2017-11-30
237
Здесь нам нужно будет серьёзно обговаривать понятие «Трагедии». Иначе сядем в лужу. Это довольно сложное понятие. А в таком контексте ещё более трудное. Если точно не понять, что мы будем понимать под трагическим, мы запутаемся. Причём даже без помощи соперников. Простой пример: наличие жертв (трагедия – это когда погибают люди). Если мы оппозиция и нам нечего возразить на этот тезис, мы – за бортом игры. Притом отвечать надо выверено, точно, глубоко. А не: «Ой, да что там их погибло-то? По статистике несколько сотен человек! Тоже мне трагедия!»
ЗА
Февральская революция (Ф. Р.) как «конец России». В том смысле, что исчезла целая цивилизация, вековой культурный уклад. «Русь слиняла в три дня» (Василий Розанов). Ф. Р. как обрыв, конец, пожар, в котором сгорела целая традиция.
Чудовищное событие. Россия была цветущей страной. Действующий умный парламент. Судебная система – одна из самых независимых и справедливых (суд присяжных, выдающиеся адвокаты (Кони, Плевако и др.) и т.д.) в мире! Сотрудничество (крепкое, доверительное) с крупнейшими мировыми державами (Антанта). Европейцы едут в Россию жить и работать. Мощный подъём экономики. Внутренний спрос растёт. Вклады в государственных банках быстро растут. Золотой запас растёт. Профицит бюджета. Рост промышленности. Опережающими темпами растут химия и энергетика (самые передовые по тем временам отрасли). Своя авиация (Сикорский) и т.д. Зарплаты российских рабочих во многих отраслях близки (по величине) зарплатам американских рабочих. Программа Всеобщего начального образования. Всплеск журналистики (много новых и разных газет). Развитие самоуправления (земства). Развитие кооперации (сбытовой, кредитной). Внутренняя энергия и динамика (люди едут обживать Сибирь). Россия на глазах становится конституционной (а не абсолютной) монархией. Поднимается мощное профсоюзное движение. Растёт женское движение за свои права.
Дела на войне. Россия сковывает 46% сил неприятеля.
«Чернота» дневников (Иван Бунин и другие). Как чернота потаённых мыслей. Чернота мыслей людей именно там, где они могут позволить себе быть честными, не бояться своей правды.
ПРОТИВ
Если трагедия здесь в чём-то и есть, то как раз в том, что Ф. Р. (Февральская революция) так и не понята, так и не осознана как трагедия. А если бы это было так, то Ф. Р. стала бы источником постоянной и мощной исторической рефлексии, источником постоянной мучительной «проработки» этой тяжёлой исторической травмы. Но общество предпочитает особо её не замечать. Мы утверждаем, что нельзя называть трагедией для страны такое событие, которое самой этой страной как трагедия не прочувствовано. Ещё раз сформулируем наш аргумент. Большая культура (а российская культура несомненно такова) и большая словесность (а русская словесность несомненно такова) не могут миновать, не могут не заметить трагедию страны (то есть их тоже – культуры и словесности) трагедию. Давайте сравним ситуацию с Ф. Р. с, например, ситуацией с Великой Отечественной войной. Как много выдающихся произведения искусства (и памяти) с ней связано! Это большое «движение» всей культуры навстречу такому событию, о котором трудно вспоминать и размышлять, но о котором нельзя не размышлять и не думать. Поскольку помнить его означает помнить себя. Или более локальное, но тоже всечеловеческое событие – Блокада Ленинграда. Настоящая трагедия может поднять на высоту шедевра простого безвестного автора. Как, например, в стихотворении Сергея Орлова «Его зарыли в шар земной». Она может сделать своим современником того, кто физически далёк от неё. Простой пример. Стихи Владимира Высоцкого о Великой Отечественной. Они достоверны. И эту правду даёт Высоцкому чувство трагедии. О Ф. Р. есть очень много исторических источников. Но где культурные «документы»? Само событие Ф. Р. кажется смутным, неясным. А ведь одна из определяющих черт трагедии (без которой трагедии просто нет!) – предельная внятность всего события (события как Целого!) для субъекта. Притом и для самого простого человека! Когда происходит такое совпадение движения смысла и чувства в событии с движением смысла и чувства в субъекте, что этот субъект САМ оказывается персонажем трагедии, возрождая её в своём личном порыве. Если бы не происходило такое возрождение смысла и чувства, что делало бы трагедию трагедией? Когда мы читаем строки Твардовского о Великой Отечественной «Я убит и не знаю – Наш ли Ржев наконец?», мы ведь мгновенно становимся почти соучастниками события, не так ли? Или строки Семёна Гудзенко: «Бой был коротким. А потом глушили водку ледяную, и выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужую». Приведите, пожалуйста, хотя бы несколько примеров мощной культурной рефлексии, в которых Ф. Р. представала бы как трагедия.
Документы (предупреждающие о возможности революции). Знаменитая записка Павла Дурново Государю в феврале 1914 года (революция не была совершенно неожиданной – её боялись, о ней предупреждали!)
Убийство Распутина. И радость его гибели: печально, когда общество празднует убийство. Отречение Николая. Ненависть к царской семье: заметим, как неустойчиво, как судорожно всё общество: от обожания императора к ненависти! Путь властей (и двора, и Временного правительства) – «Не делать ничего»! И именно тогда, когда надо действовать! Разрушение доверия к власти. Лавина нелепых мифов («Царица – немецкая шпионка» и т.д.). Непонимание Властью сути времени, природы происходящего (в головах царской семьи представления о монархии 17-го века). Бездарная министерская чехарда: руководители правительства сменяются без всякого смысла (Штюрмер, Трепов, Голицын, Горемыкин)! Управленческие решения слабы и несвоевременны. Депрессия и уныние (кстати, уныние – это библейский грех) самих властей. (Граф Владимир Николаевич Коковцов потрясён чудовищным видом императора на аудиенции в январе 1917 года. В том же январе император говорит Родзянко страшные слова: «Возможно ли, что я 22 года старался делать как лучше? И все 22 года ошибался?») Разложение духа (Морис Палеолог: «Везде беспокойство и уныние»). Статистика показывает большой рост самоубийств. Потеря «вкуса» к жизни. (Убийца Столыпина Дмитрий Богров признаётся, что ему было «скучно жить») Рост хулиганства. Рост числа изнасилований. Победа в войне близка. Но никому не нужна (упадок духа). В неё не верят. И не хотят верить. Массовое дезертирство солдат (к концу 1916-го года – более полутора миллионов человек). Крестьяне ненавидят дворян. Дворяне презирают крестьян. Слабость городской культуры. Крестьянство пребывает в страшной бедности (половина крестьянских хозяйств – безлошадны). Истончение гражданского слоя, «уход» (смерть) лучшей части общества (классический офицерский корпус уничтожен, дворянская армия к 1917 году выбита практически полностью – в армии неграмотные крестьянские парни, вчерашние новобранцы, ненавидящие муштру и не понимающие, что и для чего они делают). Военнопленных – три с половиной миллиона человек! Более 200 тысяч случаев членовредительства: с одной целью – избежать отправки на фронт. В 1915-м году немецкая армия тратила за месяц снарядов столько, сколько российская – за целый год (из солдатского письма: «Как мы можем бороться телом против стали!?»)! Колоссальная социальная усталость народа от войны! А в тылу она растёт даже быстрее, чем на фронте.
