировать, я больше не буду пренебрегать своим больным зубом. Мало.

Обязательно нужно понять, почему я пытаюсь его контролировать, по­чему мне наплевать на мои больные зубы, почему! Вот это становится при­чиной всего. Если Вы с этим ничего не сделаете, то любые попытки менять поведение - это будет просто припудривание болячек, и все.

И потому вот теперь я должна начать рассказывать о другом уров­не. В следующий раз я буду Вам рассказывать, что такое срыв с точки зре­ния духовной. Потому что многое из того, что я рассказала сейчас, эти вот признаки относились к границе поведения и внутреннего непорядка. В сле­дующий раз я буду касаться вот этого участка.

Глубоко внутри нас что-то происходит, что заставляет человека сры­ваться. Я буду говорить о зле, как я его понимаю. Я как-то рассказывала Вам о духовных аспектах зависимости, вот я буду рассказывать похожие вещи, опираясь на опыт людей, которые проходили этот путь, самых раз­ных людей, не только наркоманов и алкоголиков, и созависимых, но еще и тех людей, для которых эта чистота была самым главным. Это тема следую­щей лекции.

Лекция 2 (22.05.99)